случаев из лагерной жизни, изображенных в графической форме семью художниками. Каждая сценка начинается страницей с автографом, затем следуют несколько страниц с самой графической историей, пара страниц с подписями и пометками и одна страница текста. Мы знаем, что большая часть художников – мужчины, но некоторые подписывались только фамилией, а потому их гендер неясен. Однако куда важнее вопроса о подписях – ставящийся этой маленькой книжкой вопрос о считываемости гендерных характеристик в самих рассказах об отравлении, болезни, голоде и сопротивлении.
У миниатюрной книжки, которую Давид Кесслер нашел среди лагерных вещей своего отца, много общего с книгой рецептов из Терезина. Обе изготовлены из скудных запасов бумаги и сшиты вручную; обе являются результатом коллективного труда заключенных и вызваны к жизни негодованием и протестом; обе представляют собой непривычные формы коллективных воспоминаний, отмеченные именами своих авторов; обе предназначены для подарка. И хотя, в отличие от Мины Пехтер Артур Кесслер выжил и был в состоянии рассказать свою историю сыну, передача полной истории Вапнярки также была блокирована и отсрочена на полвека (три известных мемуара о Вапнярке были изданы только в конце 1980-х и в 1990-х годах). Обе книги, кроме того, стали своеобразным ответом на жесткие формальные ограничения – форма сборника рецептов, крошечные прямоугольные страницы, – а потому скрывают не меньше, чем открывают, заставляя нас вчитываться в сказанное между строк, читать умолчания и пропуски так же внимательно, как сказанное прямым текстом, применяя «настойчивый взгляд» Ролана Барта10. Оба текста явились на свет в моменты крайней нужды и заставляют нас думать о том, как человек переживает исторические моменты своего существования и как по-разному проживают одни и те же моменты разные люди. Спасая для нас, сегодняшних, создания художников, два этих произведения воплощают в себе ту временную несовместимость, которую Барт обозначил как временной punctum. Для их истолкования необходима форма, предполагающая сопоставление смыслов, которые они могли в себе заключать для их авторов в момент создания и для нас сегодня. И подобно книге из Терезина в миниатюрной книжке из Вапнярки настойчиво присутствует тема еды: не как источника приятных воспоминаний о доме, но как причины калечащей и смертельной болезни.
В воспоминаниях Артура Кесслера описывается момент, когда ему вручили эту книжку и другие подарки. Это случилось прямо накануне расселения лагеря в конце 1943 года, когда Германия и ее румынские союзники начали терпеть поражение на Восточном фронте и заключенных стали распределять по другим лагерям и гетто Транснистрии. Кесслер покидал Вапнярку в составе первой сотни заключенных. «Мои пациенты понимают, что скоро все изменится; признательные нам, врачам, они подходят поблагодарить и вручают маленькие символические подарки собственного изготовления… свидетельствовавшие об их художественных дарованиях»11.
Для доктора Кесслера миниатюрная книжка, несомненно, была знаком благодарности, формой признательности за его замечательную работу врача, диагностировавшего латиризм, установившего, что болезнь была вызвана пищей заключенных, и не жалевшего усилий в попытках убедить руководство изменить лагерный рацион. Книга была даром, свидетельствовавшим, как пишет Кесслер, не только о художественных талантах заключенных, но и об их изобретательности в поиске материалов, о знании переплетного дела, стойкости перед лицом испытаний и способности к кооперации. Для него и для его собратьев по несчастью этот дар был также свидетельством их связи и чувства единства – и способом пожелать свободы, здоровья и благополучной дороги.
Но книжка безусловно задумывалась и как сувенир, содержащий графические изображения сценок и ситуаций из лагерной жизни. Территория, огороженная забором с колючей проволокой, лагерные постройки, койки, общие обеды, люди на костылях… Сувениры удостоверяют подлинность прошлого, они касаются струн памяти и указательно соединяют их с конкретным временем и местом. Они помогают оживить общий для множества людей опыт и кратковременные привязанности. Неслучайно некоторые страницы в книжке подписаны «Вапнярка, 1943»; каждая серия рисунков тоже подписана и авторизована, словно бы говоря: «Помнишь меня?», «Помнишь, что́ нам довелось пережить вместе?» Как сувенир эта книжка также служит свидетельством веры в будущее – в наступление времени, когда лагерь останется только в воспоминаниях. Она есть выражение ободрения – и воли к жизни.
Конечно, Артур Кесслер и его товарищи по заключению видели в этой книге смыслы, которые для нас, разглядывающих ее страницы сегодня, остаются скрытыми. Там могут скрываться сообщения, отсылки к конкретным происшествиям, которые мы никогда не сможем расшифровать. Для нас, в контексте наших воспоминаний как представителей «второго» и «третьего» поколений, эта книга не столько сувенир или подарок, сколько бесценная зарубка на память – предмет-свидетель, точка памяти. Прочитываемая в соединении с другими доступными нам сегодня источниками изображений лагерной жизни и лагерного опыта во всех их деталях, книжка сообщает многое из того, что румынские власти, расселяя Вапнярку, старались предать забвению – того, что в сегодняшнем украинском городке Вапнярка и на месте самого лагеря почти полностью стерто из памяти. Например, если говорить о гендерных связях и различиях, книга показывает, что в этом лагере, в отличие от других, более известных, мужчины, женщины и дети содержались вместе. Она показывает основные заботы заключенных – в первую очередь это еда, вода и калечащая болезнь, а также свобода и возможность ее обретения. Она подтверждает, что узники понимали связь между пищей и болезнью, и то, что от паралича страдали и женщины и мужчины. Однако Артур Кесслер и Натан Симон в своих рассказах о распространении болезни сходятся во мнении, что в целом женщины заболевали латиризмом реже и болезнь у них протекала не так тяжело и с меньшим числом смертельных исходов, чем у мужчин. Они оба объясняют это тем, что женщинам доставались меньшие порции супа из ядовитых семян.
Книга свидетельствует об особом положении Артура Кесслера в лагере: на многих рисунках он изображен как знающий и всеми уважаемый врач. Но также она раскрывает распространенные в то время предрассудки и высвечивает детали, незаметные в мемуарах, написанных позднее. В одной из серий рисунков мы видим, как вместе с доктором Кесслером работает женщина – то ли тоже врач, то ли медсестра. Из воспоминаний самого Кесслера и других источников мы знаем, что в лагере было больше двадцати врачей и одной из них была женщина, Дора Беркович, возглавлявшая группу медсестер, организованную самими заключенными. Письменные свидетельства о Вапнярке, включая и очень подробные воспоминания Кесслера, упоминают Беркович только мельком, не отдавая должное ее усилиям в борьбе с эпидемией латиризма, чего, по мнению работавшей вместе с Дорой заключенной Поли Дабе, та по праву заслуживает12. Феминистское прочтение этой маленькой книжки и других источников помогает нам исправить эту несправедливость – пусть и
