«Я приемлю все религии прошлого и почитаю Бога вместе с каждой из них. Может ли книга Господня быть завершена? Не должна ли она быть непрекращающимся откровением? Отличие есть первый признак мысли. Я молюсь, чтобы число сект умножалось, пока не станет их столько, сколько есть на свете людей».
Преданность Рамакришны Нарену потрясала всех окружающих. Часто при виде Нарена, приехавшего в Дакшинеш-вар, Рамакришна восклицал:
– А вот и На…, – но не в силах произнести второй слог, погружался в самадхи.
Если Нарену случалось хоть несколько дней не показываться в Дакшинешваре, Рамакришна не мог унять слезы:
– Жить не могу, когда его не вижу! – жаловался он другим молодым ученикам. – Я столько плакал, а Нарендра так и не появился. Он совершенно не понимает моих чувств к нему! Что люди подумают при виде человека моего возраста, который проливает слезы и умирает по мальчишке. Вас я не стесняюсь – вы мне родные, но что другие могут подумать? А сдержаться я не в силах…
Незачем было и надеяться на то, что Нарен покорит все сердца. Многие из окружения Рамакришны, не обладая его духовным зрением, видели только, что их любимого и почитаемого Учителя обижает своей бессердечностью какой-то мальчишка, к тому же мальчишка явно самодовольный и надменный! Сарадананда вспоминает, как еще до знакомства с Нареном он случайно разговорился с его соседом и тот ему сказал:
– Тут рядом живет один – в жизни не видел более избалованного парня! Получил диплом, так ему стало казаться, будто в мире ничего не имеет значения, кроме него. В присутствии отца и других старших может начать петь и колотить по горшку – никакого уважения! И еще курит сигары – на глазах у старших!
Стороннему наблюдателю было просто невозможно уловить всю сложность и комичность взаимоотношений между этими двумя совершенно непохожими людьми. Но за зримыми отношениями и поведением обоих шел только им внятный обмен сигналами – они проверяли друг друга. Как-то раз Кешаб Сен с Виджаем Кришной Госвами и группой членов Брахмо самаджа наведались в Дакшинешвар. Нарен тоже был там. После отъезда Кешаба и Виджая, Рамакришна заметил тем, кто остался:
– Я видел свет познания в Кешабе и Виджае – он походил на пламя свечи. А в Нарене он сиял как солнце.
Нарен яростно запротестовал:
– Люди подумают, что вы сошли с ума! Кешаб известен всему миру, Виджай человек святой жизни, а я никто. Как вы можете ставить нас в один ряд? Прошу вас, не надо так говорить!
– Но, дитя мое, – с невинной улыбкой возразил Рамакришна, – что я могу поделать? Ты же не думаешь, будто это мои домыслы? Мать открыла мне истину в отношении тебя, и я должен был ее повторить. Мне Мать никогда не говорила неправду.
– Откуда вам известно, что это сказала Мать? – не унимался Нарен. – А если это плод вашего воображения? Наука и философия доказывают, что чувства часто обманывают нас. Вы хорошо ко мне относитесь, и вам хочется верить, что я великий человек, – в этом все дело.
Когда Рамакришна бывал в состоянии высокого духовного видения, такие разговоры Нарена его только забавляли. Но иногда он начинал тревожиться, обращался за наставлением к Божественной Матери и получал ответ: «Зачем ты слушаешь Нарена? Он скоро признает истину».
Однажды, когда Нарен дольше обычного не показывался в Дакшинешваре, Рамакришна так изнемог от ожидания, что решил отправиться в Калькутту поискать его. Дело пришлось на воскресенье, поэтому Рамакришна начал с Брахмо самаджа, зная, что Нарен, как правило, бывает там по воскресным вечерам, когда идет служба под религиозные песнопения. Рамакришна не сомневался в теплом приеме, раз он поддерживал такие сердечные отношения с Кешабом Сеном, Виджаем и другими лидерами общества. Однако он совершенно не учел, что есть и другие лидеры в Брахмо самадж, которые не одобряют перемены, произошедшие в настроениях Кешаба и Виджая под влиянием Рамакришны – кое-кто даже перестал бывать из-за этого в Дакшинешваре.
Рамакришна явился в Брахмо самадж на средине службы. Его приход вызвал сумятицу – многие взобрались на скамьи, чтобы получше рассмотреть гостя, поднялся шум. Естественно, это рассердило других, в том числе и присутствовавших лидеров общества, больше всего сердился проповедник, которому пришлось срочно завершить службу. Рамакришна ничего этого просто не заметил. Не глядя ни вправо, ни влево, он прошагал к алтарю, где и погрузился в самадхи. Это вконец разволновало аудиторию. Кто-то распорядился погасить газовый свет, чтобы заставить народ покинуть помещение, и в результате дурацкого распоряжения в дверях образовалась давка в темноте.
