Дальше дни потекли удивительно протяжно. Редко подходила к нему женщина с кувшином и тут же уходила. Он едва успевал перекинуться с ней словечком:
— Я каторжник.
— Знаю.
— Меня могут найти.
— Только не здесь…
— Сколько еще осталось?
— Пока Макошь не скажет.
— Ты из ссыльных?
— Родители — ссыльные. Из Киева. А я здесь родилась.
— А за что их сослали?
— За колдовство…
Ему начинало казаться, что это чистилище после смерти. Невероятно, чтобы эта серьезная женщина могла плясать здесь при свете полной луны. Наверно, ему стали являться видения, как когда-то бедному фармацевту. Пригрезились же ему и волк, и тучи черных отвратительных тварей, похожих на летучих мышей…
Однажды женщина пришла к нему с лопатой.
— Никуда не ходи, — предупредила она. — Откопаю — сиди на месте. Макошь будет смотреть.
Она осторожно освободила его от красной глины. Он был совсем без одежды, но ничего не стеснялся. Пошевелиться тоже не мог. Тело застыло, словно так и не сбросило тяжелый груз земли. Женщина облила Сашу водой и внимательно осмотрела его тело, без всякого смущения. Затем она вскинула руки, соединив ладони, будто в молитве, и что-то горячо зашептала себе под нос.
— Что ты делала? — спросил он, когда она повернулась к нему.
— Проказы нет, я благодарила Макошь. Но тебе придется еще долго натираться этой глиной, — женщина ткнула пальцем в разрытую землю.
Саша посмотрел на свои колени и локти. Пятна исчезли, чувствительность вернулась. Он с трудом поднялся, сел и стал обмазывать себя красной глиной.
Он отчетливо видел, что находится на поляне перед избушкой. Кандалы с его ног сняты, остался только широкий след, где кожа была стерта. Раны от пуль затянулись. Он провел рукой по подбородку, по голове — волосы и борода были начисто сбриты… Саша посмотрел на женщину.
— Спасибо.
Не зная, что еще сказать, он принялся мазать тело глиной, но она остановила его.
— Пойдем.
Макошь (он уже не был уверен, что ее так зовут: слишком часто она говорила о себе как бы в третьем лице) помогла ему подняться, повела в избу. Комнатушка была маленькой до такой степени, что кровать женщины упиралась в противоположные стены комнаты. Женщина принесла ему поесть — маленький кусочек вяленого мяса и кувшин с квасом. Вкуса того и другого он не почувствовал, проглотив все единым махом.
Макошь постелила рядом со своей кроватью вытертые овечьи шкуры и указала на них Саше. Он хотел было возразить, но не успел: повалился на пол и тут же заснул. Алиса явилась в его сон, как только он смежил веки. Она была необыкновенно нарядная и веселая, и ему стало грустно — неужели она о нем позабыла? И тут же — стыдно: зачем ей лить слезы о каторжнике? Алиса меж тем сжала кулаки, посмотрев куда-то мимо…
Глава 5
Дуэль
Этим вечером она действительно стояла, сжав свои маленькие кулачки и пристально глядя Герману в глаза. Их вечера превратились в сплошную пытку. Она смотрела на него с вызовом, он улыбался как ни в чем не бывало, читал газету, пил чай с ромом, а потом, галантно откланявшись, отправлялся к себе в спальню.
Алиса смотрела на дверь, затаив дыхание. Выйдет снова? Позовет ее? Но дверь оставалась неподвижной и неприступной. Закусив губу, Алиса отправлялась к себе и бросалась на постель, молотя подушку кулаками.
В тот вечер, глядя в глаза умирающей бабушке, она стала взрослой, стала сильной и была способна на все. Однако закрытая дверь Германа доказывала, что она способна не на все.
Алиса терялась в догадках: что происходит? Она живет в его доме, он тратит на нее сумасшедшие деньги, удовлетворяя любую вздорную блажь, и ничего не требует взамен. Если это игра, ее правила Алисе непонятны. А Герман ничего не объяснял. Рассказывал истории, анекдоты, сказки, но прямо не отвечал на ее вопросы. Любит ли он ее? Этот вопрос терзал Алису больше всего на свете.
Она пыталась отвлечься, погрузиться в приготовления к завтрашнему балу у генерала Козлицина, но лихорадившие чувства любое ее предприятие обращали в пшик. Она покрикивала на Любашу, перепуганно мечущуюся от гардероба к зеркалу с пятой парой бальных туфелек, потом приказала поставить греться щипцы, зная, что Герман терпеть не может буклей, потом, раскаявшись, щипцы отменила, Любашу выгнала на кухню приготовить шоколаду, а сама села у зеркала и засмотрелась, как по разрумяненному ее лицу ползет злая слеза.
Досада на Германа была настолько сильна, что каждое движение Алисы, каждое ее слово выдавали необыкновенно сильную, но сдерживаемую экзальтацию. Петербургское общество, где не хватало темпераментных роковых красавиц, с воодушевлением приняло в свое лоно Алису Форст, тем более что опекуном ее был статский советник Герман Романович Нарышкин — первый друг и, как утверждает молва, советчик товарища министра финансов.
О ней с придыханием перешептываются молодые люди, ее недвусмысленно пожирают глазами степенные отцы семейств, и даже седые старики, оглаживая кустистые бороды, натужно крякают ей вслед. Девушки перед ней трепещут, дамы мечтают принимать ее дома запросто, втайне ненавидя, но желая увеличить свой вес в мужском обществе. Лишь старухи глядят на нее с откровенной неприязнью, одергивая своих крякающих мужей и повторяя, возводя очи небу: «И куда это катится современный мир?»
За глаза рассказывают потрясающие по своей лживости истории о ее романах. Роковая женщина никому не дает покоя. Двое мужчин, оказавшись подле нее, тут же становятся заклятыми врагами, ее улыбка способна разрушить помолвку, обозначить контуры дуэли, превратить добродушного отца семейства в безумца, напоминающего павиана, а милую, приветливую женщину — в первостатейного филера, дрожащими руками выламывающего запертый ящичек бюро в кабинете мужа в поисках надушенного клочка бумаги или какой другой улики.
Роковая женщина привносит в общество необходимое ему возбуждение. Без нее это общество давно бы скисло и покрылось плесенью. И какими мертвенно-скучными кажутся женщины, безупречно следующие чувству долга, пока их не затянет в водоворот страстей, разбуженных ветреной, бессердечной фурией с ангельским лицом.
Так или приблизительно так растолковал Герман Алисе ту роль, в которой он хотел бы ее видеть. Роль пришлась Алисе по вкусу, она чувствовала себя в ней легко и уверенно, и вскоре по Петербургу поползли слухи о роковой красавице-немке, получившей прозвище ночной княгини.
Усвоив роль, Алиса вписала в нее несколько собственных правил. Так, единственным человеком, с которым она всегда обходилась по-товарищески, стал Всеволод Усольцев — заядлый бретер, кладущий на десяти шагах заряд в заряд, известный женоненавистник, лишь для ночной княгини делающий исключение. Рядом с таким человеком можно было не бояться ни неосторожного мужского намека, ни оскорбительного женского выпада. Хотя она и редко пользовалась надежным крылышком Усольцева, но никогда не упускала возможность выказать ему свое расположение и дружбу, прекрасно памятуя поговорку, что «сани готовят летом».
