— Ты очень помогла нам, девочка, — произнес Райносерос ласково. — Ты рисковала жизнью и вела себя мужественно. Мы хотим тебя отблагодарить. Чего бы ты хотела?
— Я не знаю, сэр, — сказала она несмело, и ей вдруг стало грустно.
— Мы можем предложить тебе остаться в Америке. Правительство возьмет на себя расходы по твоему образованию. Ты можешь выбрать любой университет. А если хочешь, можешь преподавать русский язык.
Если месяц, неделю, час назад кто-нибудь ей это сказал… Она смотрела в глаза Рею, которые не пускали ее к себе, но их отражения хранили дорогие и важные для Вари образы.
— А мама, бабушка? — вспомнила она обеих с такой ясностью, как будто они стояли рядом и все эти месяцы забытья сгинули, рассеялись, очистив душу Вари от морока.
— Твоя бабушка умерла.
Варя закусила губу и наклонила голову, чтобы большой и сильный мужчина не увидел слез на ее глазах.
— Не вини себя. Ты была очень плоха и врачи были вынуждены давать тебе лекарства, от которых твоя память ослабла… Любовь Петровна скончалась, когда ты болела. Все произошло внезапно. А ты была сама между жизнью и смертью.
— А мама?
— С ней все хорошо. У нее, как она и хотела, другое имя.
— Я хочу ее увидеть.
— Конечно. Я думаю, тебе разрешат, и ты обязательно увидишься с ней. Побываешь на могиле у бабушки. Все будет. Только не надо спешить. Ты еще очень слаба.
Голос Рея действовал на нее убаюкивающе. Он снова заволакивал сознание Вари, как те уколы, которые ей делали, но она пыталась сопротивляться и цепляться за прошлую жизнь.
— А папа?
— Он завязал очень много узлов, — сказал американец печально. — Он так все усложнил, что подверг себя смертельной опасности. Но я верю, что когда-нибудь он вернется. В мире идет война. Жестокая и страшная, к которой мы не привыкли и не обучены. Мы не знаем толком, кто наш враг и как его распознать, но для того чтобы победить, все лучшее должно собраться в Америке и отсюда противостоять злу. Взять всех мы не можем, но приглашаем достойнейших.
— А моя сестра?
— Ты хочешь, чтобы Мария жила с тобой?
— Не со мной, — ответила Варя уклончиво. — Но… в одной стране. Особенно если эта страна так безопасна, как вы говорите.
— Она ведь хотела стать стюардессой. Ей надо будет подучить английский. Но способность к языкам у вас наследственная.
Варя смотрела на него, как на фокусника, который доставал все новых и новых кроликов из пустой шляпы, и эти кролики бегали по столу, вздрагивая ушами.
— А что будет с… тем человеком?
— Ему удалось скрыться. Но мы его поймаем и будем судить как преступника. Если не хватит доказательств, попросим тебя выступить свидетелем. Но скорее всего до этого дело не дойдет. Спрашивай все, что хочешь. Теперь здесь твой дом.
Глава десятая
Дочки-матери
Варя поселилась в зеленом городке в Новой Англии. Ей платили стипендию от правительства, она преподавала в католическом колледже русский язык и переписывалась по электронной почте с матерью, прося у той совета, как лучше объяснять студентам виды глаголов и падежи. Мать спрашивала благословения у своей игуменьи и отвечала подробно и ласково, писала, что скучает и все время о Варе помнит и молится, просила у нее прощения и жаловалась. Но Варя отвечала сухо и с досадой думала о том, как не хватало ей этой заботы раньше и как не нужна она теперь, однако больше не обижалась на мать. Она вообще ни на кого не обижалась, и меньше всего на свою судьбу. Не то чтобы нашла в Америке счастье, а потому, что поняла: никакого счастья в ее жизни больше не будет и потому ей не о чем печалиться. Все, что могло с ней произойти, уже произошло. Она много работала, писала диссертацию, однако замуж так и не вышла. За все время американской жизни у нее не было ни одного романа. Ее приглашали в рестораны и кино, звали на вечеринки и пикники, ухаживали и танцевали, но что-то умерло в ее душе или теле. Должно быть, ее женская судьба исчерпала себя. Ничего не вышло из нее как из женщины и теперь уже не выйдет. Ей будет суждено повторить судьбу матери, она будет жить благополучно и тихо, как если бы сразу после молодости наступила старость долгая как осень. Ты ведь любишь осень, говорила она себе вечерами, когда выходила во двор и смотрела, как садится за реку солнце. Каждая женщина привержена определенному возрасту и судьбе. Ты искала покоя, ясности и простоты, и ты получила их. У тебя есть свой дом с кошками, музыкой и садом. Ты проживешь так очень долго, состаришься в этом доме, и в этом будет твое неизменное счастье, которое никто не сможет у тебя отнять.
