Генерал-фельдмаршал граф Мольтке исходил именно из этого, отдавая свои классические лаконичные директивы армиям во время войн 1866 и 1870 гг. Но ему на собственном опыте пришлось убедиться в том, что практическое применение этого способа действий предполагает более основательную подготовку командиров всех степеней, чем она была в его время. Поэтому вся его многолетняя дальнейшая деятельность в мирное время и деятельность его преемников были посвящены этой подготовке, имевшей своей задачей:
а) добиться единого подхода к рассмотрению обстановки (оценка обстановки и принятие боевого решения) всеми командирами;
б) избегать всякого сковывающего схематизма в вопросах управления войсками в бою и
в) развивать у всех командиров самостоятельность мышления и действий.
В итоге сочетание свободы в осуществлении боевых задач, предоставляемой командиру-исполнителю, и личной инициативы последнего стало особой отличительной чертой и фактором силы прусско-немецкой армии. Чрезмерное увлечение той или иной стороной, имевшее иногда место, не меняло существа дела. Чем с большей эффективностью велось обучение и воспитание командного состава в этом направлении, тем с большей уверенностью, быстротой и гибкостью войска могли выполнять свои боевые задачи. Кроме того, это позволяло командованию учитывать в своих расчетах смелость действий как дополнительный фактор и реализовать скрытые потенциальные возможности, которые таятся в любой обстановке, но которые редко удается своевременно распознать и использовать в своих целях. И, наконец, тем большей была возможность поставить противника в зависимость от своей воли, то есть, другими словами, обеспечить за собой наряду с материальными факторами силы возможно больше других предпосылок для достижения успеха.
Принцип единоначалия в управлении войсками, не допускавший побочных путей отдачи приказов и приказаний, а также свобода принятия решений давали общевойсковому командиру возможность уверенно проводить свое решение в жизнь. В сухопутной армии, в отличие от высших органов ОКБ, этот принцип неограниченной командной власти проводился, как и прежде, с достаточной последовательностью.
Из поколения в поколение (и, в частности, после 1918 г., и после 1935 г., уже в новой сухопутной армии) в процессе практической учебы велась систематическая работа по усовершенствованию и внедрению описанных принципов управления войсками в их гармоничном взаимодействии друг с другом. Эта работа принесла свои плоды в кампаниях 1939 и 1940 гг., а также в операциях 1941 г. на Балканах и в Северной Африке. Она же явилась одной из предпосылок того, что сухопутная армия смогла начать свой роковой поход против Советского Союза, имея недосягаемый для того времени уровень боевого мастерства, обладая большим опытом и уверенностью в своих силах. Ее руководство также с уверенностью начало эту войну, несмотря на то, что противник имел огромное численное превосходство».
(Насчет огромного численного превосходства — это немцы себе льстят, чтобы как-то оправдать свое итоговое поражение от войск Красной Армии. Причем немецкие генералы в этих попытках оправдаться уже не замечают, что выставляют себя, генералов, идиотами, которые, нападая на СССР, оказывается, не знали, что численность Советского Союза 190 млн человек, что зимой в России холодно, осенью и весной слякотно, летом пыльно, а на Кавказе есть горы. Почитаешь их мемуары, и выясняется, что обо всём этом немецкие генералы узнали уже после того, как напали на Советский Союз.)
Но куда денешься от фактов — ведь немцы все же нанесли нам тяжелейшие потери и, утверждаю, в первую очередь потому, что их средний офицер был лучше нашего, а лучше он был в первую очередь потому, что его лучше учили и готовили. Сравните: немцы учили своих офицеров «избегать всякого сковывающего схематизма», а русская Академия Генштаба, по словам генерала Мартынова, «вместо практических деятелей… воспитывает доктринеров». Немцы сто лет воспитывали в своих офицерах «самостоятельность мышления и действия», а у нас «инициатива безжалостно подавляется в академии».
Сила армии даже не в накопленном оружии и даже не в тщательнейшем обучении солдат — главное заключается в подборе офицерских кадров. Если, предположим, ты, командир дивизии, собираешься мирно прокантоваться в своем кресле до пенсии, то и командиров полков ты будешь подбирать так, чтобы они и смирные были, и не подсиживали тебя, и при твоем посещении полка хороший стол накрыли, баньку истопили и баб пригласили. А если ты собрался воевать, то не можешь не понять, что такие полковники готовят тебе не только смерть, но и позор, посему и подбирать ты будешь совершенно иных офицеров.
