– Да уж.
– А если о сути, то вы со своим вчерашним появлением в Кремле, уж простите, угодили в самую болевую точку. Мы как раз накануне пустили утку, что в бюро Верховного обсуждается проект восстановления монархии. Наша-то цель была выявить сторонников Романовых в своих рядах. А все, буквально все решили, что речь идёт о создании новой династии Деникиных; всем же известно, что Антон Иванович всегда был сторонником конституционной монархии по английскому образцу.
– Ага! Вот оно что! А Марина – единственная дочь.
– Да. И наследница. Вокруг неё целая туча записных женихов, принадлежащих к разным кланам. К счастью, она девочка умная, у неё, в отличие от большинства женщин, голова впереди… этой… не знаю, как вам и сказать-то…
– Я понял.
– С вами легко говорить, вы всё понимаете. Значит, поймёте, какой ажиотаж вызвало ваше появление. Ей пятнадцать лет. Женихи, которых могут выкатить разные партии, или соответствуют по возрасту, но глупы, или умны, но не соответствуют возрасту. С вами сложнее. Мы сегодня весь день анализировали ваши с ней беседы. Удивительно, насколько…
– Минуточку! Там рядом не было стенографистов.
– А вы не слышали о таком изобретении, как магнитофон?
– Нет.
– Изумительная вещь! Через угольный микрофон все разговоры пишутся на специальную гибкую плёнку. Вы не поверите, сохраняется даже тембр голоса. Там был наш механик с микрофоном. Весь вопрос в длине шнура.
– И что?
– А то, что вас наверняка подслушивали не только мы, но и ваши возможные соперники. Поэтому готовьтесь: теперь вокруг вас начнутся самые невероятные события. Кажется, Союз архитекторов, или по какому вы там ведомству числитесь, не входит ни в одну партию. Теперь втянут. Где делят власть, там крутятся громадные деньги. С вами будут искать знакомства. Будут обманывать. Будут запугивать.
– А вы в каких целях искали со мной знакомства? Чтобы обмануть или чтобы запугать?
– Ну вот, а я вас хвалил за понятливость. Я сотрудник Верховного, моя забота – чтобы он был спокоен за семью. Мы над схваткой. Мы руководим Россией.
– Простите, Виталий Иванович, если верить вашему рассказу – не знаю, верить ли? – Россией никто не руководит. За мной гоняются полиция, отдел безопасности бюро Верховного, того гляди, начнут охоту авиация и флот, кто-то, по вашим словам, готов тратить бешеные деньги – и всё потому, что я якобы жених девицы, которую один раз в жизни видел? Это какое-то сумасшествие.
– Политика, дорогой Станислав Фёдорович, это умение предвидеть. Лишь только появляется новый фактор…
– Вы читали Бомарше, полковник? То, о чём вы говорите, не политика, а интрига. Господи, Боже! Всего три дня назад я поругался с одной крестьянкой. Права ли она, и насколько, мне трудно судить. Но вот она – политик, она предвидит, куда ведёт ваше интриганство! А я, дурак, с ней спорил.
Было совсем поздно – полковник ушёл, а мать с отчимом вернулись, – когда раздался телефонный звонок. Звонила Маргарита Петровна. Голос у неё был усталый.
– Стасик, ты едешь с нами завтра в Плосково?
– Ну конечно! – обрадовался он. – Мне здесь осточертело, ой, простите, случайно вырвалось. Конечно, еду.
– Вот и замечательно. А то я уж и не знала, звонить или нет. Тут твои фото в газетах. Ты видел?
– Не обращайте внимания, Маргарита Петровна. Это всё пустое. Но я и правда еду в Плосково только на неделю. А потом – в Париж.
– Ну хоть так. А то Дорофей не едет вовсе и профессор Жилинский задерживается в Москве.
– Про Дорофея мне известно, а что случилось с профессором?
– Так ты не слышал?! Московский градоначальник распорядился выделить нашему училищу новое здание, шикарное! Жилинский вместе с директором и кем-то из попечительского совета завтра будет смотреть, а потом оформление, то-сё. В общем, не едет с нами.
– Поня-ятно. А вы не знаете, в каких войсках служил наш градоначальник?
Санкт-Петербург, 11 марта 1801 года
Клаус фон Садофф ехал по Санкт-Петербургу, направляясь к дому графини Жеребцовой. Он знал о ней пусть не всё, но достаточно, чтобы надеяться содрать с неё денег: Ольга Александровна Жеребцова, урождённая Зубова, – родная сестра заговорщиков братьев Зубовых, супруга тайного советника А.А. Жеребцова, любовница английского посла Уинтворта; из Англии она получила крупную сумму денег для передачи заговорщикам, но оставила их себе – надо полагать, ввиду ожидавшегося её развода и дальнейшей свадьбы с тем же Уинтвортом. Пожалуй, ей придётся поделиться уворованным с ним, Клаусом!
