Славик скинул скорость — машина пошла помедленнее, переваливаясь на колдобинах.
— По верхам тоже смотрим, не забываем, — тоном учителя–зануды напомнил Власов. — Птиц не помню, а лазать твари умеют…
Тут он прав — даже вынося за скобки сказанное призраком. В лесах к северу от Вокзального встречаются «летяги» — твари с групную собаку, но с грацией белки, способные планировать с верхушек деревьев. Не нечисть, кстати, но хищные и потому кусачие. Одно хорошо — планируют довольно медленно, а потому подстрелить можно на раз.
Впрочем, обошлось без летяг. Дорога бежала по лесу, если при таком качестве применительно слово «бежала». Но километров 35–40 мы делали уверенно — это приятно. До трассы тут десяток с небольшим километров, потом по ней — ещё пяток. На такой машине — ни о чём.
Лес расступился, справа открылся заброшенный карьер, влево уходили поля. Вон и Кисельня — тут есть обособленные хутора, в основном на основе старых колхозов–совхозов. Только вот по бывшей — или будущей — «Коле» тут не ездят, предпочитают дорогу на Ладогу, что идёт севернее, через леса. По крайней мере, судя по инструктажам, забираются на бывшую трассу лишь Охотники. Может, расспросить того же Власова, раз мы в эти места попёрлись?
Нет, ну его нафиг. Лучше спросить Тищенко.
— Стас! А почему по этому куску трассы напрямик никто не ездит?
— Ты ж вроде один раз съездил — не понравилось, не? — вот зараза Тищенко, всё же подстебнул.
— Да ну тебя, я серьёзно?
— Так и я серьёзно, — Стас откинулся на кожаную спинку–подушку, вытащил ещё одно яблоко, обтёр его о рукав. Вокруг, что характерно, смотреть не переставал ни на секунду — привычка. — Место нехорошее. Чуть не с той ещё войны, Отечественной. То ли аэродром там был на старом кладбище, то ли кладбище при аэродроме… Старики говорят — машины бились там почём зря, когда той войны и след простыл. — Он с хрустом откусил яблоко и продолжил уже с набитым ртом: — Вот потому там и сейчас не ездят. Тише едешь, дальше будешь.
— Он прав, — вклинился Власов, и голос его, уже не усиленный, был на удивление серьёзным. — Правда, мы предполагаем, что там гораздо раньше было капище. Возможно, языческое.
— Так мы что, для этого и едем? — встрепенулся Соколов.
— Проверим заодно и это. Постараемся, — уклончиво ответил замректора. — Вы варежками не хлопайте, смотрите по сторонам!
ГАЗ притормозил — дорога на бывшем перекрёстке была ни к чёрту. Описав затейливый зигзаг, выехал на бывшую трассу — столь же раздолбанную и осевшую, как и тогда, в первый день.
Шевельнулось какое–то нехорошее ощущение — то, что называют «кто–то прошёл по моей могиле». Именно здесь эта история началась… и, похоже, именно тут она может закончиться. Сегодня.
Ещё ведь и погода, как назло, тихая и ясная, разве что морозец. Ну хоть одно хорошо — в такую погоду и видимость отличная, и слышимость тоже. Будем на месте — врасплох вряд ли кто возьмёт. А если б винтовочку с оптикой — то и подобраться никто не сможет…
Главное, чтобы, тьфу–тьфу, на месте никого с оптикой не оказалось — как тогда в промзоне.
«Шишигу» в очередной раз болтануло на колее. А ведь мы почти приехали — вон они, брошенные линии электропередач впереди, где–то как раз после них мы и улетели с трассы…
— Приготовиться, смотрим в оба, — скомандовал замректора. — Скорее всего на месте тихо, но бережёного Бог бережёт.
Опоры ЛЭП проплыли по обе стороны дороги, как гигантские свидетели старых времён.
— Странную ауру впереди вижу, — неуверенно доложил Соколов. — И движение. Скорость невысокая.
Власов моментально схватился за бинокль, я тоже не выдержал — благо у меня свой с собой, а сектор как раз мой. Навёл — ну вон оно, место, хорошо виден полураздолбанный корпус «ренж ровера» на заросшей полосе меж дорогой и лесом — колёса с него ещё тогда сняли, да и вообще с машинкой особо не церемонились. А вон и оно, что увидел Соколов — и правда движется… Движется, мать его…
Я услышал, как сдавленно матерится Власов. Потом он прокашлялся, видимо, снова врубил свой колдовской «матюгальник»:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Общая тревога! Цель крупная, медленная, единичная. Предположительно нечисть. Тищенко, береги патроны, работай только по голове и конечностям. Мужики, готовьте ударное на пробу.
