За три минуты до назначенного срока они уже входили в кабинет Карего. Полковник озабоченно разговаривал с кем-то по телефону — указал им на стулья, наконец положил трубку и не переведя дыхания сказал:
— Теперь, прошу вас, товарищи офицеры, ознакомиться с расшифрованными немецкими радиограммами. — Достал из сейфа и подал два листа бумаги.
Розыскники прочитали шифровку.
— Работают на железной дороге, — с уверенностью сказал Бобренок. Толкунов согласно кивнул.
Действительно, в расшифрованных сообщениях гитлеровского резидента шла речь о передвижении войск через Львовский железнодорожный узел.
— Они информированы почти как наш военный комендант на станции, — сказал Карий.
Толкунов оживился.
— Это до некоторой степени упрощает наше задание, — сказал он.
— Не радуйся, — остудил его пыл майор, — узел тут знаешь какой: шпион — как иголка в сене. — Говоря это, был не совсем искренен: конечно, искать шпионов среди железнодорожников станции несколько проще, чем бродить по городу. Но ведь могло случиться так, что вражеский агент или агенты собрали данные на железнодорожном узле, а сами передислоцировались в другое место.
— Начальник штаба очень обеспокоен. — Карий забрал расшифрованные радиограммы и спрятал их в сейф. — Вы понимаете, что это значит, когда такие данные собираются у нас под носом?
Вероятно, розыскникам не надо было ничего объяснить, и Бобренок пробурчал:
— Нет слов... Но за что зацепиться?..
Он был уверен, что у Карего уже есть какие-то идеи, возможно, они еще окончательно не сформировались, но по крайней мере первый ход полковник должен был определить.
Карий, возвратившись к столу, достал лист бумаги с единственным написанным на нем словом и сказал:
— По-моему, есть одна зацепка. Поступило сообщение... — Он не сказал когда и от кого, впрочем, для розыскников это не имело особого значения. — Поступило сообщение о том, что в городе осел один из гитлеровских агентов, который был в бандеровской банде, его псевдоним «Сорока».
— А сейчас он, скажем, Иван Васильевич Андрусишин, с надежными документами, занимает незаметную должность, — вставил Толкунов.
— Но ведь должны же быть люди, знавшие Сороку и встречавшиеся с ним.
— Такие люди к нам сами не приходят.
— Для чего же тогда розыскники?
— Ищи и найдешь, — согласился Толкунов, но без ощутимого энтузиазма.
Бобренок следил за разговором как будто без интереса, но видно было: что-то обдумывал. Даже на мгновение закрыл глаза, и, наверно, это помогло ему, так как, пошевелившись на стуле, поднял руку — совсем как школьник, стремящийся, чтоб его вызвали к доске.
— Что-то надумали, майор? — откликнулся на его жест Карий.
— Призвал на помощь свою память. Помните того парня, который помог нам взять диверсантов? В Квасове?
— Юрий Штунь?
— Он самый.
— Кажется, он пошел в армию?
— Должен был, но надо немедленно найти его.
— Зачем?
— Этот Юрий Штунь служил под началом Сороки.
Сообщение Бобренка произвело впечатление. Толкунов энергично повернулся к нему и спросил:
— Откуда знаешь? Бобренок постучал себя по лбу.
— А я беседовал с ним. По душам...
У Толкунова просветлело лицо.
— Впервые вижу пользу от душеспасительных бесед, — сказал он.
А Карий уже потянулся к телефонной трубке. Вызвал какого-то капитана Иванченко и приказал:
— Сейчас же свяжитесь с Ковельским военкоматом. Две недели назад они призвали в армию Штуня Юрия... — Зажав трубку ладонью, спросил у Бобренка: — Как его отчество? Не помните?.. Юрия, — повторил громко, — отчество неизвестно. Пусть найдут его и сразу откомандируют к нам. Без проволочек, прошу это подчеркнуть. Очень важно...
Толкунов добавил пессимистично:
— А Юрий Штунь в составе запасного полка в настоящее время движется к фронту...
— Будем надеяться на лучшее, — возразил Бобренок.
— Ну, приедет твой Штунь во Львов. Где ему искать Сороку? Будто тот сидит в центре города возле оперного театра и ждет появления твоего пацана...
На такое бурчание Бобренок не обращал внимания: успел привыкнуть и даже приспособиться к нему. Иногда майор, выслушав возражения Толкунова, соглашался с ним, иногда же капитан бурчал просто так, для видимости: ведь неизвестно, может, у этого Штуня сохранились старые связи, может, подскажет какой-то способ подобраться к Сороке, в конце концов, это был шанс или полшанса, а в их положении ничем нельзя пренебрегать.
А вообще-то и у Бобренка не было полной уверенности, что через Сороку (если бы даже удалось зацепиться за него) они выйдут на гитлеровскую резидентуру. Однако чего на свете не бывает?..
Видно, и Карий был такого же мнения, потому что сказал:
— Со Штунем решили. Если он в запасном полку, завтра будет здесь. Но не следует возлагать на него больших надежд. Главное — железнодорожный узел. Сейчас поедем туда и попробуем посмотреть личные дела железнодорожников. Все без исключения. Чует мое сердце: есть среди них гад ползучий...
— Шипящий и ядовитый, — согласился Бобренок. — Но в личных делах почему-то сие не фиксируется...
— В смысле ядовитости? — совершенно серьезно спросил Толкунов.
— Да, — ответил Бобренок. — А было бы неплохо предложить еще один пункт: на какую разведку и с какого времени работаете? Все просто и понятно. Завкадрами читает анкету, звонит нам, мы, конечно, взвешиваем, стоит ли брать, потом вызываем его, раба божьего, желательно вместе с шифрами и оружием...
— Вот это жизнь! — мечтательно поддержал его Толкунов. — А мы с тобой, майор, в это время отдыхаем на простынях пани Марии.
— Понравилось?
— Что? — дернулся капитан.
— Не «что», а «кто». Простыни не могут не понравиться, а вот сама пани?..
— Пани как пани... — небрежно махнул рукой Толкунов, но майор уловил в этом жесте какую-то фальшивинку, правда, может, это ему только показалось, потому что Толкунов тут же резко поднялся и направился к дверям первым: работать придется, наверно, всю ночь, и каждая минута была на счету.
2
Утром восточный ветер развеял над Высоким Замком тучи, прогнал их куда-то за Карпаты; солнце, высушив мокрые тротуары, спряталось за шпили соборов и крутые черепичные крыши; небо полыхало красным пламенем, а над самым горизонтом, казалось, горело и никак не могло сгореть одинокое облачко, вроде зацепилось где-то там за горы и не оторваться ему вовек.
Юрко Штунь доехал трамваем до Высокого Замка, сел на пустую скамейку, чтоб собраться с мыслями, да так и не смог сосредоточиться. Смотрел на закатный солнечный пожар, в душе были тревога и страх, думал, все в порядке, все оговорено, все выверено и случайности исключены, но вот червячок тревоги залез под сердце и шевелится там.