Иногда к ней приезжал Рей. Он относился к Варе со странной для американца нежностью. В этой нежности не было ничего похотливого, звериного, что могло бы ее оттолкнуть, оскорбить или, напротив, разжечь. Это было ровное, похожее на отцовское, чувство, которого она не знала в детстве и которое заставляло ее испытывать к американцу доверие. Должно быть, профессор думал, что по-женски тридцатилетняя Варя не вполне счастлива, и молодые аспиранты, которые просили у нее консультации или брали частные уроки, приходили вовсе не за тем, чтобы постичь мистерию грамматики. Но как она ни старалась, ни один из этих молодых мужчин — высоких, спортивных, умных, блондинов, полных, очень молодых и постарше, англосаксов, латинов и даже негров — не нравился ей. Однажды вместо аспирантов пришла красивая, коротко остриженная девушка с беспокойными глазами. Варя усмехнулась, поняв, что попытки профессора устроить ее судьбу окончились, но девушка повела себя странно. Варя поначалу не понимала, что гостья от нее хочет, почему ласково улыбается и не вникает в то, что преподавательница ей говорит, но все время пытается до нее дотронуться, а когда догадалась, ее охватила гадливость.
Она сильно выпила в тот вечер, позвонила Рею и накричала на него, велела оставить ее в покое, а он оправдывался и говорил, что вовсе ничего и не думал, и это ее воображение.
— По-вашему, я больна, да? Больна? — кричала Варя и снова пила.
А молодые аспиранты и аспирантки перестали с той поры приходить к ней на консультации, и единственным, который нарушал ее уединение, была сестра Мария, которая заезжала, когда у нее бывали рейсы в Олбани. Американская жизнь Марии нравилась, но саму Америку она презирала и считала всех янки дураками.
— А я бы попробовала, сестра.
— Что попробовала?
— Ну с той девицей. В жизни надо всего попробовать. А хочешь, мужчинок каких-нибудь позовем. Андрюху давай?
— Ты его все-таки нашла?
— Нашла, — поскучнела Мария. — Только он дурной стал. Все вы здесь портитесь.
— Я тебя об одном прошу, не вздумай ничего воровать в супермаркетах.
— А на фига? Мне и так нормально платят. Хотя иногда хочется что-нибудь стянуть. Здесь приятно хулиганить. Например, попить на улице пива. А потом присесть под кустиком и пописать.
Варя никогда не говорила, что Мария попала в Америку с ее помощью. Рей все устроил таким образом, что это выглядело как везение, подарок судьбы, случайно выигранная грин-карта. Но Мария не слишком свое везение и ценила.
— Поживу здесь немного, скоплю денег, надоест — уеду. А тебе хватит пить. Ты что-то стала много пить, сестра.
Варя покраснела. Она надеялась, что ей удастся скрыть свою последнюю страсть, замещавшую и отсутствие мужчин, и одиночество, и сиротство, примиряющую ее с жизнью и помогающую бессонными ночами справиться с тоской, но у выросшей с отцами-алкоголиками стюардессы был наметанный взгляд.
— Ты не приезжай пока больше, Маша, — сказала Варя, подняв упрямые глаза.
— Как скажешь, сестра.
И с этой порванной нитью в жизни у Вари что-то совсем разладилось. Все чаще она приходила на работу непротрезвевшая и с дерзостью смотрела на свою скорбную католическую начальницу, ожесточенно перебиравшую четки.
— Мне кажется, у тебя есть проблема, — сказал однажды Рей. — Может быть, стоит обратиться к Кэролайн?
— Свои проблемы я буду решать сама, — отрезала Варя. — А если я вас не устраиваю, можете отправить меня назад. Я к вам не напрашивалась.
Рей смущался, отступал, а она переживала оттого, что обидела этого большого доброго человека, и еще сильнее пила.
Так прошло еще несколько месяцев, а потом неожиданно снова приехала Мария.
— Ты откуда? — Варя никак не могла привыкнуть, что сестра в один и тот же день могла оказаться на Аляске и во Флориде.
— Из дома.
— Специально прилетела?
Машка стояла в прихожей в просторном плаще и глядела нерешительно и растерянно.
— Пройти можно?
Сестра разделась, села и вывалила огромный живот, в котором, судя по всему, была спрятана двойня.
— Мне сделал предложение один гамлет.
— Кто?
— Датчанин. Орнитолог.
