Быстро поднявшись, философ сунул свой замотанный в серое полотенце ящик за матицу, а из сена вытащил странную одежонку. Это был длинный жилет, оснащенный множеством карманов. Некоторые были пусты — те, что предназначались для автоматных рожков и обойм с патронами, и карман на спине для противотанковой гранаты. Но кинжал слева у плеча имелся, бинокль спереди и фонарик в правом кармане — тоже. Снабженный патроном для одного выстрела нож, который пристегивается к левой голени, отсутствовал, однако саперная лопатка в аккуратном чехольчике была пристегнута к поясу; оставалось только надеть этот пояс поверх холщовых портов и рубахи. Затем из сена были добыты крепкие башмаки, в которых сидеть на паперти как-то неприлично, однако ходить по лесу — в самый раз. Философ влез в жилет и несколько раз подпрыгнул — убедиться, что снаряжение не звякает. Все это он проделал неторопливо, с привычной и отработанной скоростью.
Между тем смолкшая было стрельба возобновилась.
Философ вышел из сарая. К нему подбежал пес мельника, заглянул в глаза, словно любопытствуя, что же дальше. Философ потрепал пса по шее и сперва пошел, ускоряя шаг, а потом и вовсе побежал тем экономным бегом, который рассчитан на десяток верст, не менее.
Бежать ночью даже по открытой местности — малоприятное занятие, в лесу же и вовсе темно, как у язычника в желудке, поэтому философ, плюнув на условности, достал фонарик. У него были основания полагать, что господа, затеявшие стрельбу, вряд ли лупят из пистолей и мушкетов, а скорее всего, их табельным оружием служат родные «макары».
Но недолго пользовался он фонариком — прыгнув в сторону, за куст, он нажал кнопку, вернул в лес кромешную тьму и затаился. Кто-то спешил к нему, торопясь и спотыкаясь. Откуда-то из темноты грохнул выстрел.
— Вот же сволочи, — пробормотал философ и достал свое оружие. Это был не мощный ПМ, а его младший братец ИЖ-71, который зовется почему-то «гражданским вариантом». Патрон у него на миллиметр меньше, но бой более точный, а именно этот экземпляр был родной, собственноручно пристрелянный. Большим пальцем философ опустил предохранитель, указательным дожал спусковой крючок до самого не могу.
Тот, кто, спотыкаясь, молча чесал по лесу, наконец шлепнулся. И, видать, хорошо приложился к старому корню, торчащему из утоптанной земли вершка на два. Бедолага прямо зарычал, попробовал вскочить на ноги, но грохнулся на колено.
Все это было на руку философу. Сейчас упавший беглец был отличной приманкой. Погоня была совсем близко, и она тоже не считалась с условностями — время от времени вспыхивал фонарик.
Философ поступил гуманно. Когда человек, догнавший беглеца, встал чуть ли не над телом и потребовал подняться, когда подкрепил свои слова незамысловатой матерщиной, — тогда философ, переложив пистолет в левую руку, воздвигся из куста и правой нанес сзади рубящий удар по шее. Неизвестный свалился.
— Вставай, — велел философ. — Идти сможешь?
— Ты кто? — спросил лежащий.
— Свой… Держи.
Сделав шаг, философ протянул беглецу руку. Но тот, скотина неблагодарная, попытался, зацепив его правую ногу своей правой же, левой брыкнуть в колено.
Беглец имел мало опыта в проведении подобных приемов, а философ, наоборот, опытом обладал значительным. Когда прием был завершен, оказалось, что беглец брыкнул воздух.
— Кретин, — сказал философ. — Давай вставай, пока этот не оклемался. А то мне его прикончить придется.
— Ты кто? — спросил беглец.
— Какая разница? Вставай теперь сам. Только тихо.
Он перевернул обмякшего противника на спину, уверенно сунул руку ему в правый нагрудный карман, достал маленькую рацию и сразу нажал нужную кнопку.
— Шестнадцатый, Шестнадцатый, я Сорок третий, что случилось, Шестнадцатый? — очень отчетливо произнес мужской голос.
— Слышал? — спросил философ, выключая рацию. — Они его уже ищут. И у них есть прибор ночного видения, по меньшей мере один. Надо убираться.
— А это? — спросил беглец, имея в виду рацию.
— Это с собой возьмем. Пригодится. Ты — Костомаров?
— Откуда ты знаешь?
— Лешка сказал. Сказал, что тут еще должны быть Аркан Фоменко, Вовчик Куренной и Витька Костомаров. Видишь — запомнил.
— Где Лешка? — поднимаясь с кряхтением, которое помогает скрыть болезненный стон, спросил Витька.
— Потом расскажу. Помолчи…
Философ прислушался. В лесу было тихо, и он опять включил рацию.
— Шестнадцатый, Шестнадцатый! Я — Шестой! Ответь немедленно! — это был уже явно голос командира.
— Шестнадцатый, Сорок третий и Шестой. Только трое провалились, что ли? — спросил философ.
— Откуда я знаю! По-моему, их больше было. Кто-то же отрезал меня от Фоменко!
— Не ори. Вы были вдвоем с Фоменко?
— Какое твое дело?
— Зачем ночью вдвоем по большаку разгуливали?
— Надо было — и разгуливали. Где Лешка?
— Нет Лешки.
— Как — нет? А Машка где?
— Ты, Костомаров, ля-ля будешь или из леса выбираться? — хмуро спросил философ. — Пошли. По дороге объясню.
— Да кто ты такой?
Философ тяжко вздохнул.
— Егерь я здешний… то есть тамошний… Когда вся эта заваруха случилась, и меня вместе с вами занесло. Удостоверение, что ли, предъявить?
Витька тоже вздохнул.
— Пойдем, — сказал он. — На хрена тут удостоверение.
— Вот и я так считаю.
— Фоменко жалко… Послушай, ты точно про Машку ничего не знаешь?
Философ помотал головой.
— Не скули. Насчет Фоменко еще ничего не известно. А Машка твоя могла остаться там.
Оказалось, что Костомаров прилично ушиб ногу и быстро идти не может. Философ покрутил круглой башкой. Но в любом случае быстро идти они не могли — темнота только и знала, что подсовывать колдобины и отполированные временем изгибы вылезающих из земли корней. Философ шел первым, Костомаров плелся за ним. Вдруг лес слегка осветился — в небо взмыла зеленая ракета.
— Ого! — сказал философ. — Совсем обнаглели. Интересно, сколько их?
— Нам бы до утра продержаться, — ответил Костомаров. — Я уже здешний костюм добыл, могу и днем ходить, а они, дураки, в камуфле. А ты?
— Я тоже по-здешнему хожу. Где вы с Фоменко столько времени пропадали? Я думал, не дождусь вообще никогда.
— А ты нас?.. — тут до Костомарова дошло. — Так это ты?.. На паперти?..
— Я. Меня Лешка научил.
— А?..
— Потом.
Философ привел Витьку туда, где поселился сам, — в сарай при мельнице. Дал дворовому псу обнюхать гостя, потом завел Витьку вовнутрь, соорудил ему ложе и сам повалился рядом. Выкопав в сене нору, пристроил туда фонарик и зажег ненадолго. Свет шел такой, какой мог пробиться, — слабенький, но его хватало и не было видно снаружи. Теперь они впервые смогли разглядеть друг друга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
