Джек и Рэли поспешили к ним. «Мы дали им сыра из гуайявы, — писал Джек, — и он им невероятно понравился».
Джек попытался провести простейший аутопсис. «Все они маленького роста, примерно пять футов два дюйма, и они имеют очень крепкое телосложение, — описывал он этих индейцев. — Едят только рыбу и овощи, мясо — никогда. У одной женщины — очень тонкой работы ожерелье из крошечных дисков, вырезанных из раковин улиток, наверняка потребовалось колоссальное терпение, чтобы такое сделать».
Рэли, которого Фосетт назначил фотографом экспедиции, установил аппарат и сделал несколько снимков индейцев. Для одной из фотографий Джек встал рядом с ними, чтобы продемонстрировать «сравнительные размеры»; индейцы были ему по плечо.
Вечером трое путешественников отправились в земляную хижину, где на время поселились индейцы. Единственным источником света внутри нее был костер, и воздух был наполнен дымом. Фосетт достал укулеле, а Джек извлек флейту-пикколо: они привезли инструменты из Англии. (Фосетт говорил Нине, что «музыка приносит большое утешение „в диких краях“, она может даже спасти одинокого человека от помешательства».) Вокруг них собрались индейцы, и Джек с Фосеттом сыграли целый концерт, длившийся до середины ночи; звуки музыки плыли над деревней.
19 мая, в свежий, прохладный день, Джек проснулся, ощущая восторг и подъем: сегодня ему исполнялось двадцать два. «Никогда себя так хорошо не чувствовал», — писал он матери. По случаю праздника Фосетт временно снял запрет на спиртное, и трое путешественников отметили этот день бутылкой алкоголя бразильской выделки. На следующее утро они подготовили снаряжение и вьючных животных. К северу от форпоста, среди джунглей, виднелось несколько мощных гор. Это была, как писал Джек, «абсолютно неизученная страна».
Экспедиция двинулась прямо в эту terra incognita. Расчищенных тропинок перед ними не было, сквозь полог леса пробивался лишь скудный свет. Они пытались что-то увидеть не только перед собой, но и над собой, поскольку именно там обычно таится большинство хищников. Ноги у них вязли в ямах, наполненных грязью. Руки саднило от взмахов мачете. Кожа кровоточила от укусов москитов. Даже Фосетт признавался Нине: «Годы берут свое, несмотря на все воодушевление».
Хотя ступня Рэли зажила, инфекция попала в другую его ногу, и, когда он снял носок, с ним отошел большой лоскут кожи. Казалось, юноша начинает сдавать; он и без того страдал от желтухи, предплечье у него распухло, и чувствовал он себя, по собственному выражению, «препаршиво».
Подобно отцу, Джек склонен был с презрением относиться к хлипкости окружающих; он жаловался матери, что его друг не способен разделять с ним бремя труда, — едет на лошади, сняв сапог, — и что он вечно напуган и хмур.
Джунгли, так сказать, расширили трещины в характере Рэли, которые стали видны еще во времена его корабельного романа. Рэли, ошеломленный обилием насекомых, жарой и болью в ноге, потерял интерес к «Походу». Он больше не думал о том, чтобы вернуться героем: теперь, бормотал он, ему хочется всего лишь открыть небольшое дело и спокойно осесть где-нибудь вместе со своей семьей. («Фосетты вправе заклеймить меня позором, ну и пожалуйста!» — писал он брату.) Когда Джек заговаривал с ним об археологическом значении Z, Рэли пожимал плечами и отвечал: «Для меня это слишком сложно».
«Хотел бы я, чтобы [у Рэли] было побольше мозгов, а то сейчас я не могу с ним обсуждать все эти вещи, он ни в чем ничего не смыслит, — писал Джек. — Мы можем болтать только о Лос-Анджелесе да о Ситоне. Не знаю, что он будет делать в Z в течение года».
«Чертовски жаль, что тебя здесь нет, — сообщал Рэли своему брату, добавляя: — Ты же знаешь, есть пословица: „Третий — лишний“, и она, по-моему, верна. Теперь она частенько отыгрывается на мне!» Джек и Фосетт, замечает он, постоянно демонстрируют «превосходство над остальными. В результате иногда я чувствую себя очень уж „выпавшим из игры“. Конечно, я не показываю этого открыто… но все равно, как я уже сказал, я чувствую себя „ужасно одиноким“, мне не хватает настоящей дружбы».