– Доложите: Клаус фон Садофф, – бросил он прислуге, стягивая с рук перчатки. – По неотложному делу.
Он растёр руки; подумал: ну и зимы в этой стране, тут невозможно жить! – прошёлся по гостиной, разглядывая картины; решил, что торговля живописью западных мастеров в России – тоже выгодный бизнес. У него самого вроде бы один из предков был великим художником. Может, отхватив у графини деньжат за ту услугу, которую он имел ей предложить, заняться этим делом? Кто его торопит, жизнь большая.
В дверь впорхнула служанка:
– Госпожа графиня вас примут. Пожалуйте за мной.
Графиня ждала его в ещё более изукрашенной комнате, чем предыдущая.
– Господин Садов? – Она произносила его фамилию на русский манер. – Никак вас не ожидала. Я жду другого человека… Не помню, представляли мне вас или нет? Ведь мы, кажется, встречались у мадам Апраксиной?
– Разумеется, – сказал он, не желая вдаваться в подробности. Хотя мог бы закончить фразу так: «Разумеется, вы можете думать что хотите, но мы никогда не встречались». Он только сегодня прибыл в Санкт-Петербург; ехал на перекладных, страдая, что не отправился сюда раньше – был риск опоздать. Godshit, иметь три года в запасе и приехать в последний день!
– Но я всё равно рада, – продолжала она. – Мне так нужен образованный советчик, и вы, академик, наверняка мне поможете.
– Буду рад услужить, госпожа графиня, – сказал Клаус, немного удивляясь: с кем она его путает?
– Вопрос у меня невинный. Сколько недель в году?
– Пятьдесят две.
Она захлопала в ладоши:
– Чудо! Чудо! Мгновенно ответил!
Опять появилась служанка:
– Госпожа графиня, граф Пален. Просить обождать?
– Как обождать?! Немедленно… – И поскольку девушка исчезла, объяснила Клаусу, немного попыхтев со злости: – Они такие тупые, эти русские девки, вы себе не представляете.
Клаус призадумался. Пётр Алексеевич Пален – во главе заговора, и он рассчитывал, что Жеребцова организует ему встречу с ним, но позже. Деньги-то у Жеребцовой. Вряд ли она рассказывала Палену, что присваивает изрядные суммы. С другой стороны, граф тоже человек не бедный и какой-то кэш ему наверняка перепал от англичан. Вот люди! Собственного царя убивают за чужие деньги.
– Вы меня извините, герр Садов, – говорила тем временем Жеребцова, – но у меня важный разговор.
– Поверьте, мой разговор не только имеет касательство к вашему разговору, но он ещё важнее, – бесцеремонно ответил Клаус по-английски. По-русски он бы такую фразу не осилил.
– Какой у вас забавный акцент, – удивилась она.
– Я много лет прожил в Америке, – ответил он и повернулся к дверям, от которых послышался голос:
– Америка? Почему Америка? Ведь вы фон Садов, академик, немец?
Это был граф Пален, военный губернатор Петербурга, заговорщик и англоман.
Ни Клаус, ни его отец Герхард не любили Англию. Но к 1801 году война в Европе была неизбежной и для них выбор сводился к следующему: если Павел остаётся жив, то Россия выступит с Францией против Англии, если будет мёртв – Россия выступит с Англией против Франции. Первый вариант они уже проходили; для Германии он был отрицательным: Павел дожил до 1825 года, Наполеон проскрипел ещё дольше, и они такого в мире наколобродили, что оба были достойны виселицы.
Что ж, поможем Англии. Глядишь, и Германии немного счастья перепадёт.
Герхард любил Германию. Клаус, правда, предпочитал доллары и, попав сюда – почти за двести лет до своего рождения, собирался подзаработать, но с самого начала решил совместить приятное с полезным, а уважить желание родителя – полезно. Папашка ведь и впрямь опытный финансист. Мало ли какие в двадцать первом веке возникнут проблемы с получением крупного банковского вклада, сделанного в девятнадцатом веке.
Впрочем, пока ему, Клаусу, не удалось тут сделать вообще никакого вклада.
В той жизни, при подготовке к этой жизни, у него вся надежда была на папашку. Он и сам знал историю, но как? С пятого на десятое. Поэтому их разговоры «о деле» быстро превратились в учебный курс: отец объяснял, когда и что важное, с его точки зрения, происходило в разных странах, что и как надо поменять, и заставлял его запоминать даты. Так они прошли почти весь девятнадцатый век, и он как раз зубрил даты и имена эпохи Наполеона, когда его попёрло.