— Серебро, говорите, не понадобится? — я не мог заставить себя оторваться от бинокля. Увиденное завораживало, в позвоночник словно впилась ледяная игла.
Чудище было не менее двух с половиной метров ростом и, похоже, чуть не два метра в ширину. Ну да, Женька и при жизни не был худеньким, а в том, что это именно он, не приходилось сомневаться — вон внатяг висит на плечах куртка–пилот со светлой подкладкой, сейчас разодранная и выглядящая как жилетка. В ней мы его тогда и похоронили…
Но как же, мать его???
Да вот так. Я уже ни капли не сомневался, что вижу перед собой зомби — вроде того, что на днях напал на нас в бывшей общаге. Только размерами минимум вдвое больше, и явно не слишком свежего — не знаю, что за тварь и когда оживила Женьку, но это точно было не вчера, вокруг трава истоптана, чудище бродило тут как минимум месколько дней…
И это ж его ещё нужно было выкопать! Хоронили Женьку вшестером… А ведь говорили, говорили охотники, что тело нужно сжечь, благо бензина с «ренж ровера» навалом — нет, я, как дурак, упёрся, да и Ника истерику устроила…
Грохотнул над ухом «эмгач», а я так и прилип к биноклю — видел, как пули ковырнули ногу чудища в районе бедра, но оно, похоже, этого и не почувствовало. Но — остановилось и почти осмысленно посмотрело в нашу сторону.
— Это зомби, — пробормотал я. — Потом вспомнил, что слово нездешнее, и пояснил: — Живой мертвец.
— Да я вижу, что дохлая тварь, — огрызнулся Власов. — Воняет даже здесь… Мужики, давайте, поджарьте его, сразу вдвоём, на счёт «три»!
Машина сбавила ход, и к мертвецу с шипением протянулись два дымных следа. Рвануло, по низине потянулся дым — но было ощущение, что огненные удары не нанесли твари ни малейшего вреда!
— Твою мать, — коротко резюмировал Власов. — Щас, погодите…
Он свёл руки вместе, сосредоточился, и через мгновение выбросил вперёд сгусток света — тот моментально заискрил, как молния, и превратился в пучок ярких сиреневых лучей. Зомби получил удар ими прямо в грудь — и опять безрезультатно!
— Да что ж за жопа–то, — замректора, похоже, был озадачен. — Тищенко, работай, не спи!
Ещё одна очередь — нет эффекта. Зомби был всё ближе.
— Он не идёт навстречу, — вдруг заметила Маша.
— Да, правда? Ой какая ты внимательная, — буркнул Власов своим усиленным голосом. — Слушай теорию, Маша–умняша: живой мертвец должен выполнять то, что ему задали при оживлении. Одна, сука, проблема — по всем правилам их не должно существовать! Нету для этого колдовства, нету!
— Есть, — меланхолично заметил Стас, выпуская ещё одну короткую очередь, на сей раз в голову — было видно, как пули вырвали ошмётки прогнившей плоти. — Я не понимаю, ему что, всё похрен?
Зомби, набычившись, стоял на краю дороги, но от разбитого джипа не отдалялся. Действительно, что ли, некто задал ему просто охранять это место?
— Надо в голову! — закричала Маша. — Зомби боятся выстрелов в голову!
А ведь верно — в общаге это сработало. Но…
— Да только что в голову ж стрелял, — хмыкнул Тищенко.
— Этого ещё не хватало, — Власов вытер рукавом вспотевший лоб. — Давайте пробуем ещё… Маша, блин! Специалистка доморощенная! Ты хоть здаешь, что такое «мотиватор»?
Ответ, похоже, и не требовался. Власов и не стал его ждать — опять шарахнул своими сиреневыми молниями, на этот раз в область головы — и опять без толку. До чудища было не больше тридцати метров.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Мотиватор — то, что даёт подобной твари способность двигаться. Для свежего — это мозг. А у этой твари может быть что угодно, посмотри, она старая, как говно мамонта… Может, у него кристалл мотиватора в задницу засунут…
Поучительный голос Власова почти заглушило новой очередью.