Через девять дней путешественники прорубились через джунгли к Лагерю мертвой лошади, где еще можно было увидеть «белые кости» давнего вьючного животного Фосетта. Они приблизились к территории, где обитали воинственные суйя и кайяпо. Один индеец описывал репортеру, как их племя попало в засаду, устроенную кайяпо. Он и несколько других жителей деревни убежали, переплыв реку, и «всю ночь наблюдали зловещие пляски врагов вокруг своих умерщвленных братьев». Три дня захватчики не уходили, играя на деревянных дудках и танцуя среди трупов. Когда кайяпо наконец ушли, те немногие обитатели деревни, что спаслись на другом берегу реки, поспешили вернуться в свое селение, где никого не осталось в живых. «Женщины, которым, как они думали, сохранят жизнь, лежали навзничь, их тела уже разлагались, а ноги были широко разведены в стороны с помощью вставленных между коленями деревянных распорок». В одной из своих депеш Фосетт описывает кайяпо как агрессивную «шайку палкометателей, которые отсекают путников от остального отряда и затем убивают… Их единственное оружие — короткая дубинка, как у полисмена», которой, добавляет он, эти индейцы владеют весьма искусно.
Пройдя по территории суйя и кайяпо, экспедиция должна была повернуть на восток, где их поджидали шаванты — пожалуй, еще более жуткое племя. В конце XVIII века португальцы, обнаружив этих индейцев, переселили многих в деревни, где они подверглись массовому крещению. Пережив опустошительные эпидемии и насилие со стороны бразильских солдат, в конце концов они снова бежали в джунгли, простирающиеся близ реки Смерти. Немецкий путешественник XIX века писал, что «с тех самых пор [шаванты] никогда больше не доверяли белому человеку… Эти люди, пережившие жестокое обращение, теперь из соотечественников обратились в самых опасных и упорных врагов. Обычно они убивают всех, кого сумеют схватить, не прикладывая усилий». Через несколько лет после путешествия Фосетта сотрудники Службы защиты индейцев попытались наладить связи с шавантами, — лишь для того, чтобы однажды, вернувшись в лагерь, обнаружить нагие трупы четверых своих коллег. Один все еще сжимал в руке подарки для индейцев.
Несмотря на весь риск, Фосетт был уверен в себе: в конце концов, ему всегда удавалось добиться успеха там, где другие терпели поражение. «Понятно, что это опасно — вторгаться туда, где обитают многолюдные орды индейцев, традиционно настроенные враждебно, — писал он, — но я верю в свою миссию и в свою цель. Остальное меня не тревожит, поскольку я повидал на своем веку немало индейцев и знаю, что надо делать, а чего делать не надо». Он добавлял: «Я убежден, что наш маленький отряд из трех белых людей подружится с ними со всеми».
Проводники, которые и без того колебались, не очень-то хотели идти дальше, и Фосетт решил, что пришло время отослать их обратно. Он выбрал около полудюжины самых сильных животных, которые могли продержаться еще несколько дней. Дальше путешественникам придется тащить остатки припасов на собственной спине.
Фосетт отвел Рэли в сторонку и стал убеждать его вернуться вместе с проводниками. Фосетт писал Нине: «Подозреваю, что он слаб от природы, и опасаюсь, что он помешает нашему походу». После этого, объяснил Фосетт, не будет никакой возможности вывести его отсюда. Рэли упрямо заявлял, что хочет пройти весь путь до конца. Возможно, он оставался верен Джеку, несмотря ни на что. Возможно, он не хотел выглядеть трусом. А возможно, он просто боялся идти назад без них.
Фосетт закончил последние письма и депеши. Написал, что в течение ближайшего года или около того постарается присылать новые корреспонденции, но добавлял, что это маловероятно. В одном из своих последних донесений он заметил: «К тому времени, как эту мою депешу напечатают, мы уже давно исчезнем в неведомом».
Свернув свои послания, Фосетт вручил их проводникам. Рэли еще раньше написал своей «дражайшей мамочке» и прочим членам семьи. «Мне не терпится снова увидеть тебя в старой доброй Калифорнии, когда я вернусь, — писал он брату. И храбро призывал его: — Сохраняй бодрость — и все у тебя повернется отлично, как повернулось у меня».
Путешественники в последний раз помахали бразильцам, а затем повернулись и направились в глубину джунглей. Последними словами, которые Фосетт написал жене, были такие: «Не страшись никакой неудачи».
Глава 21
Последний свидетель
— Вы можете сделать, чтобы работал этот ваш GPS? — спросил Паулу.
Я расположился на заднем сиденье полноприводного пикапа «мицубиси» и упражнялся с прибором глобального позиционирования, пытаясь получить наши координаты. Мы двигались на север — это-то я знал, — с водителем, которого наняли вместе с пикапом. Паулу сказал мне, что нам понадобится мощная машина и профессиональный шофер, если мы хотим, чтобы у нас были какие-то шансы успешно завершить путешествие, особенно в сезон дождей.
