«Ну вот, теперь надо сесть и успокоиться», – растерянно подумал провизор, и вместо этого он лихорадочно бросился к уже пустому пузырьку, чтобы прочитать фамилию покупателя, но ярлычка на нем не оказалось. Его не было и среди четырех только что сорванных этикеток. «Чей же он? Ясно, что он пролежал здесь неделю, а может, и две или три, или даже месяц. И совершенно непонятно, как здесь могла оказаться микстура другой аптеки? И почему его не забрали? А что, если о том, что в нем брильянты, вообще никому не известно? Но ведь и я мог не обратить на них внимания и просто вылить содержимое. Конечно! Так, в случае чего, и надобно отвечать. Главное – не подавать виду и вести себя, как будто ничего не произошло. Но все-таки хотелось бы выяснить, кто же все-таки тот покупатель? Ладно. Неделю поработаю, а там скажу, что пришла телеграмма от тетки с Арзамаса, и уеду из этой чертовой Тмутаракани в Москву или Санкт-Петербург и заживу как достойный человек. Жену возьму лет восемнадцати, чтобы во всем слушалась и почитала. А то вот бедного Жиха убили недавно, сорока дней не прошло, а его баба уже с офицериком в открытом ландо по городу колесит! Срам-то какой! Да… А ведь этот Жих ко мне и приходил. Точно. И микстуру оставлял, и обещал зайти… Стоп! Стало быть, это пузырек из его аптеки!» Жар догадки стиснул обручем голову. Провизор бросился к остальным склянкам и стал судорожно перебирать ярлычки, но фамилии «Жих» не нашел и предположение подтвердилось.
Кто-то дернул ручку двери, и послышались голоса сотрудников: «Петр Никанорович, вы здесь? Вас хочет видеть один господин». «Да, да я уже иду», – ответил Савелов, отворяя дверь.
Мужчина с усами, в котелке и с элегантной тросточкой приветливо улыбался.
– Итак, чем могу служить? – надев маску добродушия, первым начал Савелов.
– Скажите, пожалуйста, не вы ли дежурили шестого августа?
– Постойте, сударь, да разве я смогу припомнить? Почитай, месяц прошел…
– Помните, в тот день на проспекте было убийство господина Жиха?
– Да, конечно. Страшное преступление – упаси мя господи! – перекрестился аптекарь.
– Как раз до этого господин Жих заходил в вашу аптеку, не правда ли?
– Вполне возможно, а в чем, собственно, дело и почему вы задаете мне эти вопросы?
– Потому что я представляю интересы семьи покойного господина Жиха. Я присяжный поверенный, и мне доподлинно известно о том, что вы лжете. Предлагаю вам добровольно отдать то, что находилось в том самом пузырьке. Более того, мне достоверно известно точное количество этих предметов, и в случае попытки обмануть меня я смогу это проверить. Чем скорее вы вернете содержимое, тем вам же будет лучше, и вы останетесь целым и невредимым.
– Вы, очевидно, меня с кем-то путаете, уважаемый господин адвокат. И по какому праву вы разговариваете со мной таким тоном? – Провизор дрожал, но был исполнен достоинства.
– Послушай меня, ты, вша захребетная, мне с тобой возиться некогда! Вспорю кишки, и все – поминай, как звали. Скоро мы снова встретимся, и если к тому времени не передумаешь – ты мертвяк! Так что покумекай на досуге, склянка аптекарская!
Незнакомец спешно покинул торговый зал, а Савелов застыл в оцепенении. Так грубо с ним говорили всего несколько раз в жизни, и все эти случаи он хорошо помнил. «А может, стоит отказаться от этих драгоценностей и снова жить тихо-мирно, пусть скромно, но все-таки спокойно». Но казалось, дьявол вселился в него и перечил, доказывая обратное: «Так и будешь существовать земляным червяком, да? Ни бабы нормальной, ни своего дома, ни детей. Некому будет за твоей могилкой присматривать, и через год она порастет бурьяном и затеряется среди сотен таких же безымянных. Другие всю жизнь о такой удаче мечтают, а ты? А может, эти брильянты вообще не принадлежат этому нахалу? И никакого отношения к семье Жиха он не имеет? Что тогда?»
