ИР истребителя сообщил, что мы приближаемся к конечной точке полета, диспетчер замка предупрежден о нашем раннем возвращении. На сетчатке глаза появилась масштабная карта, на которой мигали три точки — замок и наша пара истребителей. Действительно, через несколько минут следовало заходить на посадку. Я усмехнулся про себя, замок находился в другом измерении, а эти бездушные роботы и автоматы его местонахождение привязали к земной карте и сейчас будут имитировать посадку тяжелой машины. Но меня это особо не волновало: я знал, что посадка будет успешной, иначе на что нам нужны эти ИРы истребителей?!
Но мне так и не удалось продолжить свои размышления о том, что делать дальше в этом мире, когда меня покинул Зигфрид Ругге, я аж от ярости готов был скрежетать зубами, но ничего дельного в голову не приходило. Когда шасси истребителя касалось асфальта внутреннего дворика замка, меня словно озарило — следует встретиться с североамериканским летчиком, пилотировавшим Р-47 «Тандерболт» с бортовым номером US Army 109-99-9 E.
Испытательный полет успешно завершился. Завершился очередной этап нашей с Динго жизни, настало время возвращаться в родной полк.
3
Когда шасси истребителей коснулись асфальтобетона взлетно-посадочной полосы родного аэродрома, мы из кабин выскочили на свежий воздух и осмотрелись кругом, то у меня захолодело сердце и мне показалось, что мы вернулись не домой, а в другое место. Производственные, служебные и хозяйственные здания авиабазы, заново заасфальтированная взлетно-посадочная полоса, ангары и укрытия для истребителей BF109E — все это за две недели моего отсутствия практически не изменились. Удивление вызывали люди, работающие на авиабазе, их поведение и отношение друг к другу. В большинстве своем приписной состав полка составляли молодые люди в возрасте от восемнадцати до тридцати лет. Таких парней, только начинающих жизнь, трудно представить себе не подтрунивающими, не улыбающимися по поводу и без повода и не разговаривающими друг с другом. А сейчас перед нами проходили, проезжали на мотоциклах и автомобилях эти молодые люди, которые перестали улыбаться и громко смеяться. Они занимались работой и сноровисто делали свое дело, но глаза их не излучали прежнего мальчишеского и озорного блеска. Совсем недавно они много и охотно смеялись над любой шуткой друга или товарища. Да, с офицерами унтер-офицерский и рядовой состав полка всегда был серьезен, но и офицер, отдав распоряжение унтер-офицеру или рядовому, улыбаясь, наблюдал, как они исполняют его распоряжение. А сейчас этого не происходило, отдав приказ, офицер отправлялся по своим делам и не обращал внимания на то, как рядовой исполнял этот приказ. Одним словом, сегодня люди на базе больше напоминали тени.
До глубины души раздосадованный неприятными впечатлениями, я вместе с подполковником Динго отправился в штаб полка, чтобы доложить о прибытии и готовности приступить к исполнению служебных обязанностей. Полковник Арнольд Цигевартен встретил нас в своем кабинетике, расположенном в здании штаба на втором этаже. Он был одет в отутюженный мундир полковника Люфтваффе, и вся его фигура сохраняла присущее Арнольду арийское высокомерие. Но, усталое и испещренное морщинами, его лицо не скрывало напряженного графика работы, который приходилось Цигевартену выдерживать каждый день, независимо от дня недели. К тому же очень трудно командовать истребительным полком, зона ответственности которого лежала в секторе, наиболее притягивающем внимание высшего руководства рейха. Арнольд тяжело поднялся из-за стола, вышел мне навстречу, обнял за плечи и сказал, что рад возвращению старых друзей. Возвращаясь за стол, он сунул свою правую руку для рукопожатия подполковнику Динго. Когда они жали друг другу руки, я обратил внимание на то, что рука Цигевартена мелко подрагивает. В этот момент я очень надеялся, что это была не болезнь Паркинсона или возрастное подрагивание руки, а простая усталость, и подумал, что один-два сеанса лечения у кибер-доктора замка и полковник Цигевартен стал бы другим человеком и напрочь забыл бы о том, что это такое усталость.
