Потом обратилась в знакомую ему молодую женщину в развевающемся на ветру платье. Она держала узкий темно-зеленый лист, чей кончик разделялся натрое. Черногибник.
– Что случилось? – спросил Каладин.
Девушка-спрен выглядела обессиленной.
– Эта штука такая тяжелая! – Она подняла лист. – Я принесла его тебе!
Каладин взял листок двумя пальцами. Черногибник. Яд.
– Зачем? – жестко поинтересовался он.
– Я думала… – проговорила Сил, отпрянув. – Ну, ты так берег те листья. Потом потерял, когда пытался помочь другому в клетке с рабами. Я думала, ты обрадуешься, если получишь еще один.
Каладин чуть не расхохотался. Она понятия не имела, что сделала, – притащила лист одного из самых смертоносных растений Рошара, чтобы порадовать его. Это было нелепо. И мило.
– Все пошло не так после того, как ты потерял те листья, – тихонько проговорила Сил. – До того ты боролся.
– Я проиграл.
Она опустилась на колени и сжалась в комочек на его ладони, туманная юбка облепила ее ножки, а капли дождя проходили сквозь тело, заставляя его подрагивать.
– Он тебе не нравится, да? Я улетела так далеко… я почти забыла себя. Но я вернулась. Каладин, я вернулась.
– Почему? – взмолился он. – Почему тебе не все равно?
– Потому что, – ответила она, склонив голову набок. – Я ведь следила за тобой, знаешь. Еще в той армии. Ты всегда находил молодых и неопытных новобранцев и защищал их, даже если самому приходилось рисковать. Я помню. Очень смутно, но помню.
– Я их подвел. Теперь все мертвы.
– Не будь тебя, они погибли бы куда быстрее. Ты сделал так, что в армии у них появилась семья. Я помню их благодарность. Она-то меня и привлекла. Ты им помог.
– Нет. – Каладин сжал в пальцах черногибник. – Все, к чему я прикасаюсь, вянет и умирает.
Он стоял на самом краю, покачиваясь. Где-то далеко гремел гром.
– Эти люди в мостовом расчете, – прошептала Сил. – Ты бы мог им помочь.
– Слишком поздно. – Он закрыл глаза, вспоминая мертвого парнишку, которого видел днем. – Уже слишком поздно. Я потерпел неудачу. Они мертвы. Они умрут, и с этим ничего не поделаешь.
– Может, стоит еще раз попытаться? – Ее голос был тихим, но каким-то образом звучал громче бури. – Хуже ведь не будет.
Юноша замер.
– Каладин, в этот раз ты не проиграешь. Ты сам сказал. Они все равно умрут.
Он подумал о Тьене, о его мертвых глазах, глядящих в небо.
– Я не понимаю бóльшую часть твоих слов, – продолжала Сил. – У меня все в голове путается. Но по-моему, если ты так боишься причинить людям боль, тебе не стоит переживать за мостовиков. Разве ты можешь им чем-то навредить?
– Я…
– Каладин, еще один раз, – прошептала девушка-спрен. – Пожалуйста.
Еще один раз…
Люди, ютящиеся в бараках, не имеющие ничего, кроме единственного одеяла. Они боятся бури. Боятся друг друга. Боятся того, что принесет следующий день.
Еще один раз…
Он подумал о том, как плакал из-за смерти мальчишки, которого даже не узнал. Которому даже не попытался помочь.
Еще один раз.
Каладин открыл глаза. Он замерз и промок, но где-то внутри его вспыхнул огонек решимости, похожий на теплое пламя свечи. Пальцы сжались, раскрошив лист черногибника, и высыпал крошки в провал. Юноша опустил руку, на ладони которой сидела Сил.
Она взмыла в воздух, взволнованная:
– Каладин?
Он зашагал прочь от ущелья, шлепая босыми ногами по лужам, небрежно ступая по лозам камнепочек. Склон холма покрывали плоские растения, похожие на пластины сланца, соединенные попарно и отороченные пышной кружевной бахромой из красных и зеленых листьев, что раскрылись навстречу дождю, точно книги. Спрены жизни – зеленые огоньки, ярче Сил, но маленькие, как споры, – танцевали вокруг растений, увиливая от дождевых капель.
Каладин шел вперед, вода струилась мимо него речушками. На вершине холма он повернул ко двору, где лежали мосты. Там по-прежнему никого не было, кроме Газа, который привязывал на место сорванный брезент.
Каладин преодолел бóльшую часть разделявшего их расстояния, прежде чем жилистый сержант его заметил и нахмурился.
– Струсил, лорденыш? Что ж, если думаешь, что я отдам…
Газ поперхнулся, когда Каладин бросился вперед и схватил его за шею. Сержант поднял руку в изумлении, но Каладин отбил ее и повалил его на каменистую, залитую водой землю. Раздался громкий всплеск. Газ вытаращил глаза от потрясения и боли и задергался, когда пальцы Каладина сжались на его горле.
– Газ, мир только что изменился, – проговорил Каладин, наклоняясь поближе. – Я умер в том ущелье, и теперь тебе предстоит иметь дело с моим мстительным призраком.
Сержант извивался, отчаянно высматривая помощь, но никого вокруг не было. Каладин удерживал его без особого труда. Кое-что полезное нашлось и в вылазках с мостами: если сумеешь выжить, здорово укрепишь мышцы.
Каладин чуть ослабил хватку, позволяя Газу дышать. Потом наклонился еще ближе:
– Мы начнем все заново, ты и я. С чистого листа. И я хочу, чтобы ты сразу кое-что понял. Я уже мертв. Ты не можешь причинить мне боль. Ясно?
Газ медленно кивнул, и Каладин позволил ему еще раз вдохнуть ледяной и сырой воздух.
– Четвертый мост мой, – отчеканил Каладин. – Ты по-прежнему будешь отправлять нас на задания, но я стану старшиной. Последний умер сегодня, так что тебе все равно придется назначить нового. Ясно?
Газ снова кивнул.
– Ты быстро учишься. – Каладин позволил сержанту свободно дышать.
Он отступил, и Газ неуверенно поднялся на ноги. В его глазах притаилась ненависть. Он как будто был чем-то обеспокоен – чем-то большим, нежели угрозы Каладина.
– Я хочу перестать выплачивать свой рабский долг, – добавил Каладин. – Сколько платят мостовикам?
– Две светмарки в день, – мрачно ответил Газ, потирая шею.
Значит, раб получает половину. Одну бриллиантовую марку. Смехотворная сумма, но даже она понадобится. Ему также надо будет как-то удержать Газа.
– Я начну забирать жалованье, – сказал Каладин, – но ты получишь одну марку из пяти.
Газ вздрогнул и уставился на него сквозь полумрак.
– За старания, – уточнил мостовик.
– Какие еще старания?
Каладин шагнул к нему:
– Старания, во имя Преисподней, держаться от меня подальше. Ясно?
Газ снова кивнул. Каладин ушел. Он ненавидел тратить деньги на взятки, но Газу требовалось настойчивое, постоянное напоминание о том, почему Каладина нельзя убивать. Одна марка раз в пять дней не такое уж серьезное напоминание… но для человека, который рисковал, выбираясь наружу во время Великой бури, чтобы защитить свои сферы, ее может оказаться достаточно.
Каладин вернулся к маленькой казарме Четвертого моста, распахнул толстую деревянную дверь. Люди сидели и лежали внутри, съежившись, как и было перед его уходом. Но что-то изменилось. Неужели они всегда выглядели такими жалкими?
