Он был абсолютно прав, но я боялась уйти. Казалось, если выйду из комнаты, это самое «худшее» немедленно случится. К счастью - если, конечно, тут было уместно это слово, - выходить все равно приходилось: природа требовала своего. Заодно заскакивала на кухню перехватить чего-нибудь на бегу. Спала, не раздеваясь, в гардеробной Келлина на кушетке. По утрам, убедившись, что за ночь ничего не изменилось, шла к себе, чтобы умыться и переодеться, и возвращалась. На время всяких лечебных и гигиенических процедур лекарь или его помощник также выставляли меня за дверь, и тогда я потерянно бродила по коридорам, а за мной черной тенью следовал Ноффер – угрюмый, понурый, наверняка понимающий: происходит что-то недоброе.
Слуги смотрели на меня с сочувствием – искренним или показным, но мне не было до этого никакого дела. Хотя помощь Весты я оценила: она всегда оказывалась поблизости и без лишних слов понимала, что мне может понадобиться.
Приезжали какие-то люди – справиться о состоянии Келлина, выразить сочувствие. Разговаривал с ними Теренс, даже не докладывая мне. Единственным исключением стал король, который явился узнать новости лично. Тут я, разумеется, вышла в гостиную, хотя только на пороге сообразила, что не помешало бы переодеться и причесаться. Но, похоже, Ямбер не обратил никакого внимания на мой затрапезный вид. Говорил долго и цветисто, однако его слова сливались в какой-то белый шум. Я кивала, благодарила, кланялась, а сама думала лишь о том, как бы он поскорее ушел и я вернулась к Келлину. Только однажды вынырнула на поверхность, уцепившись за его слова, отозвавшиеся резкой болью:
- Даже если лорд не выживет, вы не останетесь без помощи и защиты, дама Лорен, это я вам обещаю. Я сам буду вашим опекуном до совершеннолетия наследника. Но давайте надеяться, что это не понадобится. Я прислал своих лекарей, они сейчас осматривают лорда. А мне пора. Будьте мужественной и не сомневайтесь в моем сочувствии.
Слегка наклонив голову, король поднялся и вышел. Я осталась стоять столбом посреди гостиной, кусая губы и глотая слезы.
Королевские лекари не сказали ничего нового, но согласились с Мауфом: надо ждать. Лечение, как я поняла, было чисто номинальным: обтирали мокрыми тряпками, чтобы сбить жар, промывали и смазывали рану мазью, а если Келлин ненадолго приходил в себя, поили вонючим зеленым снадобьем. Впрочем, «приходил в себя» - это, конечно, громко сказано. Хоть и открывал глаза, но явно не понимал, кто он, где он и какой на дворе год. Равно как и то, что происходит, и кто находится рядом. Но хотя бы мог глотать, и не только воду или лекарство, но и протертый суп, которым его кормили.
Громмер справлялся о состоянии Келлина каждый день через слуг, иногда по пути во дворец или домой заезжал сам. На правах родственника ему разрешалось заходить в спальню. Узнав, что изменений нет, вздыхал тяжело и просил держаться.
- Скажите, дядя, - приставала я к нему, - ну почему они поехали без охраны?
- Потому что охрана только привлекает лишнее внимание, Лорен, - терпеливо отвечал он. – Да и вряд ли это помогло бы, если уж выследили и решили захватить.
А еще я просто замучила разговорами Имбера, при любой возможности снова и снова выспрашивая, как все произошло и как им удалось бежать.
- Вы не представляете, насколько я вам благодарна, Имбер, - хотя к слугам и полагалось обращаться на «ты», я не могла заставить себя это сделать. Вот с ним – точно нет. – Жаль, что у меня нет возможности наградить вас, но когда лорд поправится, он непременно об этом подумает.
- Не стоит, госпожа, - поклонился он. – Я должен был сделать все, что в моих силах, как же иначе?
Сколько прошло времени? Неделя? Две? Один день сливался с другим в бесконечную ленту. Келлину стало немного лучше, потом снова хуже, но я все еще цеплялась за призрачную надежду, что он справится.
Однажды поздно вечером я стояла у окна и смотрела в сад. С минуты на минуту должен был прийти помощник лекаря, который оставался с Келлином на ночь, и тогда я смогла бы лечь спать в гардеробной. Снова шел снег – как в тот вечер, когда в замок прискакал вестовой с новостью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- О чем задумалась, Лорен? – услышала я, не веря своим ушам. – Выбираешь фасон траурного платья?
