Связь либерально-масонского просвещения с революцией не осталась незамеченной современниками. Автор записки пишет: «Должно заметить, что план Новиковского общества был почти тот же, как и „Союза благоденствия“…» Была связь и личная, преемственность поколений непосредственная, так как «сие (Арзамасское. — В. О.) общество составляли люди, из коих почти все, за исключением двух или трёх, были отличного образования, или в свете по блестящему пути, и почти все были или дети членов Новиковской мартинистской секты, или воспитанники ея членов, или товарищи, друзья и родственники сих воспитанников. Дух времени истребил мистику, но либерализм цвёл во всей красе».
Правительство бездействовало, а мартинисты заполняли чиновничьи палаты, создавали общественное мнение, навязывали своё понимание событий. «Во всех учебных заведениях подражали лицею». Награды и почести, продвижение по службе зависели от потакания либеральному духу. «Свои люди» занимали высокие места в правительственном аппарате. Россия шла к падению, и влекли её к ГУЛАГу господа просветители, либералы и прогрессисты. Оформившись в кадетскую партию, они и произвели февральский переворот 1917 года. Одни иудействующие прокладывали дорогу другим, более последовательным и жестоким.
Любая революция начинается сверху, когда власть имущие постепенно проникаются новым видением мира, новым пониманием причин и следствий, должного и сущего. Любое устройство государства имеет сакральный характер. И вопрос только в том, на каких заветах оно построено — христианских или языческих, поклоняются ли в нем богооткровенным истинам и Святой Троице или же Натуре, её Огненной Душе — Люциферу, великому Гермафродиту. Третьего не дано.
В конце XVIII века в масонских ложах мы видим иностранных купцов, врачей, аптекарей, и среди них в обилии представлены знатные рода аристократии и высшее чиновничество. Оно и прикрывает сверху, своей административной властью, и обеспечивает деньгами масонские предприятия литературно-пропагандистского характера, создавая в России «новый народ» на началах иудо-языческого миропонимания. Бескрылая житейская мудрость эпикурейства одевается в изящные одежды художественной литературы и глубокомысленных философских систем.
Нельзя не привести один яркий пример, показывающий, насколько масонство внедрилось в правительственные сферы России.
Г.Р. Державин в своих «Записках» рассказывает об одном любопытном эпизоде, случившемся в заседании Сената, где он председательствовал в качестве генерал-прокурора высшего судебного органа страны. Гаврило Романович начинает свой рассказ так: «…сзывается Сенат для выслушания некоторого государственного дела. Почему и велел Державин приготовиться канцелярии Сената с возможным уважением и припасти нужное, а между прочим и молоток деревянный Петра Великого, хранящийся в ящике на генерал-прокурорском столе». Когда начиналось слушание важных дел, то Пётр I ударял по столу молотком, «давая чрез то знать, чтоб обращено было внимание к выслушанию читаемаго». Через час, даваемый на обсуждение вопроса, он снова ударял молотком по столу, «давая тем знать, чтоб перестали спорить, садились бы на места свои». Так было при Петре I.
Во время заседания под председательством Державина «сделался великий шум: сенаторы встали с своих мест и говорили между собою с горячностию, так что едва ли друг друга понимали, и прошёл час… Державин несколько раз показывал часы, прочил, чтобы садились на их места и давали свои голоса, но его не внимали. Тогда, седши на своё место за генерал-прокурорский стол, ударил по оному молотком. Сие как громом поразило сенаторов: побледнели, бросились на свои места, и сделалась чрезвычайная тишина. Не знаю, — пишет Державин, — что было этому причиною… по городу были о сем простом и ничего не значащем случае многие и различные толки…» (Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984, с. 224–225).
Что же могло так подействовать на господ сенаторов? Они при звуке молотка побледнели, испугались, покорились удару сего предмета… Известно слишком хорошо, что сенаторы А.Н. Голицын, гр. В.П. Кочубей, гр. П.А. Строганов, гр. В.А. Зубов были масонами. Да и не только они.
Разгадку поведения сенаторов находим в артикуле 12 Законов Шотландской Директории для андреевских братьев, хранящихся в Отделе рукописей РГБ (ф. 147, № 69, л. 84) и относящихся примерно к этому времени. Здесь читаем: «Молоток в руках Великого Мастера есть орудие начальства, когда звук онаго слышат все братья, какого бы достоинства и звания в Ордене ни были, должны молчать. Кто, несмотря на сей знак, не повинуется и начнёт говорить, накажется яко возмутитель, а особливо есть ли дерзнёт возражать при втором ударе».
