Ксана хотела подглядеть, что там у него на экране, но Федя тут же ловко закрыл окно.
– Привет, Оксана.
– Как дела революционные?
– Все идет по плану.
– А мы тут зашли с подругой кое-что посмотреть, я тебя увидела и говорю – о, это друг моего брата из партии эсеров. Она вообще поплыла! Говорит – вот это да, это же герои, наши дети будут их биографии в школе учить, я ими горжусь, я целиком и полностью одобряю их действия! Варя Панкратова, наша звезда, в газетах печатается, в телевизоре была сто раз. Пошли, покажись, кофе выпьем. Это твоей партии пиар будет.
Федя нехотя, но поднимается. Ксана подводит его к Варе.
Ксана (торжествующе):
– Вот Федя. Это Варя. (Шепотом, Варе) Дай на кофе, я пустая.
Варя сует Ксане деньги. Она пытается что-то сказать и не может. Наконец решается.
– Скажите, пожалуйста, а сколько членов в вашей партии?
– В местном отделении человек тридцать-сорок.
– Ваша ближайшая акция?
– Приходите в пятницу на Литейный, к Китайскому скверу. В три часа. Будет акция поддержки политзаключенных.
Ксана приносит три чашки кофе.
– Скажите, Федор, но ведь в нашем обществе нет революционных настроений, я это говорю как специалист по социальной психологии. А жажда социальной справедливости тает, исчезает даже в низах общества. Никто даже не представляет, как она может выглядеть – социальная справедливость. Где же ваша база?
– Когда академический композитор пишет музыку, а балерина крутит свои тридцать два фуэте, где их база? Их аудитория – десять тысяч человек на всю страну. Но этого достаточно. Наша база – русские революционные традиции. Классические революционные традиции: личная чистота и протест против действительности. Вот наши тридцать два фуэте.
– Личная чистота – это здорово, – восхищенно говорит Варя.
– Они там в партии не пьют, наркотиками не балуются, – вмешивается Ксана. – Мама говорит: если б они властям нервы не трепали, то и Бог с ними.
– Бог с нами, – убежденно говорит Федор. – Мы ни одной капли крови не пролили. Спасибо, девочки, за кофе, мне пора. До встречи.
Федор уходит.
– Ну чего? – спрашивает Ксана. – Есть зацепки? Вообще его ничем не прошибешь. Мне Митя рассказывал – он кого-то любил без взаимности и с тех пор все, отморозило его. Я один раз по квартире голая ходила – он и не посмотрел.
– Это великий человек, – говорит Варя. – Я не ошиблась. Он позвал меня в пятницу на акцию поддержки политзаключенных.
– Ну, куда еще революционер может позвать даму… – заключает Ксана.
Клара поднимается по лестнице. Подходит к дверям 21-й квартиры. Смотрит на табличку «Иеремия Браун». Нажимает на звонок.
Удивительно, сколько могут съесть сравнительно небольшие дети. Юра и Эльвира сгрызли кучу яблок, помидоров, редиски, гранатов, винограда. На последний помидор Юра уже не взошел.
– Я думал, лопну. А все влезло.
– А у меня еще много осталось – домой отвезу, там за минуту сожрут. Там, знаешь, сколько народу. У меня два брата, сестра маленькая. Они меня ждут, пасти открыли: чего нашла? Мы так говорим у себя: нашла это, поди найди…
– И твоя мама, и дядьки тоже… что-то находят?
– Находят будь здоров! – смеется Эльвира.
– А если… посадят?
– Посадят – будем сидеть. А чего делать? Ни фига работы нет, чтоб нормально платили. Я сейчас на рынке рублей на пятьсот нашла. Где бы я столько заработала?
– Учиться надо… – философски заметил Юра.
– Чего учиться? Я читать-писать умею, считаю в уме лучше дядек. Мамка твоя училась?
– Она химический институт закончила.
– Ага, и теперь только на водку хватает.
– Непонятно, – говорит Юра.
– Чего непонятно?
– Такие тачки в городе дорогущие. Откуда люди деньги берут?
– Откуда берут, – отвечает Эльвира, – они тебе хрен скажут.
Кларе открыла та же девица с прищуром.
– Браун… – произносит Клара. – Мне нужен Браун.
Девица смотрит на Клару.
– А вы по какому вопросу?
– Он мой… родственник.
– Его нет дома.
– Когда можно зайти?
– Попробуйте через час.
Девица закрыла дверь. Клара прислушивается.
«Дедушка! – слышно из-за двери. – Кажется, та женщина приходила, про которую вы предупреждали! С глазами!» – и все, больше ничего не слышно.
Лера толкает поплывшего Космонавтова.
– Ты что – напился? Я тогда ухожу. Ненавижу алкашей.
Космонавтов проясняется.
– Фемина! Фемина сапиена – женщина разумная! Предлагаю выработать план уничтожения твоего танка. Для этого нам следует заручиться поддержкой твоего мечтателя, этого, что ты говорила – рывылюционера, – и вместе мы будем непобедимы.
Лера малость подумала.
