«Дугласа».
Евграф Песковский
«В Брюссельском аэропорту самолет провожает едва ли не целый взвод фоторепортеров: на гастроли летит звезда эстрады — бельгийская певица. Не спешу к трапу. Жду, пока перестанут вспыхивать блицы. Но уже поднявшись в самолет, догадываюсь, почему так заинтересовались этим рейсом. Оказывается, не все фоторепортеры были из газет и журналов, большинство составляли рекламные агенты авиационной компании. Накануне над океаном потерпел катастрофу такой же точно самолет, нашлось не слишком много желающих на мой рейс. В сорокачетырехместном самолете было десять человек. Стюарды и стюардессы расплывались в улыбках, обнажая зубы мудрости, и порхали, словно соскучившись по работе, от одного пассажира к другому, предлагая тонкие пледы, коньяк, сигареты, игральные карты.
Такой мирной, такой нетронутой казалась сверху земля, и европейская и американская. Особенно американская. Под нами плыли разноцветные паркетики полей, небольшие, уютные одноэтажные поселки. Реки казались ручейками, а леса — приусадебными садами. Реки — везде реки, а поля — везде поля. И горы. И озера тоже. И как отличишь русские от немецких или от американских? Только эта американская земля не видела войны, она не хранит следов воронок и окопов, по ней не проходили танки. А с той вон церквушки не раздавался тревожный набат. Медленно выплыл из-за облаков Нью-Йорк. Что ждет меня на этой земле? Было четырнадцать часов до отлета в Торонто. Остановился в скромном авиационном отеле.
Я бы преувеличил, если бы сказал, что спал в самолете хотя бы два часа. Поэтому первым, желанием было лечь в кровать и тотчас заснуть. И все же я не мог отказаться от соблазна включить телевизор. Переоделся, сел в кресло, положил ноги на низенький столик, выпил прямо из горлышка кока-колы и уставился в телевизор. Постарался представить себя американцем, который после дня, полного забот, вернулся домой, пообедал и остался один на один с «другом человека — телевизором». Показывали фильм из истории «дикого» Запада.
По второй программе тоже слышались выстрелы. Полицейский комиссар-брюнет преследовал на геликоптере бандита-блондина, скрывавшегося на машине с похищенной невестой комиссара.
Еще раз переключил телевизор и увидел кадры, которые пробудили множество воспоминаний.
Демонстрировался документальный фильм, скорее всего сорок четвертого года. Фашистские бомбардировщики один за другим, будто в неохотку, ложились на крыло и, проваливаясь, пикировали на американский караван. Взволнованной скороговоркой диктор сообщил, что это американские корабли, идущие к русским берегам. Взорвался один корабль, второй, недалеко от него упал подбитый «юнкерс». И еще один корабль должен был вот-вот уйти под воду. Но с его кормы продолжал строчить пулемет. Отважный моряк, не покидавший поста, вместе с кораблем скрылся в пучине.
Я успел повидать в своей жизни много смертей. Эта была одной из самых прекрасных. Вот только имя славного американского парня почему-то не назвал диктор. Или оно не известно? Но не имеем права — ни американцы, ни мы — забыть его. В ту пору, когда воцарятся на земле справедливость и мир, а человечество просто-напросто забудет о войнах, потомки наши осудят нас, если мы не донесем до них подвиг этого американского парня. И миллионов других, с кем мы сражались бок о бок, как и подобает истинным товарищам по оружию.
Как бы заполучить нам этот фильм и выпустить разом на все экраны? Как бы познакомить и американцев с бесценными лентами, запечатлевшими подвиги советского солдата?
Увы, война иная, «холодная», набирающая и силу и темп, диктует свои законы.
На аэродроме в маленьком, многоцветном, забитом всякой всячиной киоске рекламируют новую игрушку. Называется «Победа над коммунизмом». Надо вытянуть синюю карточку с вопросами и бросить костяшку. Цифры на ней обозначают номер красной карточки, содержащей ответы. Если ответ не подойдет, надо бросать снова. Первый, кто подберет правильные ответы на все вопросы, получает приз. Извещая партнеров о победе, он должен (так написано в «Правилах») громко выкрикнуть слово «Свобода!». Ну а для того, чтобы между играющими не возникло разногласий и они имели бы представление о правильности ответов, к игре приложена небольшая картонка с ответами. Вот эти вопросы и ответы: «Что случится через неделю после того, как победит коммунизм?» — «Коммунисты уничтожат всех капиталистов и верующих и превратят их в своих рабов, а женщин отправят в публичные дома»; «Кто такой Рузвельт?» — «Открыто признавал себя коммунистом и был врагом западного общества»; «Кто такой Бернард Шоу?» — «Бернард Шоу — прокоммунистический писатель»; «Кто такой Теодор Драйзер?» — «Теодор Драйзер — враг свободного мира». И так далее.
Едва ступив на американскую землю, начинаешь понимать, что такое «холодная война», развернутая против нас. Газета «Вашингтон пост» публикует интервью с сенатором:
«— Как по-вашему, что случится в тот самый день, когда мы сбросим на Советский Союз первую атомную бомбу?
— В тот же самый день Советская Армия перейдет рубежи, у которых сейчас находится, и захватит остатки Европы.
— Вы полагаете, что о бомбе стоит забыть?
— Я этого не сказал. Она нам еще пригодится. Пока же мы должны исходить из одного совершенно недвусмысленного положения: что хорошо для Америки, то плохо для СССР. И наоборот. И строить в соответствии с этим свою политику. И внешнюю и внутреннюю».
Мирными запахами кофе и сигар, ярким светом на лицах, в окнах, не знавших маскировки и никогда не уродовавшихся белыми бумажными крестами, магазинами, ломившимися от товаров, встретила Канада.
Я постарался представить себе наши магазины, карточки, очереди и лица людей, которые, как писала вашингтонская газета, разучились улыбаться. Я постарался представить себе наши деревни, в которых осталось так мало мужчин, невозделанные поля. И подумал: «Сколько же нам еще жить, работать, мучиться (да-да, именно так, мучиться!), восстанавливая все то, что отняла у нас война за четыре неполных года! Сколько же нам надо сделать всем народом, чтобы наладить мирную жизнь! И как много людей в разных странах хочет нам в этом помещать. И как много — помочь».
Сидней склонился над могилой. Увы, он не успел застать в живых отца.
Еще свежи цветы, и дождь, пронесшийся над городом накануне, не стер бронзовых букв на муаровых лентах. Я стою в отдалении и сострадаю Сиднею, как брату. Жалею, что не успел сказать его отцу тех слов, которые он должен был услышать. Я сказал бы ему, что Родина не забудет его самоотреченности. Это слово «самоотреченность» вертится у меня в голове, оттесняя все другие, когда я думаю о том, как добровольно принял Чиник-старший величайшую из бед — разлуку с Россией, чтобы служить ей. Ему не было дано посмотреть своими глазами на
