— Обеспечить безопасность порта?
— Так там написано.
— То есть что сделать?..
— Не знаю, ваше высокоблагородие. Письмо прислал комендант Громбелардского легиона.
— Чтобы обеспечить безопасность порта?
— Угу.
— А… солдаты? Может, они могли бы… не знаю… взять порт под охрану. Или еще что-нибудь.
Ленея показала принесенное платье, словно спрашивая: «Подойдет?»
— Да. Погоди… Что с тем портом?
— Не знаю, ваше высокоблагородие.
Арма оперлась на локоть.
— Сейчас я тебе врежу, — пригрозила она. — Ваше высокоблагородие, ваше высокоблагородие… Что нужно делать?
Ленея молчала — столь же вежливо, как и выжидающе.
— Ну? — поторопила наместница.
— Что я должна сказать? — спросила Жемчужина.
— Что-нибудь, кроме «ваше высокоблагородие». Я тебя спрашиваю.
— О чем?
В голосе невольницы звучала едва скрываемая злость. Арма удивленно посмотрела на нее. Ленея была для нее не столько служанкой, сколько доверенной подругой.
— Какая муха тебя укусила?
— Никакая.
— В таком случае… в таком случае сейчас я тебя укушу. Я хочу знать, что все это значит?
Наместница отбросила покрывало и встала, слегка путаясь в простынях. Жемчужина стояла перед ней, недовольная, но внешне все такая же вежливая, с платьем в руках.
— Ваше высокоблагородие, — сказала она, — чего ты от меня хочешь? Ты спрашивала о содержании письма. Я его изложила.
— Но оно совершенно глупое, это содержание! — завопила наместница. — Почему ты мне не говоришь, что оно глупое? Ты уже написала ответ этому толстому идиоту? Чтобы он сам брал под охрану порт и еще все, что хочет, даже уборную в казармах?! Где этот ответ? Я сейчас же его подпишу! Что я должна сделать — послать шпионов, чтобы они выяснили, нет ли в порту кого-то чужого? Ясно, что нет. Чужой? В порту? Может, еще и корабль какой-нибудь пришел? Куда угодно, но — в порт?
— Я не писала ответ. Комендант легиона не сам это придумал, — холодно заметила Жемчужина. — Он получил приказ. От кого, ваше высокоблагородие?
Блондинка нахмурилась.
— Ну хорошо, он получил приказ, — сказала она уже значительно спокойнее. — И что с того?
— Если ты хочешь, ваше высокоблагородие, послать письмо, из которого следует, что приказ его высочества князя-представителя идиотский, то продиктуй мне его. Я сама ничего подобного не напишу.
— Но приказ идиотский. Да или нет?
— Не знаю, ваше высокоблагородие.
— Я тебя сегодня убью.
— Ну так убей, ваше высокоблагородие. Тоже мне… фи! Такова уж судьба невольницы.
Арма ошеломленно смотрела на нее.
— Но… что на тебя сегодня нашло?
Жемчужина слегка прикусила губу, наконец, вздохнув, положила платье на стол и пожала плечами.
— Уже несколько дней, что бы я ни сказала, все не так. А уж в особенности если я скажу что-нибудь о князе. Впрочем, вообще все не так… А ты будешь перекладывать документы слева направо и обратно? Чего ты от меня хочешь, Арма? — она произнесла имя таким тоном, что было совершенно ясно: она делает это исключительно для того, чтобы доставить удовольствие своей госпоже. — Я боюсь. Ты постоянно на меня кричишь, забрасываешь все дела и изображаешь удивление: почему это я не пишу представителю о том, что он дурак? Еще чего! Пришло письмо. Ничем не хуже любого другого. И делай с ним, госпожа, что хочешь.
— Значит, вот в чем дело.
Жемчужина снова пожала плечами, вопросительно показав взглядом на платье.
— Нет. Оставь, мы разговариваем.
Невольница услужливо обратилась в слух.
— Но он на самом деле не дурак, — негромко сказала наместница, поворачиваясь и снова направившись к кровати. Присев на ее край, она провела рукой по подушке. — Ты оценила его чересчур… опрометчиво.
— Опрометчиво? А взять, к примеру, хотя бы это письмо?
— Все не так, Ленея… Я с ним разговаривала.
— Уже три раза.
— Ты что, считаешь наши разговоры?
— До трех не нужно считать, чтобы знать, что их было три.
— Он не дурак, — упрямо повторила наместница, щеки которой чуть порозовели. — Он… послушай, ему ни разу не дали шанса, возможности… Представь себе, каково это, когда постоянно решают за тебя…
Вот как раз этого невольница наверняка не могла себе представить…
— …отказывают в доверии, игнорируют. Всегда все доставалось Верене. Любимице императрицы. Ее братьев сочли ни на что не способными — и точка.
Удивленная Ленея не знала, что по этому поводу думать. Полжизни она служила императорской дочери, и у нее не умещалось в голове, что кто-то вообще может сравнивать ее высочество Верену… с таким вот Аскенезом. «Сочли ни на что не способными…» Это что, была шутка?
— Ваше высокоблагородие… Арма… Ты что, шутишь надо мной?
— Ленея, разве ты не понимаешь? Мы обе хорошо разбираемся в людях… что с тобой случилось, почему ты ничего не видишь? Как такое может быть? Аскенез не дурак, ему не хватает опыта и верных, преданных людей, ничего больше! Вместо этого советники управляют им, пользуясь его трудолюбием и… ну да, наивностью. Ты хоть представляешь, какую ему выбрали жену? А тем временем, если дать ему шанс и поле для деятельности, поддержать хоть немного, то вскоре его способности заметят все и везде, даже в Кирлане! Он умеет признаваться в собственных ошибках, просил у меня совета. Мы разговаривали о…
Жемчужина не перебивала ее ни единым словом, поскольку наместница была права. Обе разбирались в людях. Она просто не понимала, как могла столь долго оставаться глухой и слепой. Невольница с сертификатом Жемчужины всегда должна слушать, смотреть и думать. А она… она и в самом деле не думала.
Наместница все говорила и говорила. Невольница все слушала и слушала.
— И что теперь? — спросила она в какой-то момент. Вопрос был обращен в пустоту — она ни о чем не спрашивала наместницу.
Но наместница замолчала.
— В каком смысле — что теперь?
Ленея внутренне собралась.
— Ты влюбилась, Арма. Ты об этом знаешь? Безнадежно, будто пятнадцатилетняя. И так же глупо.
Блондинка остолбенела, а потом возмутилась:
— В кого? В представителя?
— Нет, конечно, — возразила невольница. — Не в представителя. Ваше высокоблагородие, ты влюбилась в беспомощного и беззащитного мальчишку, который остался один против всего мира, которого используют и который нуждается в опеке. Собственно, это даже не любовь. Увлечение. Подобное, увы, случается. Особенно с женщинами нашего возраста, — она подчеркнула «нашего», поскольку, хотя и была немного младше своей госпожи, хотела смягчить смысл сказанного. А смысл был примерно такой: «Старые бабы, Арма, любят чувствовать себя матерью по отношению к более молодым и слабым, чем они, мужчинам. Особенно когда они одиноки и у них нет своего собственного потомства. Таким бабам порой легко задурить башку».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