– Я сама хотела к нему пойти. Федька? Так. Где он может быть. Зайдем наудачу домой. У него жутко смешная квартирка, тут недалеко…
Клара снова позвонила, и снова возникла та же девица.
– Я вам сказала, – начала девица, но Клара с силой отпихнула ее и ворвалась в квартиру.
Она, видно, здесь была когда-то, потому что сразу обнаружила дверь в комнату Брауна. Клара распахнула дверь.
Браун сидит в кресле.
– Дедушка, – говорит из-за спины Клары девица, – она меня толкнула…
– Ступайте, Анжела, – отвечает Браун. – Клара, закройте дверь.
– Мне ничего не надо от тебя, – говорит Клара. – Скажи, где он, и я уйду.
– Присаживайтесь, Клара. Давно ли вы в Санкт-Петербурге? Какими судьбами? Вот видите, я оказался прав, а не вы. Я родился в Петербурге и умру в Петербурге. Я пережил Ленинград! А вы сбежали – чужого киселя хлебать.
– Презирайте меня сколько вам угодно, только скажите, где мой мальчик.
– Ваш мальчик! Вы его бросили двадцать лет назад.
– Иеремия, – говорит Клара. – Ты старый человек. Не бери греха на душу.
– Душа, грех… – пожимает плечами Иеремия Браун. – Не понимаю. Человек делает поступки – я понимаю. Ты распутна. Это самое плохое, что может случиться с женщиной.
– Христос простил… – шепчет женщина.
– Христос тебя простил? – удивляется старик. – Ты с ним встречалась?
Клара молчит.
Лера и Космонавтов поднимаются по крутой узкой лестнице на самый верх старого дома. Наверху, на крошечной площадке, только одна дверь.
Лера стучит.
– Федя! Федя, ты дома? Это я.
Федя открывает.
– Так и знал, что ты придешь.
– Это со мной, – показывает Лера на Космонавтова. – Прикольный мужик. Хотел с тобой познакомиться.
Космонавтов церемонно раскланивается.
– Брат Иван.
Федя удивленно поднял брови, но ничего не сказал.
Квартира замечательная: комната десять метров, кухня десять метров, но их разделение условно. Развал, конечно, – книги, бумаги – но без антисанитарии. Есть даже цветы в горшках.
– У меня еды нет никакой, – говорит Федя. – Чай только, хочешь? Можно сбегать вообще на угол.
– Не надо, Федя, – отвечает Лера. – Я сегодня ничего не ела и не хочу.
– Я его видел, – говорит Федя, – в морду дал.
Иван тихо шелестит книжками, внимания на себя не обращает.
– Ты видел Максима?
– Да. Он меня в пивную затащил. Такую блевотину гнал. Я рассердился…
– Сильно побил?
– Один раз.
– Ты все знаешь?
– Знаю, что он женится.
– Я этого не допущу, – говорит Лера.
– Скажите, – вмешался Космонавтов, – о прекрасная и жестокая госпожа, я стремлюсь понять вас – хотя это совершенно немыслимо, – вы не хотите, чтобы он женился конкретно сейчас, или вы желаете запретить ему жениться вообще, так сказать, ин дженерал? А также я хотел бы узнать, собираетесь ли вы сами замуж за упомянутое побитое сегодня лицо? Это в видах планирования наших действий… Информация – мать стратегии…
– Я хочу проснуться – и чтобы его не было. В голове у меня не было, понимаешь? А это не получается.
Лера бьет себя по голове.
– Вот тут он сидит! Не выходит!
Федя ласково берет ее руки.
– Не надо, Лера. Хорошая голова…
Иван усаживается на стул с важным видом.
– Скажите, молодой человек, а что пишут наши друзья из Испании? Есть ли настоящая работа?
– Вы о чем?
– Но вы же имеете отношения к заказам, или я ошибся?
– Вы ошиблись, – спокойно отвечает Федор.
– Вы не работаете по заказам? У вас что, – смеется Иван, – самодеятельность?
– Да вроде того, – говорит Федя.
– Это исключено, – Иван делается строг. – Русский филиал вашей организации образован девять лет назад. Или вы будете утверждать, что вы сами придумали движение социалистов-революционеров?
– Вы кто? – спрашивает Федор. – Лера, ты где его взяла?
– На улице, – отвечает Лера. – Он писал в канал пьяный.
– Давай отведем его обратно.
– Прекрасный, добрый юноша! – восклицает Иван. – Обождите минутку! Я так долго мечтал встретить вас! Когда я собрался в Россию, мои друзья отговаривали меня от этого – как они говорили – бесполезного путешествия. Они утверждали, что я больше не найду в наша Раша, в нотр святая Рус ничего из того, что я любил здесь когда-то. Там больше нет – лгали они мне – бледных юношей, мечтающих изменить мир, и никто больше не спорит с Богом о черте и не пишет Прекрасной Даме… Клевета, подумал я. Клевета. Хорошая работа никогда не пропадает бесследно, а здесь, в наша Раша, трудились настоящие мастера. Мастер Гоголь! Мастер Достоевский! Мастер Блок! Я не внял наставлениям, и вот я здесь и вижу вас. О счастье, о радость!
