Комаров (
следователь по делу А. А. Кузнецова; в 1954 году сам был арестован, осужден и… расстрелян, как и все другие следователи по «Ленинградскому делу») «предупреждал обвиняемых, чтобы они не называли на суде эти имена». Будучи сам под арестом, «Комаров признал это».
Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко самолично признался, что каких-либо конкретных доказательств в деле о «контрреволюционном вредительстве, участии во вражеской группе, измене Родине», кроме полученных под пытками признаний обвиняемых, — нет, что «дело о контрреволюционной изменнической группе в Ленинграде» сфальсифицировано министром государственной безопасности СССР В. С. Абакумовым «в своих авантюристических вражеских целях».
В «Записке» Руденко особо подчеркивалось, что в связи с «Ленинградским делом» было осуждено Военной коллегией Верховного суда СССР и Особым совещанием более 200 человек, причем «часть как соучастников, а большинство — близких и дальних родственников». По протесту Прокуратуры СССР Верховным судом СССР прекращены дела в отношении ряда лиц, в частности против бывшего секретаря Крымского обкома Чернецова, бывшего секретаря Ленинградского обкома ВЛКСМ Зиминой и более чем 100 человек родственников, осужденных с освобождением их из-под ареста или мест отбывания наказания[317].
Познакомившись с этим документом и переговорив с Хрущевым и Руденко, Косыгин еще раз осознал, еще раз получил подтверждение того, что несколько лет «ходил по краю пропасти», а все это «шитое белыми нитками дело» — результат столкновения «ленинградских» и «московских», в котором последние взяли верх. Из тех, кто оставался на свободе, о ком в деле упоминалось, но кто не был арестован и о ком следствие «рекомендовало» арестованным не вспоминать на суде, — это Жданов и Косыгин. Косыгина поставили рядом со Ждановым… То есть для кого-то — понятно, для кого — эти две фигуры были равнозначны? Но Жданов умер еще до начала «дела», а Косыгина просто не тронули, и понятно, по чьему распоряжению. Появляется вопрос — Косыгина просто не тронули или готовили к какой-то новой должности? Вполне вероятно, что второе предположение верно, но чуть позднее от него отказались и даже несколько понизили в партийной иерархии, но жизнь сохранили. Косыгин, можно сказать, «вытащил счастливый билет»…
Почему именно Косыгину Хрущев показал эту записку Руденко? Первый секретарь ЦК КПСС ждал от Алексея Николаевича личной преданности, а как еще ее «завоевать» иным способом, чем тот, когда завоевываешь человека, сообщая ему же и о нем же самую страшную правду, ту правду, которая выводила его на острый гребень между жизнью и смертью?
Бесспорно, Косыгин был благодарен Хрущеву за то, что он помог ему «отрешиться от страха» и разобраться в «Ленинградской истории», но «лично преданным» Алексей Николаевич становиться не хотел, хотя, как человек острожный, не выказывал свое нежелание. Несимпатичен был ему Никита Сергеевич. Но и сторониться Косыгин от первого лица государства не стремился, ценил сам себя, свои возможности, свой профессионализм и «крест на своей карьере» ставить не собирался. А потому спокойно и уравновешенно воспринимал «чехарду» с должностями, которую затеял с ним Хрущев.
…В конце апреля 1954 года Верховный суд СССР пересмотрел «Ленинградское дело» и реабилитировал всех, проходивших по нему лиц. 3 мая того же года Президиум ЦК КПСС принял постановление «О деле Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других»[318].
Справка по заявлениям и жалобам трудящихся, поступившим на имя А. Н. Косыгина за апрель 1954 года. 1954. [ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 59. Д. 102. Л. 130]
Узнав об освобождении и возвращении в Москву вдовы расстрелянного А. А. Кузнецова, жена Косыгина навестила ее. Опережая вопрос «Почему не поддержали Алексея Александровича, почему не помогли?», Клавдия Андреевна ответила честно: «Боялась за своего Алешу…»
Побывали Косыгины и в семье Анастаса Ивановича Микояна, чей сын Серго был женат на дочери А. А. Кузнецова Алле. Косыгины нашли в себе силы признать, что были не правы, что боялись за собственную дочь, что боялись за собственную судьбу, когда после ареста А. А. Кузнецова постарались свести до минимума общение с его дочерью и ее мужем. Микояну-старшему после суда над проходящими по «Ленинградскому делу» обвиняемыми пришлось непросто, но зла на Косыгиных он не держал[319]. Но его сын Серго Анастасович Микоян, судя по его воспоминаниям, Косыгиных так и не простил…
В 1957-м Алексей Николаевич Косыгин последний раз столкнется с «московскими»…
ХХ съезд
14 февраля 1956 года в Москве начал работу знаменитый своими решениями XX съезд Коммунистической партии Советского Союза. Косыгин был выдвинут на съезд от Узбекской партийной организации. Конечно, это была чистая формальность.
Над своим докладом Косыгин работал самостоятельно, пришлось на несколько ночей забыть о сне и отдыхе.
О чем хотел сказать и что сказал Алексей Николаевич?
В первую очередь о сфере тогдашней своей деятельности — о производстве «товаров массового потребления» — самом «слабом» месте советской экономики во все времена ее существования.
Но, как оказалось, не эти моменты были главными в его докладе. «Изюминка» была скрыта в другом. Ближе к середине доклада Косыгин подверг жесткой критике научно-исследовательские учреждения, отвечающие за разработку и продвижение технологических новаций: «В своем большинстве научно-исследовательские институты… и отраслевые институты… являются маломощными, часто работают параллельно над одними и теми же темами. Экспериментальная база в институтах, как правило, слаба»[320]. То есть слаба научная база развития советского национального хозяйства. Смелое, хотя и несколько завуалированное заявление!
Анкета делегата XX съезда КПСС А. Н. Косыгина. Февраль 1956. [РГАНИ. Ф. 1. Оп. 2. Д. 88. Л. 214]
Лет 15 спустя он снова обратит свое внимание на деятельность научно-исследовательских учреждений, и его отношение к последним мало чем изменится. В 1970-х годах он указывал на то, что работа по отбору кадров для научных учреждений поставлена очень плохо. На научную работу необходимо выдвигать специалистов, работающих в промышленности, так как система комплектования научно-исследовательских учреждений молодыми специалистами из числа оканчивающих учебные заведения не всегда приносит положительные результаты. Данный подход не позволяет «выявить и выдвинуть» молодых людей, действительно способных к научной деятельности. В науку очень часто приходят люди, не имеющие необходимых для исследовательской деятельности способностей. В результате они длительное время без всякой пользы для дела занимают место в научных институтах и лабораториях, они приходят не для того, чтобы «пытливо заниматься исследовательской работой и дать пользу народному хозяйству, а для того, чтобы полегче подготовить и защитить диссертацию, получить ученую степень»[321]. А потому очень много диссертаций, и не только кандидатских, но и докторских, не приносящих никакой пользы экономике, которые «просто лежат на полках в архиве».
По мнению Косыгина, необходимо, чтобы диссертации рассматривались
