— Прими, дорогой фюрер, наш скромный подарок! — с озорной усмешкой тихо говорит он Стефану, у которого из-под пилотки с орлом люфтваффе стекает по лбу струйка пота.
И Ян Большой, чтобы подбодрить друга, напевает:
Уланы, уланы, красивые ребята…
Ян Большой смотрит, как автоматически закрывается дверца бомболюка, а потом бросает взгляд на часы. Мина взорвется через час. Фронт приблизился, поэтому он и поставил мину на час.
Стефан подвешивает бомбы к следующему самолету. Из разговора мотористов ясно, что он летит за Курск.
— Отвлеки оружейника! — шепчет Стефану Вацек. Когда был заминирован и третий самолет, на бетонке появились фельджандармы.
— Опять обыски! — ворчали немцы-мотористы. — Опять задержат вылеты.
— А по-моему, — сказал молоденький пилот с преждевременно седыми волосами, — нет тут никаких диверсантов. Русские изобрели какой-то невидимый луч. У меня на глазах в чистом небе неизвестно от чего взорвался и рассыпался мой ведущий.
Ян Большой с растущим беспокойством поглядывает на часы. Неумолимо отсчитывают они секунды. Фельджандармы задержали вылет почти на пятьдесят минут! Попасться сейчас, когда их группа так нужна! Ведь над Курском и Орлом идет сейчас небывало большое воздушное сражение; ясно, что весь ход войны зависит от исхода разгоревшейся на земле и в воздухе гигантской битвы.
Нет, эти мины ему не удастся снять. Никакой силой не предотвратить теперь взрывы. Через несколько минут мины взорвутся, вместе с каждой миной взорвутся огромные бомбы!.. Лучше погибнуть во время взрыва. Если уцелеешь, за тебя возьмется гестапо…
Баулейтер довольно усмехается, глядя на молодого Горкевича — Стефан носится как угорелый у истребителя, с редкостным рвением помогая снарядить его в путь. Оглядываясь на заминированные бомбардировщики, он то и дело бросает тревожные взгляды на часы. Стефан готов взвыть от нетерпения. Ему кажется, что слишком медленно работают техники. Его сводят с ума их неторопливые, как в замедленной киносъемке, движения, хотя в действительности они спешат вовсю. А летчики?! Чего они дрыхнут?! Скорее бы улетали! Нет, уже не успеют!..
Вдруг Стефан срывается с места и подбегает к баулейтеру:
— Герр баулейтер! Разрешите уйти в лазарет. Мы отравились консервами!..
Он стоит, вытянув руки по швам, и краем глаза видит заминированный «хейнкель». Прямо под самолетом, отдыхая после очередного вылета, мертвым сном спят члены экипажа.
Баулейтер недовольно смотрит поверх немецкой газеты, на которой чернеет в шапке слово «Курск». Горкевич и впрямь белее бумаги. Крупные капли пота выступили у него на лбу.
— Это еще что за нежности! Тут вам не курорт Баден-Баден. Снарядите самолеты, тогда отпущу.
Вацлав понуро возвращается к друзьям по бетонированной, залитой жарким солнцем рулежной дорожке. Ян Большой смотрит на часы и шепчет:
— Езус, Мария! Осталось девять минут.
Через девять минут так трахнет, что все вокруг уснет мертвым сном.
С каким облегчением услышал Стефан рокот прогреваемых на полном газу моторов «его» самолета. Вот будят экипаж, — измотанные летчики шатаются словно пьяные. Успеет или не успеет улететь?.. Вот он вырулил, покачивая крыльями, на рабочую часть бетонки. Мощный поток воздуха от винтов чуть не сорвал пилотку с головы… Стартер взмахнул флажком. Бомбардировщик разогнался, оторвался от земли… Ян Большой уже не мог оторвать глаз от часов. Езус!! Наконец-то!.. «Счастливого ему пути!..» Взлетает первый бомбардировщик, второй, третий… Вот первый делает широкий круг над авиабазой.
Друзья медленно катят тележку с большой бомбой.
Стефан еле заметно крестится:
— Матка боска! Кажется, пронесло! Ей-богу, пронесло.
В это мгновение над аэродромом, над авиабазой грянул чудовищной силы взрыв. В одно и то же мгновение взорвалась мина и, сдетонировав, взорвались бомбы. Бомбардировщик исчез в дыму и пламени. На месте его медленно редело грязное облако. У ног остолбеневшего Стефана шлепнулся дымящийся кусок дюралевой обшивки. Не успели опомниться тысячи людей на авиабазе, как раздался второй такой же взрыв и в поднебесье повисло второе облако. Третий бомбардировщик взорвался над Радичами.
Гауптштурмфюрер Вернер сверил даты и часы таинственных взрывов с графиком-расписанием рабочих команд на аэродроме и приказал арестовать всю польскую рабочую роту.
— Приказываю прочесать всю базу самым частым гребешком! — кричал он на своих помощников в СД и тайной полевой полиции. — Этих поляков я наизнанку выверну! Обыскать все польские казармы! К допросам приступить немедленно.
…Дверь отворилась, скрипя на ржавых петлях. Бренча связкой ключей, надзиратель втолкнул в камеру сначала Стефана, за ним — Яна Большого и Вацлава. Их глаза не сразу привыкли к темноте.
— Ян! Стефан! — подскочил к ним какой-то человек. — Что случилось? Как вы попали сюда.
— Это ты, Маньковский? — удивился Ян Большой. — Принимай гостей, д'Артаньян! Вся рота тут! Вся тюрьма набита. Вот нас к тебе в одиночку и сунули.
— Не жми руку! Медведь ты из Мышинецкой пущи! — тихо застонал Ян Маленький. — Эти мерзавцы мне загоняли гвозди под ногти. За что вас арестовали? Неужели?..
— Тихо! — остановил его Ян. — У этих стен большие уши. Гвозди, говоришь? А еще чем нас, мушкетеров, тут собираются угощать?
— Резиновыми дубинками, Ян. Отольют водой и снова бьют. Пальцы дверью защемляют. «Меню» тут обширное. Говорят, и электричеством пытают. Но это все цветочки, ягодки — в Рославле. Садись сюда, Ян, сюда, Вацек, Стефан, на нары садитесь.
— Больно? — спросил Стефан.
— Терпеть можно, — с деланной бодростью отозвался Ян Маленький. — Сначала адски больно было, губы в кровь искусал, а потом притупилась боль, нервы, что ли, онемели, и стало легче, точно второе дыхание пришло. Тут темно, а то бы я вам спину показал. Хотя я-то еще тут не все «меню» испробовал.
Ян Большой шепотом, под громкий разговор Вацека и Стефана, заявлявших о своей невиновности, рассказал товарищу, что фельджандармы арестовали его, Стефана и Вацека сразу же после того, как три самолета почти одновременно взорвались, взлетев с аэродрома. Старт затянули из-за обыска, вот и получилось… Двое взорвались над Плетнезкой, один над Радичами. Шум, гам… Вернер немедленно начал расследование, принялся за инженеров эскадрильи, за техников звеньев… На всей базе царит паника. Теперь всем стало ясно: на аэродроме орудуют диверсанты — вот объяснение таинственной гибели многих самолетов с их экипажами. (Ян Большой не стал рассказывать тезке об Эдике и Эмме, о найденных детьми минах, которые на многое открыли глаза гестапо.) Пока всю польскую роту собирали, строили и гнали в тюрьму, Ян Большой слышал, как немецкие асы впервые за войну наотрез отказывались лететь на «воздушных гробах» до полного и тщательнейшего расследования и осмотра самолетов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