Остаток дня прошел в раздумьях и сомнениях, а тревога, надоедливая, как зубная боль, все никак не хотела угомониться. Холодные и бездушные кристаллы лежали в кармашке у самого сердца и, казалось, согревали его теплом скорых перемен. И он решил рискнуть. От осознания того, что он не отступил и не испугался, Савелов проникся уважением к самому себе, и, возможно, впервые за много лет в нем пробудилось чувство собственного достоинства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Его невообразимо тянуло домой, в съемную, расположенную во флигеле комнатку, где он мог помечтать в тишине о будущем. Ноги сами несли провизора по знакомым улицам, и невдалеке показались очертания двухэтажного доходного дома.
В коридоре у выхода на черную лестницу, на ветхозаветном стуле, помнящем, наверное, еще приезд Николая I в Ставрополь, подстелив газетку, сидел незнакомец средних лет, в котелке и с тросточкой.
– Добрый вечер, господин Савелов. Меня зовут Ардашев Клим Пантелеевич. Я присяжный поверенный окружного суда и представляю интересы вдовы господина Жиха. Я был бы вам очень признателен, если бы мы могли поговорить о некоторых чрезвычайно важных обстоятельствах. – Адвокат протянул визитку.
Приняв карточку, провизор внимательно разглядел ее и, не сумев скрыть дрожания рук, неожиданно для самого себя ответил:
– Прошу вас.
От волнения он никак не мог сразу справиться с замком, но дверь поддалась, и Ардашев вошел в комнату. Хозяин зажег лампу, и перед адвокатом предстала унылая картина холостяцкой бедности.
Это было типичное жилье из разряда дешевле может быть только подвал. Узкая, шагов шесть в длину и примерно три в ширину, комната больше походила на просторный гроб, чем на жилище. Единственное окно почти упиралось в кирпичную стену, и от этого днем в ней царил полумрак. От недостатка солнечного света на стенах завелась плесень, и кое-где начали пузыриться и отставать грязно-свинцового цвета обои. Мебель соответствовала помещению. В правом углу стояла крашенная много раз старая железная кровать, письменный стол, этажерка с книгами, три старых стула, для прочности скрепленные прибитыми крест-накрест брусками. При входе стоял большой посудный шкаф, видимо собранный уже внутри комнаты, поскольку из-за узости входной двери втащить его в комнату было невозможно.
Указав Ардашеву на стул, Савелов сел напротив.
– Есть у меня к вам, Петр Никанорович, одна просьбица. Не потрудитесь ли вспомнить одно событие приблизительно месячной давности – шестого числа прошлого месяца, когда на проспекте был убит господин Жих?
– Ну да, припоминаю, и что же?
– Перед тем как сесть на злосчастную лавочку, Соломон Моисеевич заходил к вам и вы продали ему «Капли от мигрени», не так ли?
– Весьма возможно. И что дальше?
– Он передумал и решил оставить микстуру в аптеке, чтобы забрать позже, и то ли случайно, то ли намеренно отдал вам совсем другой флакон. Так вот я и хотел бы забрать его у вас и вернуть жене покойного.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– Послушайте, сегодня утром приходил незнакомый господин, который так же представился присяжным поверенным окружного суда и тоже просил меня вернуть ему какой-то пузырек.
– Да… Дело обстоит гораздо хуже, чем я ожидал, – медленно проговорил адвокат и озабоченно нахмурился, а потом спросил: – А как выглядел мой «коллега»?
– Он несколько моложе вас. Правда, с усами. К сожалению, больше добавить нечего.
– Он, очевидно, вам угрожал?
– Да.
– Послушайте, Петр Никанорович, вокруг содержимого этих флаконов кипят нешуточные страсти, и четверо недавно здравствующих людей, в той или иной форме имеющих отношение к тому, что находится в этой стекляшке, уже отправились на тот свет. Да и вы находитесь на волосок от гибели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Я категорически отказываюсь понимать, о чем идет речь!
– Вы зря не хотите прислушаться к моему совету. Поймите, к вам подходил тот, от чьей руки погиб господин Жих! Вы разговаривали с убийцей! И нет никаких гарантий, что вслед за мной он снова не наведается к вам, и тогда…
– Я попрошу вас, господин адвокат, оставить угрозы. А то ведь, не ровен час, мне придется обратиться в полицию.
