– Из будущего видны лишь следы на тропах прошлого. Эти тропы извилисты, они часто пересекаются и раздваиваются.
– Ты не говоришь правды, посланец из будущего, – горько усмехнулся Мгатилуш. – Ты боишься ее. Не бойся – она известна нам. На тропе темагов ловчая яма. И мы на краю ее. Бездна разверзлась пред нами, и лишь Великая Жертва позволит миновать ее!
– Никакая жертва не позволит миновать бездну, – на всякий случай сказал Семен – уж очень ему не нравились упоминания о всяких жертвах. Другое дело, что старик под бездной явно имел в виду не какую-то абстракцию, а нечто вполне конкретное. – А что за бездна такая? Она что, только перед вами разверзлась? И больше ни перед кем, да?
– Она поглотит весь мир – разжует огненными зубами и проглотит. Земля и скалы, вода и ветер, люди и все живое исчезнут в огненном скрежете.
«М-да, врет, как очевидец, – подумал Семен. – А слепые бывают очевидцами? Тем не менее фантазия у старика буйная – наверное, это компенсация за потерю зрения».
– Послушай, жрец! После вас люди будут жить многие тысячи лет! Причем жить на краю бездны. Они будут называть это Концом Света и ждать, что он вот-вот настанет: завтра с утра, или через год, или через десять лет. Так было, наверное, десятки или сотни раз. Просто время от времени находился кликуша (Семен употребил выражение «вестник», «предсказатель», «пророк», но с пренебрежительным оттенком), которому Амма лично открыл свои планы. Иногда люди верили и начинали всерьез готовиться, иногда смеялись над пророками и забрасывали их камнями. Так или иначе, но конец света все равно не наступал, и люди жили дальше.
– Ты сам сказал, что твое знание не о нашем будущем, – покачал головой Мгатилуш. – Наверное, то, что говоришь ты, – правда. Но известно ли тебе, ПОЧЕМУ не разверзлась бездна? Или ты считаешь, что те, кого ты назвал «кликушами», лгали?
– Послушай, жрец! Жизнь в будущем совсем иная, и я многого в ней просто не смогу тебе объяснить. Лгать в твоем понимании – это утверждать то, что не соответствует действительности. Раз катастрофа так и не наступила, значит, пророки лгали. Значит, они неправильно что-то поняли.
– Как ты наивен! – сморщилось в улыбке безволосое лицо старика. – Ведь если на охоте ты ранишь зверя и я скажу тебе: «Он уйдет!» – ты добьешь его и скажешь: «Мгатилуш обманул меня!» – не правда ли?
– Что-то я плохо понимаю… К чему ты клонишь? К тому, что Конец Света не наступает потому, что люди предпринимают какие-то действия, да?
– Конечно! Как же может быть иначе?
– Ну, не знаю… Ты уж поясни мне, бестолковому!
– Ты не можешь не знать этого!
– Наверное, я неправильно выразился. Я всего лишь хочу, чтобы мое и твое знание было… м-м-м… на одном языке, чтобы мы понимали друг друга.
– Ты хочешь моего видения?! – старик помолчал. – Со мной в путешествие… с камнем Аммы?
Вопрос был непростой, но с ответом никто не торопил, и Семен позволил себе задуматься: «Проще всего назвать это все бредом, достать из-под полы автомат и… М-да-а… Еще и камень какой-то обозначился… Волшебный, конечно. В общем, они явно собираются принести меня в жертву. Точнее, использовать в качестве жертвы. Что им ответить? Что я, Семен Васильев, этой самой жертвой быть не желаю? Разве это серьезно? Подумаешь, жить он хочет! Пара дней пыток, и расхочется – делов-то! Вон, индейцы-ирокезы своих пленников неделями поджаривали, да еще и петь при этом заставляли!
Со всеми этими богами и их подобиями, конечно, чушь собачья, но… То есть получается, что эти хьюгги-темаги должны либо съесть меня, Семена, либо начать методичное истребление своих соседей. Причем речь идет не об одноактном событии или вылазке, а об изменении смысла жизни, которым станет охота за головами, а просто охота – в свободное, так сказать, время. Сейчас, похоже, дело обстоит наоборот. Как оказалось, „дикие“ хьюгги вполне могут действовать организованно, есть у них и руководители, и многовековые традиции, и идеологическое обоснование. Помнится, еще перед посвящением я поинтересовался у старейшин, не страшно ли им принимать в род Волка человека, на которого, вероятно, начата Большая охота. Кижуч выразился в ответ примерно так: „Кто может знать заранее: нам ли за тебя придется умереть или тебе за нас?“
Честно говоря, не хочется мне ни за кого умирать – я бы, пожалуй, пожил еще. И вообще: хочу домой – к лоуринам, к Ветке (эх, Веточка!..). Тогда что мне остается? Взять вот этого жреца в заложники и потребовать самолет к выходу из пещеры? Дикари-с, не поймут! Попробовать доказать, что я не тот, кто им нужен? Что я здесь по случайному стечению обстоятельств? Кажется, это безнадежно: для людей с религиозным или магическим способом мышления все мои аргументы обратятся в свою противоположность. Это если говорить правду. А если соврать, выдумать легенду, подстраиваясь под их способ мышления? Во-первых, не подстроиться, а во-вторых, что может сделать особь непригодной для жертвы? Ну, наверное, какое-нибудь уродство… Но у меня таковых, кажется, нет. Обо всем остальном мне попросту неизвестно. Как неизвестно и то, что они захотят сделать с несостоявшимся кандидатом. Уж, наверное, не отпустят на все четыре стороны. Что же остается? Внести им в обряд какое-нибудь новшество с отождествлением? Как Иисус отождествил тело Свое с хлебом, а вино – с кровью? Так это, наверное, целая революция в сознании. Хотя что-то в этом есть… Или около… Можно, можно за что-то зацепиться, можно! Почти придумал! Только сначала надо все-таки разобраться с ультханами и разверзшейся бездной. Остальные хьюгги ничего про это не говорили. Значит, или это тайная информация, или они вообще не в курсе. А вот Мгатилуш в курсе, и создается впечатление, что он эту информацию получил „из первых рук“, а не чьи-то сказки пересказывает. Впрочем, объективную и субъективную реальность они, кажется, не различают, так что возможно всякое. И все-таки, может быть, это даст шанс? В конце концов, помахать посохом перед смертью я уж всяко успею…»
– Да, я хочу твоего видения, – твердо заявил Семен. – Желаю отправиться в путешествие с этим самым… как его? – камнем Аммы.
– Ты заставляешь меня испытать ужас бездны, – сказал Мгатилуш. – Но я не могу отказать тебе.
При слабом свете еле тлеющего костра можно было разглядеть, что старик разминает какую-то траву, подсыпает труху или порошок… Действовал он на ощупь, но вполне уверенно и безошибочно – наверное, проделывал эту операцию каждый день, а может быть, и по несколько раз.
«Как-никак профессиональный путешественник, – мрачно усмехнулся Семен. – Я с этими первобытными скоро наркоманом заделаюсь! Что теперь? Опиум? Гашиш? Первый, кажется, делают из мака. Гашиш из конопли, если не путаю. Коноплю совершенно точно употребляют как наркотик – про это Чингиз Айтматов писал на заре перестройки и гласности. Она здесь наверняка растет, только я не знаю, как она выглядит. Эти их измененные состояния… Впрочем, для них они все одинаковые».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
