– Так, не так - какое мое дело? Вам сделали прецедент, между прочим, вас юридически назвали вашим же именем, с вами имеют дело как с политиками, а вы ведете себя… как полярники! - Месящий унтами снежную кашу, задыхающийся на ходу Моисей Соломонович был очень сердит. - Как младенцы! Нет, хуже младенца, потому что младенец себе подрастет и, может, даже поумнеет когда-нибудь…
Непрухин начал прозревать.
– Постойте, Моисей Соломонович… Вы хотите сказать, что какой-то там московский арбитражный суд по недоразумению назвал нас… Да это просто смешно!.. Да, а почему московский?
– Потому что головная организация - Росгидромет - находится в Москве, а не в Жмеринке, вам понятно?
Непрухин снова поскреб в затылке, но уже свободной от бумаги рукой.
– Ну… допустим. А толку? Суд высшей инстанции отменит - и всех делов!
– Уже таки отменил по протесту московской прокуратуры…
– Вот видите!
– Отменил, а Генпрокурор обратно опротестовал. Теперь вам понятно?
– Нет.
– Я спрашиваю, вам понятно, на какой уровень вас выводят? Какая следующая инстанция - мне сказать или таки сами догадаетесь?
– Страсбург, что ли? - проявил догадливость Непрухин и несколько шагов шел молча, переваривая информацию. - Не, ну это смешно. При всем к вам уважении, Моисей Соломонович… И потом, Страсбург же только по европейским делам…
– Это ваше «смешно» таки стоило больших хлопот, - совсем сердито и даже обиженно отозвался начальник АХЧ. - Это прецедент, уж какой есть, и вы будете себе довольны. На что вам надо ссылаться при случае, как не на эту бумагу? А вы ее хотели, трижды извиняюсь, в сортир… Дети, ну дети!
– Спасибо, Моисей Соломонович, - с некоторым сомнением сказал Непрухин. - А насчет самолета уж извините, груз мы задержим…
– Разгружать будете?
– Конечно.
– Выгружайте только ящики с маркировкой «Щ42А». Они предназначены для Новорусской. Да поосторожнее, там электронное оборудование. Остальные ящики не трогайте - они для Мирного, Новолазаревской и Беллинсгаузена. Бочки тоже - в них наш керосин. Вы поняли?
– Ясно, Моисей Соломонович, - весело отозвался окончательно прозревший Непрухин. - А что в ящиках?
– Радиомаяки, радары и компьютеры. Наземный комплект для малых полевых аэродромов плюс документация. Если разберетесь в ней, то сможете принимать и отправлять самолеты в любой туман.
– Спасибо вам! - с чувством сказал Непрухин.
– Уй, только не надо меня благодарить! - скривился Моисей Соломонович. - При чем тут вообще Коган? Коган знать ничего не знает. Имущественные споры вы будете вести совсем не с ограбленным вами Коганом, а кое с кем повыше! Что взять со старого еврея, к тому же насильственно удерживаемого?
– Удерживаемого?..
– Ну да, а я вам за что толкую? Насильственно удерживаемого на станции Беллинсгаузен. Она последняя на маршруте. Должен же Коган попытаться получить назад имущество ААНИИ со всех станций? Должен, я вас спрашиваю, или нет?..
– А на острове Ватерлоо его удержат силой? - с недоверием спросил Непрухин.
– Таки да, если антаркты захотят воспользоваться советами Когана. Ой, какой вы непонятливый! Как можно так жить? Вас скушают в один минут. А с Коганом, может, и не скушают, особенно если старый завхоз под угрозой расправы станет давать вам полезные советы, а вы, то есть ваши новые власти, будете им скрупулезно следовать…
Только теперь Моисей Соломонович замедлил шаг, и видно было, что он выдохся. Крайние домики Новорусской были уже близко.
– А самолет? - спросил Непрухин.
– Что, и самолет вам нужен?.. Нет, самолет дозаправится и полетит в Мирный и так далее. Куда вам четыре комплекта аэродромного оборудования? От Беллинсгаузена самолет уйдет в Мексику, оттуда через Кубу, Мавританию и Тунис в Москву. Антаркты разграбят груз подчистую, не тронув только керосин, и разрешат улететь тем, кто, скажем так, поздоровее умом, начиная с вашего Типунова… Или я чего-то не понимаю? Или та-ки не разрешат?
– Разрешат, Моисей Соломонович, не сомневайтесь, - ответил Непрухин, улыбаясь. - А с приставом что делать?
– Он вам нужен?
– А это смотря кто он на самом деле…
– Пристав настоящий. Ему много знать-таки совсем необязательно… Ой, что это у вас - мокрый лед? Поддержите меня, прошу вас…
– Сюда идите, здесь гравий… Но ведь пристав догадается?
– Само собой. Если не дурак, то подтвердит, что антаркты нас ограбили, а больше ничего не скажет. Если дурак, то таки наживет себе неприятностей. Это Коган сказал, а ему можно верить… Слушайте, молодой человек, что вы меня под локоток держите? Коган вам барышня? Я сам дойду. А вы займитесь выгрузкой, да глядите: только ящики с маркировкой «Щ42А», не перепутайте…
***
В полдень седьмого дня работы Конгресса зоркий глаз Геннадия Ломаева, вышедшего в перерыве по нужде, углядел в густом небесном ультрамарине эфемерное, как легкий акварельный мазок, перистое облачко - циррус. Ломаев немедленно пришел в восторг и побежал к аэрологам. Не в пример ему, паучники Амундсен-Скотта, отрядив для участия в Конгрессе одного мученика-делегата, занимались настоящим делом. Двое из них как раз надували шар-зонд, третий проверял приборы. Ломаев сейчас же ощутил жгучую зависть к коллегам. Они не отсиживали зады на заседаниях - ценя независимость, но ставя план научных работ выше, они пытались понять, какая воздушная кухня действует ныне в сорока километрах над ледяным куполом.
Предложенную помощь американские коллеги приняли без энтузиазма, но и не погнали взашей, и целых полчаса Ломаев был счастлив. В полном безветрии зонд улетел вертикально вверх. Провожая его взглядом, Ломаев попутно заметил две вещи. Во-первых, незаконный циррус успел стыдливо растаять, подтвердив тезис об устойчивости антициклона над куполом. А во-вторых, в области зенита, в неприятной близости от жгучего солнечного диска перемещался, возникая, казалось, из ничего и тут же тая, короткий инверсионный след.
Вообще-то в самом этом факте не было ничего особенного. Несмотря на объявленную на весь мир независимость Свободной Антарктиды, ни одна уважающая себя авиакомпания не собиралась ни сдвигать воздушные трассы на тихоокеанских маршрутах, ни платить антарктам за пролет над их территорией. С какой стати? Кто не признан мировым сообществом и не имеет собственных сил ПВО, тот не заслуживает внимания и должен помалкивать в тряпочку.
Но между пассажирским «Боингом», легко различимым снизу именно как самолет, и пустым инверсионным следом, в голове которого невооруженный глаз не мог заметить даже крохотной точки, была большая разница. Задрав к небу облупленный нос, Ломаев пытался прикинуть на глазок высоту и скорость полета неизвестного аппарата и не верил собственным расчетам. Тут за его спиной кто-то взвыл от боли и заругался по-английски. Согнувшись кочергой, уронив на снег очки, Уоррен прижимал ладони к глазам. На его шее болтался на ремешке мощный бинокль. Все было ясно: начальник станции Амундсен-Скотт, высматривая сквозь оптику то же, что и Ломаев, нечаянно «хватанул Солнца». К счастью, сквозь темные очки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
