Воспоминание о нем отзывалось болью в душе. Она решила довериться ему, а он вежливо-холодно поставил ее на место.
Перед уходом домой Холли подошла к мистеру Спорлею.
– До банкета осталось всего лишь два дня, Чарли Спорлей. Два дня, а что потом? – Она опустилась у его кресла на колени, думая сейчас не столько о сборе денег, сколько о Нике. – Пойдет ли Ник со мной на банкет? Вы же знаете Ника, Чарли, правда? Я влюблена в него, но это строго между нами. Вряд ли он обрадуется, если узнает об этом.
Ее рука еще покоилась на его рукаве. И вдруг она почувствовала слабое ответное движение. Но нет, скорее всего, ей это лишь показалось. Холли поднялась на ноги. До чего она дошла – изливает душу перед немощным стариком, пребывающим в тяжелой депрессии. Она покраснела, стыдясь себя самой, своего глупого поступка, поспешно распрощалась и ушла. Как бы она ни переживала, личная жизнь есть личная жизнь, и осложнять жизнь другим своими проблемами она не должна.
Утром – Холли только что встала – раздался звонок в дверь. Ник! – было первой ее мыслью, и все сразу стало валиться у нее из рук. Он приехал! Зачем? Не важно, главное, что он приехал. Звонок прозвенел еще раз. Она наскоро пригладила волосы, ущипнула щеки, чтобы придать им румянец, и, как была в халате и домашних туфлях, бросилась к двери.
– Добрый день. – На пороге стоял Рейнольдс.
Она смотрела на него, лишившись от удивления дара речи.
Он оглядел ее с ног до головы.
– Какое очаровательное дезабилье!
– Брось, Рейнольдс! – Холли сложила руки на груди, закрываясь от его нескромных глаз. – Что тебе нужно?
– Я предпочитаю говорить в комнате.
– Ничего, мы можем постоять и здесь.
– Но я бы предпочел…
– Говорить мы будем здесь!
Рейнольдс резко втянул в себя воздух и нервно огляделся вокруг – удостовериться, не подслушивает ли кто.
– Хорошо, будь по-твоему, но имей в виду: если что – я стану отрицать, что этот разговор вообще имел место.
Холли возмущенно закатила глаза.
– Выкладывай, Рейнольдс, зачем ты явился.
– Я хочу тебя предупредить, что терпение Чемберса лопнуло. Любого другого пса-душителя уже давно прикончили бы, и Чемберс назначает тебе последний срок. Если ты к девяти часам утра в пятницу не откажешься от участия в кампании по сбору денег, минуты жизни одного золотистого ритривера будут сочтены.
– Ты блефуешь, – выдохнула она. А он не может не блефовать, мелькнуло в ее голове. – Слишком много людей обеспокоены судьбой Санни. Если Чемберс осмелится убить его, для него это станет политическим крахом.
Рейнольдс поморщился.
– Колби Чемберс, может, и сам будет потом сожалеть об этом шаге, но сейчас он в таком запале, что не в состоянии рассуждать трезво, а начальник полиции Вандеруэй и чиновник, следящий за содержанием животных, пляшут под его дудку. Что тебе стоит бросить все это и забыть о сборе денег? Свою задачу ты выполнила. Устроила банкет, который станет гвоздем сезона. Даже Колби Чемберс и я сам купили билеты.
– Очень мило, но совсем ни к чему!
– Напротив, мы придем непременно. Депутат Колби желает показать, что не держит на тебя зла, и я тоже.
Холли не верила своим ушам. Он и Чемберс не держат на нее зла? Да быть того не может!
– Постарайся быть реалисткой, – продолжал Рейнольдс вкрадчивым голосом. – Ты сделала все, что могла. Теперь жителям Алленбурга самим решать, стоит поддержать идею пристройки к приюту или нет. Ты уже ничего не в силах изменить, оставаться в центре событий тебя побуждает только гордость. Подумай об этом. У тебя еще есть время до пятницы. На карту поставлена твоя гордость и жизнь Санни.
Как только Рейнольдс ушел, Холли позвонила Колби Чемберсу.
– Срок до девяти утра? Жизнь собаки? – с возмущением переспросил он. Она представила себе, как от негодования раздуваются его щеки. – Представления не имею, о чем вы толкуете, я никого к вам не посылал и не просил оказать на вас давление. Разговоры о собаке – да, идут, и в защиту ее, и против, но, пока чиновник, следящий за содержанием животных, не вернется из отпуска, решить ничего нельзя. – Не в силах удержаться от подленькой усмешки, он добавил: – Тот как раз выходит на работу в пятницу, скорее всего, около девяти утра. У вас есть какие-нибудь предположения о том, кто мог распустить мерзкий слух об этом крайнем сроке?
– Это чистой воды обман, – заверил Холли несколькими часами позднее Питер. – Я звонил начальнику полиции Вандеруэю, ему ничего не известно, когда вернется из отпуска этот чиновник и о том, что уже решено, как поступить с Санни.
– Ничего иного он, ясное дело, сказать не может. Но даже если начальник полиции действительно находится в неведении, Чемберс может действовать на свой страх и риск.
– Если вы сейчас прекратите заниматься кампанией по сбору средств для приютской пристройки, вы сыграете на руку Чемберсу. Без вас сбор денег вряд ли будет идти так же активно, а то и вовсе прекратится. И Чемберс прекрасно это понимает.
– А если я не сделаю так, как он хочет, это может стоить Санни жизни!
Питер неохотно кивнул.
– Колби Чемберс злопамятен, и у него есть связи. Никто не поручится за безопасность Санни. В то же время за последнюю неделю вы получили необычайно сильную поддержку. Даже не представляю себе, что мы будем делать без вас. – Он вздохнул. – Вы сами должны решить, как поступить.
Холли вернулась после разговора с директором в свой кабинет и позвонила в собачий приемник – ветеринару и охраннику. Никто не слышал о возвращении своего начальника из отпуска. Хорошая вроде бы новость, но, как правильно отметил Питер, за безопасность Санни не поручится никто.
У Холли от волнения пропал аппетит, и обедать она не пошла, а решила вместо того просмотреть почту в кабинете Трины. До банкета оставался всего один день, а чеки на билеты продолжали поступать. Спасибо, мама, за помощь, с улыбкой подумала Холли.
Зазвонил телефон.
– Здравствуйте, – сказала Холли. – Алленбургский приют слушает. Чем могу быть вам полезна?
– Тем, что встретишься сегодня со мной в восемь вечера на автомобильной стоянке возле банка. – Это был Ник, говорил он как-то странно. – У меня на разговор одна минута, даже пообедать нет времени, но к восьми я освобожусь. У меня есть новости о коричневом автофургоне.
Ровно в восемь Холли уже была на стоянке. Ее ладони вспотели от волнения. Наряд свой она тщательно продумала – белые джинсы и блузка малинового цвета, в ушах – крупные яркие серьги. По ее замыслу этот костюм должен был придать ей вид девицы, которой море по колено. Ее подбадривало то, что, когда Ник позвонил, его голос звучал несколько взволнованно, но, может, тому причиной был лишь коричневый автофургон, а вовсе не она. Может… Но тут ее размышления были прерваны тем, что из дверей банка вышел Ник.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
