города. Потому что это простое и детское произведение, если вдуматься, при всей своей примитивности и незамысловатости, очень экзистенциальное. Возьмем одного из героев: Трусливый Лев. Вот он идет с друзьями по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город, чтобы волшебник Гудвин сделал его смелым. Трусливый Лев знает, что его сущность, его эссенция – трусость. И он хочет, чтобы волшебник изменил эту эссенцию, вложив в него другую – смелость. При этом по пути они попадают в различные ситуации с друзьями, когда либо пан, либо пропал. Когда тебя либо съедят – причем в прямом смысле, – либо надо быть смелым. И вот Трусливый Лев, вопреки своей сущности-трусости, каждый день проявляет себя храбрецом. Утверждает смелость. И в какой-то момент он, может быть, и поймет, вспомнит, что он ведь трусливый, и убежит от этих страшных саблезубых тигров – и действительно будет трусом… Но нет! Не убегает. Держится. Лев-экзистенциалист.
Теперь мы с вами после всех вступлений снова выходим, нет, не на дорогу из желтого кирпича, ведущую в Изумрудный город, на нашу с Сартром столбовую дорогу философствования – на тему свободы. Не зря тетралогия Сартра, самое громадное его произведение, называется «Дороги свободы». Сартр снова и снова повторяет, что на свободу мы обречены, что свобода – это ответственность. Свобода – это осознанность, это я сам. Это то, как и что я из себя делаю.
Прежде чем я пойду дальше, приведу пример из пьесы Сартра «Мухи». Тема Ореста и его печальной истории, в целом, любимая тема греческой трагедии. Эта пьеса очень ярко иллюстрирует основные идеи Сартра. Она писалась одновременно с трудом «Бытие и ничто». И, как, скажем, «Посторонний» и «Калигула» иллюстрируют идеи «Мифа о Сизифе», так и «Мухи» помогают прояснить мысли «Бытия и Ничто».
Орест юношей, почти мальчишкой, попадает в город Коринф – сюжет формально греческий. (Но только формально! Помните, знаменитую песню Окуджавы: «Ах, форум, ах, форум! Вот римская деталь»? И здесь примерно то же самое: минимум греческих декораций и максимум новоевропейского содержания XX века!) Но формально сюжет тот же. Был Агамемнон, он приехал из-под Трои. Его жена Клитемнестра со своим любовником Эгисфом его пристукнула, убила. Осталась дочь Электра, которая влачит жалкое существование рабыни при ненавистной матери и ее любовнике. Был мальчишка Орест, которого спасли, укрыли, увезли. И вот он приехал в Коринф. Но на этом вся греческая история заканчивается, потому что тут нет темы Судьбы, как это полагается в греческой трагедии.
Тут очень интересно представлена тема богов. Действующего здесь бога Сартр почему-то называет не Зевс, а Юпитер. Ну ладно, самое главное в том, что он на самом деле никакой не Юпитер и не Зевс, а он воплощает в себе христианство, христианские ценности. Тут Сартр наносит мощный и сокрушительный удар по христианской морали и религии. Как и Камю. Юпитер здесь такое карикатурное существо, хоть и носит языческое имя. Он, в сущности, правит в этом городе.
А что это за город? Давайте посмотрим повнимательнее. Это город, в котором все пропитано грехом, убийством, ложью. Все виноваты: кто в большом злодеянии, кто в злодействе поменьше. И все каются. Сартр издевается над старой этой мыслью: не согрешишь – не покаешься. Все знают, что есть официальный и главный грех: убийство Клитемнестрой Агамемнона, – и раз в году выкатывают камень из большой пещеры. Тогда выходят духи умерших, рассерженные и злые. И все еще формально живые жители Коринфа начинают каяться, биться лбами о стены и говорить: «Мы виноваты, виноваты». Выполняют эту комедию ежегодного всеобщего публичного покаяния. Потом все заканчивается, духи убираются обратно, и все продолжают жить так же замечательно. И всем этим дирижирует Юпитер.
Причем вот, что ужасно забавно. Представляете, то, что у греков было Хором в трагедиях, у Сартра в его трагедии безумно деградировало, измельчало, и, фактически, Хором в этой трагедии являются… мухи. Которые воплощают собой эту атмосферу всеобщей лжи, лицемерия, показного покаяния. И все это всех устраивает. Представляете трагедию, в которой хор деградировал до… нет, ни до мышей, а до мух!
Но Орест оказывается таким enfant terrible. Сначала Электра, которая ждала, была бунтаркой. Приходит Орест, и Юпитер предлагает ему сделку. Он говорит: ты тут ни при чем, парень, все прекрасно, тут все нормально живут, раз в году каются, все пронизано ложью и лицемерием, я договорился с правителями. Правители управляют народом, ты уходи. А Орест в итоге решает вмешаться. И совершает то, что он совершает. Убивает свою мать и ее любовника.
Но тут «сломалась» Электра. Она вначале была носителем бунта в трагедии. Она не вынесла ужаса содеянного ими преступления. Она говорит: это не я, меня смутили, меня попутали. Она хочет встать на прежний путь покаяния. А Орест бескомпромиссен. Он говорит: да, я это сделал, я за это отвечаю. Я вступаю в ваш мир через преступление.
Я уже говорил, что здесь представлена важная тема, когда человек хочет укорениться в реальности, пусть даже таким страшным путем. Но тут есть еще одна важная тема. Оресту в уста Сартр вкладывает эти слова. Он говорит: я свободен, а значит, никакие боги со мной уже ничего не могут сделать. И это главная тайна, которую Эгисф и Юпитер совместно скрывали от народа.
Орест здесь – носитель абсолютной человеческой ответственности и акта абсолютной безосновной само-порождающей человеческой свободы. Он нарушил гармонию города, преступников, лицемеров и мух. И нарушил всю эту идиллию. То есть вот все эти сюжеты, о которых так загадочно, непонятно и тяжеловесно Сартр написал в книге «Бытие и Ничто», он с невероятной силой поведал в чудесной трагедии «Мухи».
Причем обратите внимание: она была поставлена в Париже в 1942 году. И как воспринимали ее смысл парижане? На поверхностном уровне как тираноубийство, как призыв к сопротивлению. Орест убивает Эгисфа. Понятно, какие отсюда выводы: надо всем встать и пойти убивать нацистов.
Но, конечно, здесь, как и в случае с произведениями Камю, есть несколько пластов смысла. Один пласт – тираноборческий, а под ним все остальные: пласт разоблачения христианской религии, морали и так далее. Под ней идея человеческой свободы, с которой, если она осознана, никто не может ничего сделать, никакой Юпитер. То есть все здесь предельно концентрированно. Это моя любимейшая пьеса Сартра.
Вернемся к свободе. Я не случайно в начале своего сегодняшнего рассказа сказал, что Сартр – это идеальный «прокурор». Еще одна его любимая тема, она прямо ницшеанская. Мы знаем, что Ницше, как к нему ни относись, был
