— А на той картинке не так. — Он внезапно обернулся к матери, и та чуть не споткнулась о маленькую фигурку. — Там нарисованы такие точечки. С такими острыми иголками.
— А-а, вот ты о чем. Это очень старая книжка. Так изображали звезды. С лучиками.
— Звезды? — Малыш не понял, он даже остановился. — Ты мне никогда об этом не рассказывала.
Женщине не хотелось пускаться в длинные объяснения.
— Еще расскажу. Завтра, когда включат день.
— В той книжке написано, что день не включался, а наступал.
— Это почти одно и то же. Вообще зачем ты взял эту книжку? Папа ее очень бережет, он будет недоволен, когда узнает.
— Я сам ему скажу. Пускай он расскажет, раз ты не хочешь…
Некоторое время шагали молча вдоль хмурых спящих домов, еле угадываемых в окружающем мраке. Но малыш не мог долго безмолвствовать.
— И они — светились?
— Кто — они? — Мать уже потеряла нить разговора, углубившись в свое. Ах, звезды! Да, конечно же. Только света давали очень мало.
— Меньше, чем эти фонари?
— Гораздо.
— Меньше, чем лампы в теплицах?
— Куда там.
— Меньше, чем дневные светильники?
— Ни в какое сравнение не идет.
Малыш задумался.
— И от них не было никакой пользы?
Он привык к тому, что все вокруг так или иначе служило полезной цели, было на строжайшем учете — тепло и свет особенно.
— Никакой, сынок, — рассеянно отозвалась мать.
— Все равно… — малыш вздохнул. — Это, наверное, было красиво.
— Не знаю. Уже давно нет тех людей, которые их видели. Там их было много.
Она неопределенно махнула рукой в сторону тусклого зарева над горизонтом, в котором льдисто обозначались бессчетные прозрачные остовы теплиц. От светящегося облака уходил в зенит тонкий, еле различимый лучик. Слегка журчала вода — в теплицах включили дождь.
— А что это? — Малыш спросил о лучике.
— Это наш инверсионный след, — ответила мать механически.
— Инве… инне..?
— Этот след мы оставляем за собой, когда летим в пустоте.
— Но мы же никуда не летим!
Малыш рассердился. Он подумал, что его дурачат, такое случалось.
— Тебе так кажется, малыш. На самом деле мы летим. С ужасной, огромной скоростью. Мы на это тратим почти всю свою энергию. И все, наверное, зря.
В голосе ее малыш уловил привычную, сдерживаемую горечь — горечь взрослого человека.
— Почему — зря? И зачем нам лететь? Нам ведь и так хорошо.
— Нет, маленький. Мы улетели, чтобы спастись. Там, где мы были раньше, все должно было погибнуть — солнце, звезды, весь мир, все-все.
— О-о! Мы вовремя убежали?
— Да, малыш. Но теперь у нас на исходе энергия. А нужно добраться во-он до того пятнышка. Оно называется Вторая метасистема.
Мальчик увидел над кровлей дома бесплотное струение света.
— Мы на полпути туда. Вся наша энергия уходит на движение — вот почему вокруг так холодно и темно. И теперь некоторые люди думают, — а может, не надо вообще лететь?
Женщина вдруг поймала себя на том, что рассказывает сыну о серьезных, малопонятных вещах.
— Они говорят — давайте прекратим ускорение, нам все равно не достичь светового порога. Давайте сделаем небольшое солнце, вроде того, что взорвалось там. Его хватит на тысячи лет. Поживем как люди, а не как кроты.
— Солнце? Это, наверное, хорошо?
— Хорошо, сынок, но тогда мы не долетим. То есть долетим, но слишком поздно. Солнце выгорит, и здесь, на Земле, тоже все остынет. И туда долетит одна лишь мертвая ледышка.
Светлое пятнышко все так же неотступно стояло в высоте.
— А там?
— А там прекрасно, малыш. Это молодая вселенная, полная ослепительных, горячих звезд. Мы выберем себе хорошее солнце, с привольными зелеными планетами, будем жить там, позади останутся эти столетия тьмы. Мы не погибнем…
Голос матери прервался. Вдали, в смутном проеме надземной станции показалась мужская фигура. Мальчик припустил к ней и повис на шее.
— Пап, мама мне все рассказала! Ты, наверное, ничего не знаешь, Мы все летим! К звездам! Энергии не хватает!
Отец посадил мальчика на плечи и улыбнулся жене.
— Не забивай голову ребенку. В семье достаточно одного сторонника движения.
Но малыш был переполнен только что узнанным.
— А когда мы долетим, па? Когда?
— Когда ты станешь большим. — Шум дождя в теплицах резко прекратился. Если только хватит пороху. Если придумаем, как из всего этого выкрутиться.
— Придумаете. — Малыш свято верил в отца и его товарищей. Муж и жена невесело улыбнулись.
— Не уверен. И тогда вся надежда на тебя, малыш. Уж ты-то не подведешь!
Отец шутил, как всегда. Но мальчик уловил что-то, — а может, ему показалось, — что-то вроде отчаянной, глубоко запрятанной надежды в голосе сильного, большого человека. И посмотрел на пятнышко света новым взглядом, как бы оценивая расстояние, которое еще надо пройти.
Только не останавливаться на полпути! Не теряться, не растрачивать сил впустую! Дальше, к звездам!
Алан Кубатиев
ШТРУДЕЛЬ ПО-ВЕНСКИ
Сразу оговорюсь — я не стесняюсь ничего.
В конце концов если женщины вторглись чуть ли не во все области жизнедеятельности, испокон веков принадлежащие мужчине, то почему бы и нам не попробовать?
Разумеется, речь идет не о платьях с оборками. Речь идет о другом…
В нем нет ничего необычного. Мало ли мужчин занимается этим вполне профессионально. Даже Александр Дюма не подпустил своих «негров» только к одной книге.
Но я созидаю не так.
Только для себя.
В крайнем случае для двух-трех избранных друзей, которые сумеют оценить и дерзкий взлет авторской фантазии, и тончайшее соблюдение древних традиций.
Я творю вдохновенно.
Творчество проходит три стадии: созидание, сервировка и вкушение. Еда! — варварское, грубое слово! Урчание кишок, сопение, чавканье…
Фу!..
Нет, именно вкушение. Наслаждение произведением искусства, более земного и сложного и более необходимого, чем все искусства мира.
Я один из немногих, кто сознает это.
У меня мало единомышленников даже среди тех, кого объединяют прославленные своей кухней светские клубы. Их связывает скорее снобизм, чем истинная страсть.
Даже Брийя-Саварен вряд ли понял бы меня до конца. Как общественный деятель, он скорее пытался проанализировать социальное значение гастрономии, чем ее духовное содержание, то богатство ощущений, ту симфонию чувств, которую способен познать лишь человек, чей интеллект и эмоции находятся в радостной и спокойной гармонии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
