Их умение хранить тайну подверглось серьезной проверке перед Рождеством, когда полковник пригласил их — отдельно Сару и отдельно Франсуа — на праздничный ужин в дирфилдский гарнизон. Они выехали в Дирфилд вместе, но постарались появиться там в разное время. Встретившись в зале, где обычно проводились все гарнизонные приемы и торжественные ужины, они сделали вид, будто удивлены встречей, но эта хитрость не совсем удалась. При всем их показном равнодушии друг к другу они слишком часто обменивались взглядами и улыбками, в которых читалось чувство, не имевшее ничего общего с праздным интересом. Будь здесь искушенная миссис Стокбридж, и их тайна оказалась бы немедленно раскрыта, но гарнизонные дамы, к счастью, не обладали светской проницательностью. И все же Сара знала, что долго дурачить людей им не удастся. Рано или поздно их обязательно увидят вместе, и тогда ее репутацию можно было считать погибшей. Но, как она сказала Франсуа несколько ранее, пока они вдвоем, такая вещь, как репутация, нисколько ее не заботила.
После приема они вернулись на ферму и снова зажили счастливой мирной жизнью, наполненной любовью и хлопотами по хозяйству, которые неожиданно обрели для Сары новую прелесть. Однажды морозным зимним днем, когда она как раз обкалывала лед в ручье, чтобы достать немного воды, из леса выехали два всадника. Одного из них Сара узнала сразу — это был старый индеец из племени нантикоков, служивший в форте проводником. Второй всадник был белым, и по его одежде Сара сразу поняла, что это не солдат и не траппер.
Судя по его сизому носу и ледяной корке вокруг рта, он промерз до костей, однако взгляд его, направленный прямо на Сару, был колючим и острым.
Сначала белый незнакомец показался Саре не особенно грозным. Это был тщедушный, сутулый, узкоплечий человечек, сидевший на лошади так, словно это была табуретка в конторе писца, — однако под его взглядом ей почему-то стало неуютно.
В самом появлении этого незнакомого белого было что-то зловещее, и Сара с беспокойством оглянулась по сторонам. Увы, Франсуа еще утром уехал в ближайший форт, чтобы пополнить запасы пороха и свинца, и мальчики-работники уехали с ним. Впрочем, присутствие индейца-проводника немного успокоило Сару.
Тем временем странный всадник подъехал прямо к ней и, неловко спешившись, спросил:
— Имею ли я честь видеть пред собой графиню Бальфор, урожденную Сару Фергюссон де Милль?
Услышав свое полное имя в этом месте и при таких обстоятельствах, Сара онемела от изумления и испуга. Хотя о ней ходило в Бостоне множество слухов, еще никто не осмелился прямо спросить ее, кто же она такая.
Первым побуждением Сары было назваться чужим именем, но потом она передумала, да к тому же индеец мог с легкостью обнаружить ее неловкий обман.
— Да, так меня звали когда-то, — ответила она и гордо выпрямилась, держа пешню наперевес, как копье. — Что вам угодно, сударь?
— Меня зовут Уокер Джонстон. Я — нотариус из Бостона, угол улицы Эппл и Корона-стрит… — Бедняга попытался поклониться, но не смог — так он закоченел дорогой, но, несмотря на это, Сара не спешила приглашать его в дом. Во всяком случае, не раньше, чем она узнает, что ему нужно. Что касалось старого индейца, то он, выполнив свою задачу, казалось, вовсе потерял интерес к происходящему. Соскочив с лошади, он повел ее в конюшню, чтобы задать ей корм и дать отдых перед обратной дорогой.
— Может быть, мы пройдем внутрь? — спросил человечек, стуча зубами.
— Что у вас за дело ко мне, мистер Джонстон? — повторила Сара, как будто не слыша его вопроса.
Ей самой не было холодно, но руки у нее почему-то начали дрожать.
— У меня к вам письмо. От вашего мужа.
В первое мгновение Сара удивилась, не поняв, от кого письмо — может быть, от Франсуа, и только потом она сообразила, кого имеет в виду мистер Джонстон.
— Он в Бостоне? — спросила она дрогнувшим голосом.
— Разумеется, нет, сударыня. Ваш муж — в Англии, однако в данном случае я выполняю именно его поручение. Его сиятельство граф Бальфор списался с нью-йоркской юридической фирмой и поручил ей поиски его беглой жены. Когда вас разыскали — не без труда, позволю себе заметить, — мне поручили передать вам письмо и получить ответ.
Он говорил таким тоном, как будто Сара должна была извиниться за то, что доставила столько хлопот некой «нью-йоркской юридической фирме».
Гнев, охвативший ее, помог ей справиться со своей неуверенностью, и она спросила гораздо более уверенным тоном:
— Что ему от меня нужно?
Она сомневалась, что старик индеец и этот плюгавый нотариус сумеют перекинуть ее через седло и ускакать с ней в Бостон; скорее уж этого человека наняли, чтобы он пристрелил ее. Это тоже было маловероятно, и все же в глубине души Сара чувствовала страх.
— Мне это неизвестно, так же как и вам, но я узнаю, поскольку мне поручено прочесть вам письмо его сиятельства. Может быть, мы все-таки пройдем в дом?
Сара поняла, что перед ней человек гораздо более твердый и решительный, чем ей показалось с первого взгляда. Не сказав ни слова, она жестом указала ему на тропинку и пошла следом. Об индейце она не беспокоилась — она знала, что он сумеет сам о себе позаботиться.
— Ну хорошо, — сказала она, когда нотариус, с трудом выпростав негнущиеся руки из рукавов толстого шерстяного пальто, выпил подряд две чашки горячего чая. — Где же письмо?
При этих ее словах нотариус напыжился, слов но растопырившая перья старая ворона, и, нацепив на нос крошечное пенсне, строго посмотрел на нее. Впрочем, в теплой комнате стекла тотчас запотели, и только протерев их полой сюртука, Джонстон достал наконец письмо.
— Позвольте, я прочту его сама, сэр, — властно сказала Сара, протягивая руку. Этот жест лучше всех верительных грамот свидетельствовал о ее благородном происхождении и высоком титуле, и нотариус заробел. Не сказав ни слова, он протянул ей плотный конверт, и Сара приняла его, усилием воли сдержав предательскую дрожь в руках.
Сломав сургучную печать с оттиском герба Бальфоров, Сара медленно развернула письмо. Почерк Эдварда она узнала сразу, а то, что он нисколько не стеснялся в выражениях, нисколько не удивило ее. Совершенно очевидно, что ее дерзкий побег привел Эдварда в ярость, и не было такого проклятья, какое он не обрушивал на ее голову. Впрочем, не чурался он и обычных ругательств, из которых «бесплодная шлюха» было, пожалуй, самым мягким.
Лишь в конце первой страницы его богатый запас бранных слов начал иссякать, и Эдвард наконец перешел к делу. Он написал Саре, что отказывается от нее, однако уже в начале второй страницы он напомнил ей, что она не получит от него ни пенни и что вряд ли ей удастся вернуть себе даже остатки материнского наследства и земли отца.