Нарен, который находился в хоре, видел все это. Он протиснулся к Рамакришне, вывел его через боковую дверь, усадил в экипаж и увез в Дакшинешвар. Потом он рассказывал:
– Как мне было больно, когда я увидел, как унижают Учителя – и виною этому был я! Как я бранил его за то, что он натворил! Но он не обращал внимания ни на унижения, ни на мои сердитые слова – просто радовался тому, что мы с ним вместе. Тогда я весьма сурово сказал ему: «В Пуранах есть история про царя Бхарату, который так пекся о любимом олене, что после смерти сам стал оленем. Если это правда, то вам надо поменьше думать обо мне». А Учитель был простодушен, как маленький ребенок. Мои слова он воспринял буквально и с огорчением спросил: «Что ж со мной будет, я же и вправду не могу не видеться с тобой?» И он в тревоге поспешил советоваться с Божественной Матерью. Вернулся он, лучась счастьем: «Оставь меня в покое, маленький негодяй! Больше никогда не стану тебя слушать! Мать мне сказала: „Ты потому его так любишь, что видишь в нем самого Нараяну (то есть Вишну), а если настанет день, когда ты в нем не увидишь Вишну, ты и взгляда не бросишь больше в его сторону…"»
Когда Нарен начал бывать в Дакшинешваре, он, естественно, был рад найти среди учеников Рамакришны своего давнишнего друга Ракхала. Однако вскоре Нарен обнаружил, что Ракхал нарушает клятву Брахмо самаджа: эмоциональный по натуре, он пбд влиянием Рамакришны возвратился к почитанию Бога в определенной форме. Ракхал каждый день ходил по храмам и падал ниц перед изображениями богов. Нарен по-прежнему пренебрежительно относился к идолопоклонству и с характерной для него резкостью попрекнул этим Ракхала. Ракхал по природной мягкости не мог ответить на укор, но Нарена во время его приездов в Дакшинешвар стал избегать. Помирил их Рамакришна, который сказал Нарену, что тот должен уважать отношение Ракхала к богопочитанию, если даже не согласен с ним.
Тем временем Рамакришна старался приобщить Нарена к доктрине чистого ведантизма, утверждающей полное тождество Брахмана и Атмана. Он заставил Нарена читать книги по недуализму, но Нарену они показались хуже, чем идолопоклонство Ракхала, он воспринял их как кощунство по сути.
– Чем это отличается от атеизма? – восклицал он. – Как может сотворенная душа считать себя Творцом? Что может быть греховней этого? Что это за чушь – я есмь Бог, ты есть Бог, все рожденное и подлежащее умиранию есть Бог? Авторы этих книг должны быть сумасшедшими, иначе как они могли писать такое?
Рамакришна на негодование Нарена отвечал с мягкой улыбкой:
– Возможно, ты сейчас не в состоянии воспринять эти истины, но разве это причина для осуждения великих мудрецов, учивших им? К чему ограничивать природу Бога? Продолжай взывать к нему. Он есть истина. Что Бог откроет тебе, то ты и прими как истину.
Но Нарен не поддавался убеждениям. Как бы он изумился, если бы мог услышать собственные слова, которые произнесет через пятнадцать лет, недуалистические заявления, повергающие в ужас христиан, которые придут послушать его в Соединенных штатах:
– Не нужно искать разницы между муравьем и ангелом – каждый червь есть брат Назареянина!
В главе четырнадцатой упоминался Пратап Чандра Хаз-ра. Он был яблоком раздора между Рамакришной и Нареном. Вот запись их типичного разговора о нем, сделанная М. 24 апреля 1885 года:
«Нарен. Хазра стал совершенно другим человеком.
Рамакришна. В этом нельзя быть уверенным. Бывает, что у человека одно только имя Рамы на языке, а за пазухой полно камней, которые он готов бросать в других.
Нарен. Я не согласен, Учитель. Я спрашивал о тех вещах, в которых его обвиняют. Он сказал, что все это неправда.
Рамакришна. Я однажды молился Божественной Матери: „Мать, если Хазра притворщик, удали его от нас!" А ему я потом сказал, о чем молился. Он пришел ко мне через несколько дней и говорит: „Вот видите, я все еще здесь…" Ты его не знаешь. Ты думаешь, будто понимаешь людей, – поэтому я тебе и говорю это. Знаешь, как я смотрю на таких, как Хазра? Я думаю, раз Бог принимает облик святых, значит, он должен принимать и облик жуликов и проходимцев тоже».
Хазра изъяснялся исключительно языком высокой философии и возвышеннейших чувств. Он повторял имена Бога с четками в руках – обязательно у всех на виду. К Рамакришне он относился с почтением настолько преувеличенным, что трудно было поверить в его подлинность. Однажды, когда он склонился, чтобы взять прах от ног Рамакришны, тот отпрянул от прикосновения, инстинктивно избегая физического контакта с неискренностью и неправдивостью.
