Я выпрямилась. Новая рябь прошлась по зеркальной глади. Черные тела появились и на моей стороне, как будто вмиг отразившись от плененных собратьев.
Отстраненно наблюдая за тем, как змеи над поверхностью повторяют скользящие движения тех, что внизу, я снова кинула взгляд на свое отражение.
Что это?
Мое тело обтягивала тонкая черная сеть. Начинаясь от плеч, она покрывала каждую частичку кожи и уплотнялась на кончиках пальцев рук и ног. Сеть не терлась о кожу, она словно сама была кожей. Темные сплетенные между собой нити — мягкие как шелк.
Я провела рукой по животу, по скоплению аметистовых родинок вокруг пупка. От нитей исходил холод. Сетка поблескивала и переливалась, как извивающиеся тела змей, скопившиеся у моих ног.
Испугавшись этих ощущений, я поспешно убрала руки от собственного тела.
Животные всегда ненавидели меня. Но эти змеи не выглядели враждебно. Те, что успели подползти совсем близко, копошились у моих ног, сворачиваясь в кольца и переползая через мои пальцы, даря суховатые щекочущие прикосновения. Замечательно, что это всего лишь сон.
Обнаженная в окружении змей. В стеклянной клетке, укрытой тьмой и осколками зеркал. Какое счастье, что этого никто не видит. И отвращением, и страхом, и смущением я могла упиваться в полном и благодатном одиночестве.
Со всех сторон начало доноситься шипение. Я настороженно проследила, как малютки-змеи расползаются в стороны, создавая свободное пространство вокруг меня. Зеркала во тьме замелькали с удвоенной силой, озаряя все вокруг отраженным светом все еще скрытых от глаз светлячков.
Из тьмы появился силуэт, обрамленный зеленоватым светом. Шипение смолкло. От неожиданности я шагнула назад и, потеряв равновесие, неуклюже осела на пол, уперев за спиной ладони в пол.
Человек начал медленно приближаться. Узнав его, я судорожно вздохнула.
Хранитель ядов.
Быть не может. Он не должен находиться здесь. Не в месте, где мой контроль абсолютно бессилен.
Вспомнив, что мое тело полностью выставлено напоказ, я притянула колени к груди и обхватила их руками, превратившись в дрожащий комочек.
Это сон, это сон, это сон.
Граф остановился прямо передо мной. Облаченный в молочно-белую сорочку с пышными рукавами, заправленную в брюки, чуть взлохмаченный и босой он походил на человека, неспешно готовившегося ко сну, но внезапно отвлеченного чем-то несуразным, заставившим его сорваться с места, позабыв о нравственных принципах и элементарном этикете.
Это сон.
В его взгляде не было ни капли надменности. Лишь меланхолия и сожаление. Я запомнила этот взгляд еще с первой встречи, потому что никак не могла понять его значение.
Этот человек был на ступень выше любого, с кем когда-либо вступал или вступит в беседу. И это даже не констатация. Это впечатление, которое он производил. Он смотрел и будет смотреть сверху вниз на всякого, кто заставит его вымолвить хотя бы слово в ответ.
Откуда же это отстраненное сожаление?
Владела бы им надменность, и ироничное«сожалею, что вы грязь» могло бы читаться в каждом блеске его глаз на свету, а подавляющая величественность была бы наилогичнейшим компонентом его личности.
Но если надменности нет и в помине, тогда сочувственное«сожалею, что втаптываю вас в грязь» лучше характеризует его мысли? Или я вновь ошибаюсь?
Не глядите на меня с такой жалостью, Хранитель ядов, какой бы смысл ни вложен был в ваш странноватый титул. Не старайтесь усыпить мою бдительность этой сбивающей с толку грустной полуулыбкой.
Я затаила дыхание, когда граф медленно, будто пробираясь сквозь толщу воды, опустился на корточки и протянул ко мне руку. Его пальцы проникли под покров моих волос, скрывающих лицо, и он осторожно отодвинул их, внимательно вглядываясь в мои глаза.
«Что вам нужно?» — хотелось спросить, но из горла не вырвалось ни звука. Вместо этого стеклянное пространство заполнилось шипением, словно змеи уловили мои мысли и озвучили их на своем змеином языке.
Подушечка указательного пальца графа огладила мою щеку — невесомое прикосновение, ощущающееся даже меньше, чем капли теплой весенней мороси.
Я отстранилась. Некуда бежать.
Однако это мой сон, и в моих силах прервать его.
Закрыв глаза, я попыталась выпутаться из паутины сновидения.
И сомкнулись веки, чтобы погрузить обладателя в сон, где веки его будут сомкнуты в той же мере…
Философская мысль не помогла мне сосредоточиться. Чужие обжигающе ледяные ладони легли на мою шею, пальцы обхватили затылок.
Шумно выдохнув — на этот раз звук отразился в пустоте, и змеи подхватили его восторженным шипением, — я вырвалась из рук графа и дернулась назад всем телом, стремясь быть как можно дальше.
Бежать и прикрывать наготу одновременно — задача невыполнимая. Взор графа задержался на моем лице, а затем опустился ниже — изучая, созерцая, вкушая. С безмолвным вниманием он рассматривал каждый миллиметр моего тела, и чем дольше это длилось, тем больше мне казалось, что любая часть моей кожи столь же непристойна как та же бесстыдно оголенная грудь.
Я поползла прочь, двигаясь спиной вперед. Рывками, перебирая ногами, скользя пятками по гладкому леденящему ступни полу, падая на спину, снова приподнимаясь и опять скользя. Подняться на ноги не было сил. Холод, будто живое существо, заточенное под поверхностью, нетерпеливо набрасывался на все, что касалось его сущности, жадно проникал через поры и разрастался внутри, покрывая коркой льда внутренности и упиваясь вкусом замедляющейся крови. В какой-то момент я потеряла связь с ногами. Они превратились в довески, в тащившуюся за мной мертвечину, в ненужный хлам.
Но я продолжала отступать. Граф неторопливо шел за мной, не пытаясь догнать или чем-либо помешать. Похоже, холод его ничуть не тревожил. Босые ноги мягко ступали по поверхности, под которой собирались извивающиеся тени.
До боли сжав зубы, я снова дернулась назад. Здесь не было препятствий, на которые я могла бы наткнуться. Лишь чернеющая пустота, время от времени озаряемая боязливыми вспышками. Это отступление может длиться вечно.
Бросаясь во все стороны, отдаваясь на милость порывам тела, а не разума, чувствуя, как взлетают и опадают на лицо волосы, потревоженные прерывистым дыханием, я все больше напоминала себе одного из этих ползучих гадов. Содрогаться всем телом от нарастающего шипения, проникать через щели