Да, во Второй мировой войне победили советские офицеры, но победили не за счет высокого уровня всей их массы, а за счет не очень большого количества лучших из них при крайней подлости многочисленных худших. Но, к сожалению, лучшие и гибли в непропорционально больших количествах.
Полезный вывод
Подготовка командных кадров армии до войны велась крайне затратным и крайне неэффективным способом. Таковой она остается и сегодня. Это нам полезно знать?
Трусость и предательство кадрового офицерства РККА
У нас ни в литературе, ни в исторических работах не рассматривается не только вопрос предыдущей главы — измена генералов для подготовки себе заслуг перед новой властью, но и вопрос: а каково было этим генералам после поражений вверенных им войск возвращаться домой? В старину такие генералы бросались на меч от позора, а в гитлеровской армии в день капитуляции Германии свыше 200 генералов застрелились. Полководцы РККА в массе своей на такое были не способны, впрочем, в этом они не далеко ушли и от царских генералов — тем тоже позор глаза не ел.
Однако то, что полководцам РККА позор глаза не ел, ещё не означает, что им было безразлично, как к ним будут относиться люди, которые своих сыновей и мужей отдали им под командование. Ведь понимаете, сотни тысяч родственников тех, кого этот генерал привёл к поражению и смерти, вполне могли сказать этому полководцу: «Мой муж (сын, отец) по твоей вине погиб, а ты тут довольной рожей блистаешь!» А если даже не скажут, то подумают…
Так что полководцу, потерпевшему поражение, желательно было тоже пострадать, но не очень больно. Взять оружие, поднять своих бойцов в последнюю атаку и в ней погибнуть — это для них было слишком! Это очень больно. А вот попасть в плен и пострадать в плену — это в самый раз. Тем более что в плену генералов хорошо кормят, хорошо содержат — почему же не принять этот «мученический венец»? Ну а после войны, если враг победил, то ты вроде и не глупее и не подлее всех остальных генералов — они же ведь, мёртвые или оставшиеся в живых, тоже войну проиграли, так чем они лучше тебя? А если они войну выиграют, то тебя на радостях от победы простят, а ты будешь сопли по животу размазывать и доказывать, что тебе в плену было гораздо хуже, чем убитым на поле боя, и наши интеллигентствующие придурки тебя ещё и пожалеют — «ероем» будешь!
Согласитесь, что для генерала, проигравшего битву (хотя бы в своём представлении), сдача в плен выглядит весьма соблазнительно. Но для полководцев РККА была проблема: согласно Дисциплинарному Уставу РККА советские военнослужащие в плен не сдаются ни при каких обстоятельствах. А это означает, что как только ты начнёшь сдаваться в плен, то тебя свои же (из тех, кто серьёзно относится к присяге) и пристрелят. Что же делать?
Давайте попробуем ответить на этот вопрос, воспользовавшись логикой.
Во-первых. К моменту сдачи в плен надо иметь вокруг себя как можно меньше тех, кто честно относится к присяге, тех, кто может не дать тебе сдаться. Короче, желательно было бы, как генерал Власов, остаться одному с парой-тройкой таких же, как и ты, сопровождающих. Но этого маловато, поскольку ведь надо, чтобы к тебе гуманно относились в плену.
А для этого, во-вторых, нельзя раздражать врага его ненужными потерями, поскольку к потерям уже после победы, которые враг и сочтет ненужными, все относятся крайне отрицательно, пусть даже эта победа пока ещё в уме победителя. Для полководца РККА, собравшегося сдаться в плен, это большая проблема, поскольку нельзя объявить своим войскам о сдаче, нельзя сдачей своих войск уменьшить потери врага. Что же делать? Логически следует, что полководец РККА, решивший лично сдаться в плен, будет делать всё, чтобы вверенные ему войска нанесли врагу как можно меньше потерь и для этого он в первую очередь дезорганизует вверенные ему войска, и этой дезорганизацией прекратит их сопротивление.