Понятно, что эпизод, описанный Державиным, ставит вопрос и о распространённости масонства уже во времена Петра, и о возможности того, что многие отделы государственного управления представляли собой практически масонские ложи.
Что же можно было ожидать от правительства, представлявшего секту иудействующих в православной стране? Чего можно было ждать от людей, подчинивших себя не велениям национального долга и обязанностям христиан, а удару молотка Великого Мастера, усвоивших, что Родина — это масонская ложа величиной со Вселенную, что добро и зло есть понятия чисто человеческие и относительные, что св. Евангелие — выдумка для тёмных и невежественных и что подлинная мудрость скрыта в Талмуде?
Вполне понятно, что такая власть могла плодить только революцию постоянную и неуклонную, ибо революция есть материализм в действии. Это прекрасно понимали и Ю. Самарин, и К. Леонтьев. «Одним словом, что может противопоставить революционному материализму весь этот пошлый ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ?» — проницательно спрашивал самого себя Ф.Тютчев, глядя, как механические воззрения секты социал-революционеров, отрицающих в принципе моральные устои, расползаются по России.
…Когда в 1831 году вспыхнуло польское восстание, Герцен и его юные друзья с радостью ждали сообщений о поражении… русских войск. Но и в 1812 году уже обнаружились первые «патриоты» — космополиты, которые ждали Наполеона с радостью в Москве. Наполеон стал для многих кумиром, апостолом просвещения и «свободы». Гиляров-Платонов пишет по этому поводу: «Сличая с настоящим временем, приравниваю тогдашних поклонников Наполеона к теперешним либералам-космополитам. То были тоже либералы и тоже космополиты» («Пережитое», кн. 1, с. 83).
Университеты, школы и печать в XIX веке выпекают на свет новую породу людей — стесняющихся своей исторической родины, своего народа, своей религии и жаждущих ВСЕ разрушить и начать снова. Сочинения воспитанника Московского университета Герцена звали к бунту, причём именно тогда, когда Россия и вступила на путь радикальных реформ. Начались «хождения в народ» недоучек, желавших построить мир на основе худосочных брошюр всевозможных западных социалистов. М. Н. Катков имел все основания писать в то время («Современная летопись», 1862, № 23): «Люди, загубившие свой ум и сердце в фразе, способны на всякие эксперименты… и доказывают, что Россия есть обетованная страна коммунизма, что она стерпит все, что оказалось нестерпимым для всех человеческих цивилизаций».
Сформированные за годы «дней александровых» кадры чиновников, севших в кресла цензоров и руководителей народным образованием и печатью, птенцы «гнезда» братьев-розенкрейцеров выпустили на волю печатное слово, проповедовавшее разрушение. Б. Н. Чичерин назвал русскую периодическую печать «мутным потоком, куда стекаются всякие нечистоты, вместилищем непереваренных мыслей, пошлых страстей, скандалов и клеветы». «В России, — писал он, — периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму. Она породила Чернышевских, Добролюбовых, Писаревых и многочисленных их последователей… всякий, умеющий читать, видит сквозь либеральную маску всюду прорывающиеся социалистические стремления» (см.: «К. П. Победоносцев и его корреспонденты, письма и записки», т. I, полутом 1, М. — Пг., 1923, с. 107).
Религиозное образование подрастающего поколения было поставлено из рук вон плохо. Хорошо известно, с каким бешенством встречала либеральная интеллигенция проекты Александра III о расширении сети церковно-приходских школ. В школах Министерства народного просвещения преподавания религиозного практически не было. О системе высшего образования и говорить не приходится. История русская и в университете преподавалась слабо, как отмечают в один голос современники. Герцен был до конца жизни убеждён и убеждал в этом других, в том числе своих западных читателей, что русские до Петра своей письменной культуры не имели, кроме разве «Слова о полку Игореве». Он писал: «До XVIII столетия никакого движения в литературе не было. Несколько летописей, поэма XII века („Поход Игоря“), довольно большое количество сказок и народных песен, по большей части устных, — вот и все, что дали десять веков в области литературы». И делал заключение: «…в рабстве или анархии русский жил всю жизнь, как бродяга, без очага и крова, или был поглощён общиной» («О развитии революционных идей в России». — В кн.: Герцен А. И. Эстетика, критика, проблемы культуры. М., 1987, с. 215, 217). Но если таков был уровень у прошедших университетскую подготовку, то каков же он был у остальных, не имевших высшего образования молодых людей? Даже по приведённым строкам из Герцена уже виден исток нигилизма. Нечувствие к русской культуре, истории русского народа дало возможность возрасти плеяде революционных разрушителей.
