правая рука — ревматизм, а диктовать письма я не способен.
Не буду говорить о том, как восхищает меня Ваша стойкая защита Союза Советов и Ваша прекрасная статья против г. Риу, — между нами не должно быть места похвалам, а они неизбежны, и я выхожу из этого противоречия, обнимая Вас мысленно, крепко пожимая Вашу руку артиста, учителя, борца.
В эти дни разжигания авантюристами вражды и ненависти между народами, во дни, когда угроза новой международной бойни становится все более реальной, в эти дни люди, которые умеют любить и веровать, должны говорить именно так мужественно, как говорите Вы.
Совершенно изумителен небывалый цинизм капиталистов Европы, которые на глазах у всех безнаказанно создают кровавый заговор против трудового народа. Можно думать, что экономический кризис является частью этого грандиозного заговора, что капиталисты искусственно создают армии безработных, для того чтоб превратить их в армии солдат. Возможно, что мы еще раз будем зрителями всемирной битвы нищих, организованной миллионерами.
Вот мысли и вот настроение в которых я живу. Я знаю, что это и Ваши мысли, это меня всегда искренно радовало.
Вы хотели бы встретиться со мною, — это и мое давнее горячее желание.
В мае я уеду в Союз Советов, где проживу до конца сентября. Не позволит ли Вам здоровье приехать в Москву? Как Вы думаете?
Крепко жму Вашу руку, искренно желаю доброго здоровья!
М. Горький
15. I. 31.
1013
Д. ПЕТРОВУ-ЮМАНУ
28 января 1931, Сорренто.
Уважаемый т. Петров!
Очень тронут Вашим письмом и благодарю Вас. В условиях той борьбы, которую мы, граждане Союза Советов и литераторы, ведем против старого мира, — гниение его становится все более очевидным и отвратительным — в условиях этой, в сущности, веселой борьбы единодушие и солидарность необходимы. А выходки врага против нас — совершенно естественны, и менее всего именно они могут смущать или волновать нас. Враг есть враг, и нам было бы наивно ожидать от него любезностей. Он сердится. Это хорошо, значит ему плохо. Давайте же постараемся, чтобы ему было еще хуже.
Крепко жму Вашу руку.
А. Пешков
28. I. 31.
Сорренто.
1014
К. Е. ВОРОШИЛОВУ
4 февраля 1931, Сорренто.
Климу Ворошилову, рабочему вождю Красной Армии рабочих и крестьян, — горячий привет.
М. Горький
1015
Д. И. КУРСКОМУ
9 февраля 1931, Сорренто.
Дорогой Дмитрий Иванович —
Р. Роллану хотелось бы видеть наши фильмы: «Турксиб» и «Земля», — кажется — так, — это фильм, демонстрирующий колхозы или совхозы. Видеть это надо не только ему, но и многочисленным друзьям его в Швейцарии, а также разноплеменным людям, которые часто посещают Роллана.
Нет ли у Вас этих лент? Если — есть, не пошлете ли ему:
Швейцария, Вилльнёв — Во.
«Villa Olga».
Если же нет — посоветуйте мне, как и где достать? Очень хотелось приехать к Вам 30-го января, затем — 7-го февраля, но — все не удается. Работы столько, что даже несколько теряюсь, не говоря о том, что устаю.
Спасибо за «Последние новости». Из Москвы сообщили, что мне будет посылка — книги; если получится, попросите сообщить мне по телефону.
Сердечный привет Анне Сергеевне.
Крепко жму руку.
А. Пешков
9. II. 31.
1016
РОМЭНУ РОЛЛАНУ
9 февраля 1931, Сорренто.
Дорогой друг —
я прочитал прекрасный Ваш ответ на статью г. Риу. Не буду говорить о том, с какой радостью и гордостью за Человека читал я Ваши мужественные слова. В Европе говорить так умеете только Вы один, — я верю, что поэтому Ваш голос хорошо услышат все честные, все истинно культурные люди Европы и, может быть, им удастся несколько отрезвить безумные затеи Аристида Бриан, — затеи, которые грозят миру ужасами еще не бывалыми.
Ремезов сообщил мне, что Вы хотели бы видеть фильмы «Турксиб» и «Земля», — я написал в Москву, чтоб Вам выслали их. Получаете ли Вы русское издание Ваших книг?
В апреле еду в Москву, если б Вы тоже собрались туда! Имейте в виду, что если здоровье позволит Вам сделать это путешествие — на польскую границу вышлют за Вами отдельный вагон. Хорошо бы поехать с Вами по Волге, по Каме, на Урал. На Волге — отличные пароходы. Я много рассказал бы Вам о прошлом волжских городов, прекрасные дни пережили бы мы, дорогой друг.
[Крепко жму Вашу руку].
М. Горький
1017
П. X. МАКСИМОВУ
14 февраля 1931, Сорренто.
П. Максимову.
Дорогой мой —
написать предисловие — не могу, ибо совершенно задавлен работой, которую должен кончить до отъезда в Москву. Печатаю в московских газетах воззвание о помиловании: ежедневно получаю телеграммы и письма отовсюду с предложением «дать статью» и даже «написать книгу». Не хватает времени удовлетворить всех.
Очерк в наши дни — серьезнейшее дело, об этом я говорил в одной из книжек «Н[аших] д[остижений]». Возьмите из этой статьи кусок и печатайте в виде предисловия — если хотите.
Привет и жму руку.
А. Пешков
14. II. 31.
Очерки — возвращаю при сем.
1018
С. П. ПОДЪЯЧЕВУ
24 февраля 1931, Сорренто.
Не обижайтесь на меня, дорогой мой Семен Павлович! Я редко пишу Вам только потому, что у меня совершенно нет времени переписываться для своего удовольствия. Вы представить не можете, как много приходится мне писать. Вот вчера я получил 17 писем, сегодня — 14, и добрый десяток их требует обстоятельных ответов. Разумеется — я не жалуюсь, ибо: «Взялся за гуж — не бай, что не дюж». Но мне нужно писать статьи, хочется написать пьесу, у меня не кончен «Самгин», а в правой руке сидит ревматизм, чорт бы его побрал! И вообще — 63 г. дают себя знать. А тут еще идут дожди на второй всемирный потоп, воет ветер, с крыши дома падает черепица, со стен осыпается штукатурка, — дом старый, ремонтировался последний раз в 1872 г. Переезжать в другой — неохота, этот далеко от города, изолирован хорошо, да и переехать-то хочется к вам, в Москву.
В апреле — еду. Увидимся? Буду жить где-нибудь под Москвой.
Будьте здоровы! Крепко жму руку.
А. Пешков
