Она была одета в то же самое блеклое платье, которое позволяло лишь догадываться о скрытых под ним изящных линиях ее фигуры, но вот ее волосы вместо тугих, закрученных кос были небрежно подобраны в свободный пучок под покрывалом. Она выглядела сейчас несколько растрепанной и чуточку растерянной, как обычно бывает с человеком, только что поднявшимся с постели.
В то же мгновение, как эта мысль пришла ему в голову, он выругался про себя. Ему и так уже хотелось схватить ее в объятия. А мысли о Джулиане в постели и вовсе грозили лишить его разума.
— Мастер Николас? — произнесла она тихим встревоженным голосом.
Что же, черт побери, ее так встревожило? Николас искренне недоумевал. Что они могли ей сказать?
Он ничего не ответил, просто смотрел на нее, сидя посередине смятой кровати, словно вынуждая ее подойти ближе.
Что она и сделала, благослови ее Бог. С внезапным порывом она бросилась к нему, опустилась возле него на колени и взяла его за руку. В ее глазах стояли слезы, и он, совершенно ошеломленный, уставился на нее в изумлении.
— Простите меня! — прошептала она дрогнувшим голосом. — Мне так жаль! Я никогда не думала… — Ее голос прервался, и она прикусила губу, пытаясь немного успокоиться.
О чем это она? Чего ей жаль? Он был так удивлен, что непременно спросил бы, но не мог себе этого позволить. Брат Бэрт мог быть неподалеку, слушая каждое слово. И не было никакой уверенности в том, что вокруг не шныряли другие шпионы.
На самом деле у него просто не было другого выхода, кроме как коснуться ее, пытаясь успокоить. Он совершенно не представлял себе, что могло так расстроить ее, но мог попытаться ее утешить, просто погладив по голове. На пути его пальцев попалось кольцо, на котором крепилось покрывало, и он снял его и бросил на кровать рядом с собой, а сам обхватил ее подбородок ладонью и приблизил к себе ее лицо.
По ее бледному лицу струились слезы, они разрывали ему сердце. Джулиана Монкриф никогда не плакала до этого, а теперь она плакала из-за него. — Это все моя вина, — сказала она. Он стер капли влаги с ее лица своими длинными пальцами, с трудом подавляя желание попробовать их на вкус. Он не мог припомнить ни одного случая, чтобы женщины плакали из-за него. О да, конечно, он легко мог довести их до слез, но до слез удовольствия в постели. Никогда ни одна женщина не рыдала по нему. Если не считать его старой няни. Она когда-то ему сказала: «Ты будешь доводить женщин до слез!» Видимо, она все же оказалась права. Но у него все равно не было ни малейшего представления о том, почему плачет Джулиана.
Ее глаза были закрыты, из-под длинных ресниц струились блестящие дорожки слез, а он не мог утешить ее словами. Он ждал, поглаживая ее мокрые щеки, пока она наконец не открыла свои огромные карие глаза и прямо не взглянула на него.
Он вопросительно посмотрел на нее с ласковой, чуть поддразнивающей улыбкой, и она вдруг горестно всхлипнула.
— Это я сделала с вами, — прошептала она сквозь рыдания. — Пожалуйста, простите меня! Я… я даже не представляла, что он имеет такую силу. Я просто хотела, чтобы вы перестали меня мучить, но я вовсе не хотела на самом деле, чтобы вы онемели. Я, конечно, просила об этом святую Евгелину, но я не ожидала, что все так произойдет. А теперь вы из-за меня потеряли дар речи. И даже если мой отчим не забьет вас до смерти, вы все равно окажетесь изгнанником, отверженным. Никому не нужен шут, который не может петь песенки и шутить и рифмовать, сколь бы это ни было ужасно. Если вы не заговорите, то умрете от голода!
Вот как, подумал Николас, продолжая нежно гладить ее по голове и по лицу, значит, бедная девочка думает, что виновата в этом его внезапном молчании! Что это она наслала на него проклятие, обратившись к Повелительнице драконов за помощью. Это было весьма забавно, и он едва не поддался искушению объяснить ей все, но вовремя подавил в себе это желание. Его леди совершенно очаровала его своими слезами, своим гневом, своим нежным ртом, который ему так хотелось поцеловать. Но при этом он ни на мгновение не мог довериться ей. Он решил, что по крайней мере три дня должен молчать, пока не найдет сосуд, и он будет молчать. Даже если бы, заговорив, он мог выманить у нее поцелуй.
Были и другие способы выманить поцелуй у женщины, которая этого не хочет, особенно если нежелание происходит от неискушенности. Он чуть приподнял ее лицо, так, чтобы заглянуть в ее полные слез глаза. Но она тут же зажмурила их, не оставив ему никакого другого способа успокоить ее, кроме как через прикосновения.
Поэтому он взял ее за плечи и притянул к себе ближе, целуя по очереди ее веки, пробуя на вкус слезы. Она отпрянула от него, громко всхлипнув, и он поцеловал ее в уголок губ.
— Я не хотела, — прошептала она. — Я не знала, что священный кубок может обладать такой силой.
На короткое мгновение Николас замер, прижавшись губами к другому уголку ее рта. Кубок у нее! Его застенчивая леди каким-то образом стащила сосуд и, очевидно, пожелала, чтобы святая Евгелина наказала надоедливого шута! И вот теперь она здесь, дрожащая и плачущая, умоляющая его о прощении. И все, что ему надо сделать, это сказать ей что-нибудь утешающее, убедить отказаться от неправедного пути и пойти с ней за кубком. Насколько он мог судить, в леди Джулиане нет ни на грош хитрости, а потому она едва ли могла хорошо спрятать сосуд, и его, скорее всего, очень скоро обнаружат. Может быть, она просто сунула его под кровать.
Было так ясно, что именно ему надлежит сейчас сделать. Джулиана могла что-нибудь заподозрить. Но он вполне мог скормить ей ту же сказочку, сказав, что ее искреннее раскаяние освободило ему язык, а затем уехать, прежде чем она могла бы остановить его, вместе со священной чашей в сумке Бого.
Именно так он и поступит после того, как поцелует ее последний раз. У него больше не остается на это времени — раз он добудет кубок, то ему здесь уже нечего будет делать, и их дорожки уже больше никогда не пересекутся.
Но и спешить особенно было некуда. Нет никаких причин, по которым он не мог бы задержаться на несколько мгновений, чтобы не вкусить поцелуев ее нежного неумелого рта. Брат Бэрт несет стражу снаружи, и на короткое мгновение Николас может позволить себе роскошь поверить в то, что Джулиана значит для него гораздо больше, чем то будущее, которое обещал ему король. Больше, чем титул его отца и положение, когда он не зависел бы ни от кого, кроме самого себя.
Она открыла глаза и посмотрела на него чуть затуманенным взглядом.
— Пожалуйста, — прошептала она, но Николас сомневался, понимает ли она сама, о чем его просит.
Он понимал. И молча поцеловал ее.
Он целовал ее медленно, позволяя ей привыкнуть к прикосновению его языка. Она дрожала, и он провел ладонями вниз по ее рукам, а затем завел их себе за спину, прижимая Джулиану к себе и заставляя ее обнять себя. Ему смертельно хотелось почувствовать прикосновение ее груди к своему телу, даже сквозь несколько слоев ее одежд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