Горло сжало тугим спазмом, дыхание перехватило, пальцы мгновенно онемели. Повернувшись, я смотрела на Келлина и не могла сказать ни слова. Его глаза были прикрыты, но ресницы подрагивали, а губы тронула слабая улыбка.
А потом мне словно дали пинка. Всхлипнув, я бросилась к нему и, как в первый вечер, опустилась перед кроватью на колени. Схватила его за руку, слезы полились ручьем, как будто открыли кран.
- Ну тише, тише, - поморщился Келлин, чуть приподняв веки. – Ты так расстроена, что я не умер?
Не найдя достаточно экспрессивных слов в языке Нерре, я едва сдержалась, чтобы не употребить русские. Вместо этого дотянулась и коснулась губами его губ – и они дрогнули, пытаясь ответить.
- Боюсь, Лорен, у меня даже на это нет сил, - сказал он хриплым шепотом и закашлялся. – Кажется, ты все-таки поставила не на ту лошадь.
Ответить я не успела: в спальню вошел помощник лекаря. Увидев, что Келлин пришел в себя, тут же выставил меня в коридор и отправил слугу за Мауфом. Тот, передав на время своих менее важных пациентов другому врачу, переселился к нам, чтобы постоянно быть рядом.
Я ходила по коридору из конца в конец, в клочья раздирая зубами носовой платок. Ноффер устал таскаться за мной и улегся посреди коридора, посматривая одним глазом. Наконец дверь открылась, лекарь подошел ко мне.
- Госпожа Лорен, не буду скрывать, все очень скверно. Да, лорд пришел в себя, хотя это может быть то, что мы называем «последнее дыхание жизни». Иногда умирающим ненадолго становится лучше, но это последний рывок. Однако если он переживет эту ночь, скорее всего, пойдет на поправку.
- К нему можно? – я умоляюще сложила руки на груди.
- Да, конечно.
- А Эйвин?
- Если я увижу, что лорд близок к смерти, отправлю за мальчиком, чтобы попрощался с отцом. Только прошу вас, госпожа… Господин Келлин борется за жизнь, помогите ему. Не надо слез, каких-то… ненужных слов. Понимаете?
Я кивнула, высморкалась в огрызок платка и вошла в спальню. Подтащив стул, села рядом с кроватью, взяла Келлина за руку. Он был в сознании: приоткрыл глаза, едва заметно улыбнулся.
- Лекарь сказал, что ты должен пережить эту ночь, - я крепко сжала его пальцы. – Прошу тебя, постарайся. Ты нужен Эйвину. И мне тоже очень нужен. Я люблю тебя. Всегда любила!
- Поцелуй меня, Лорен! – попросил он тихо.
Я коснулась его губ – сухих, горячих, и они снова шевельнулись, отвечая.
Время остановилось окончательно. Я все так же держала его за руку, вслушиваясь в редкое хриплое дыхание. Иногда он открывал глаза, словно хотел убедиться, что я рядом, и тут же закрывал снова. Подходил Мауф, считал пульс на шее, прикладывал ухо к груди. Потом обтирал лицо Келлина влажной тканью, давал, приподняв голову, выпить какого-то снадобья с ложки.
Каждый раз я следила за его действиями с замиранием сердца: вдруг сейчас пошлет слугу за Эйвином?! Но лекарь, вздохнув тяжело, отходил, садился на стул в углу и погружался в свои мысли. А я снова цеплялась за надежду. И молилась как могла: пожалуйста, пожалуйста, пусть он выживет, пусть поправится.
Темнота за окном стала не такой густой, из черной превратилась сначала в темно-серую, потом в бледно-серую с алыми отсветами: дело шло к рассвету. Я вдруг поняла, что не слышу привычных вдохов – тяжелых, хриплых. Лицо Келлина, совсем недавно багровое от жара, побледнело и покрылось крупными каплями пота.
- Мауф! – в ужасе выдохнула я.
Лекарь поднялся и стремительно подошел к кровати. Дотронулся до шеи, наклонился и… улыбнулся – нет, мне не показалось!
- Госпожа, он спит. Жар спал. Ему легче! Он справился!
Выпустив руку Келлина, я откинулась на спинку стула. Слезы снова полились водопадом, только теперь от облегчения.