Устал не только полковник Арнольд Цигевартен, но устал воевать и весь десятый истребительный полк. Разговор с Арнольдом не получился, ему приходилось все время говорить по телефону, который звонил не переставая. Офицеры штаба крутились, словно заведенные волчки, все время к ним поступала информация из различных штабов, пунктов наблюдения за самолетами противника ВНОС, с радиолокационных станций РЛС, а иногда и от простых граждан рейха. Всю эту информацию им следовало проверить, процедить через ситечко и отобрать только те факты, которые позволили бы спланировать рабочий день полка и определить цели и задачи боевых вылетов эскадрилий. Полковник Цигевартен извинился, что не может найти свободной минутки и переговорить с лучшим другом, поэтому предложил перенести встречу и беседу на более позднее время, когда утихнет эта чехарда с информацией и принятыми на ее основании решениями. Он успел только добавить, что очень рад видеть меня посвежевшим и не таким усталым, каким был до своего ранения. Когда он глядел на подполковника Динго, то глаза его по-отцовски и одновременно по-собственнически поблескивали, мне в этот момент вспоминались слова князя Оболонского о том, что командир нашего полка — настоящий умница.
* * *
За время моего отсутствия никто не побывал в моей комнате, поэтому я воспользовался имеющимся у меня ключом, чтобы ее открыть и убедиться, что там все в порядке, немного пыли, но жить было можно. Армейскую сумку с запасной формой бросил на специальную подставку при входе, снял черный дождевик и повесил его на вешалку, хотел было посидеть в кресле, но развернулся и отправился в комнату Динго. Вход в нее находился строго напротив двери моей комнаты. Вежливо постучав в дверь, я подождал немного и, так не дождавшись приглашения, вошел в комнату ведомого.
Подполковник Динго, в отличие от меня, не любил путешествовать налегке, он всегда набирал с собой много нужных и ненужных вещей. Даже будучи при смерти, в свою командировку ко мне на излечение он умудрился притащить два чемодана шмоток. Сейчас Динго был чрезвычайно занят, он распаковывал чемоданы и аккуратно раскладывал рубашки и все, что находилось в чемоданах, по отдельным полочкам в стенном шкафу. Пока парень занимался таким важным делом, я осмотрел его комнатку и пришел к выводу, что по площади она меньше моей, к тому же чуть продолговатая, вытянутая к окну. Стенной шкаф неимоверных размеров, двуспальная кровать или сексодром, как называл это мощное ложе сам герой, и четыре мощных довоенных стула составляли обстановку этого бедного офицерского жилища. При этом чувствовалась опытная женская рука, пол комнаты был отмыт до зеркального блеска, да и кругом было очень чисто, а вещи аккуратно расставлены по местам. Ни один мужчина этого сделать не мог! Но подполковник хранил полное молчание по поводу того, кто же из связисток полка предпочитает ночевать на этом сексодроме, а в свободное от ночевок и службы время отмывать пол и следить за порядком в этой офицерской берлоге.
При моем появлении подполковник Динго кивнул головой, словно хотел дать знак, что обратил внимание на появление гостя в комнате и хорошо знает, кто именно посетил его, но продолжал заниматься любимым делом. Почувствовав, что подчиненный мне офицер этим кивком ограничился и не собирается больше обращать на меня внимания и развлекать приятными разговорами, я предложил ему сходить перекусить в офицерскую столовую, ведь последний раз мы с ним завтракали рано утром в замке. Динго тут же согласился, хорошо понимая, что иначе я от него не отстану. Столовая была уже безлюдна, основной офицерский состав полка давно поужинал, а дежурные повара ожидали появления пилотов, заявленных в ночные полеты и перехваты. Они с удовольствием покормили нас. Съев по бифштексу, которые в действительности были приготовлены наполовину из мяса и наполовину из ржаного хлеба, мы сразу поняли, что вернулись в родные пенаты. Я смотрел, как мой ведомый красиво и аристократично разрезал котлету-бифштекс столовым ножом, и думал о том, что сейчас Динго ничего не помнил о времени нашего пребывания в замке.
Князь Оболонский перед нашим отлетом в полк подошел ко мне и попросил разговора тет-а-тет. Мы отошли в сторону, и он заговорил о том, что как только истребитель подполковника Динго оторвется от земли, то в памяти подполковника сотрутся воспоминания о замке, его обитателях и о его пребывании в нем. Одновременно с этим у него сохранятся знания обо всех технологических усовершенствованиях, внесенных в конструкцию истребителя. Причем подполковник будет знать, как применять на практике эти усовершенствования, но при общении с товарищами и приятелями по полку будет избегать разговоров на тему их использования. Что касается отсутствия в полку, то Динго будет думать, что вместе со мной лежал в закрытом госпитале, где проходил курс лечения от тяжелого заболевания. В конце разговора князь Оболонский остановился на мгновение и добавил, что подполковник Динго в свое время вспомнит о замке и когда-нибудь обязательно вернется в него, но для этого он должен пройти некоторые испытания. Я не стал задавать князю лишних вопросов, про себя решив, что если наступит такой момент и мне придется покидать данную реальность, то я обязательно предложу подполковнику отправляться вместе со мной: Динго стал моим настоящим другом.
