Он сидел, привалившись к стене и прикрыв глаза, а на потертом ремне, стягивавшем серую верхницу, болталась привязка — пеньковая веревочка с шишкой на конце. Колдун, видать, так вымотался, что попросту не замечал "украшения" вздетого ему на пояс вездесущей Светлой.
Бьерга на слова Донатоса лишь неодобрительно покачала головой. Приезжие ратоборцы, хмурые и молчаливые, стояли в стороне, слушая креффов, и будучи при этом наособицу от них.
— Не можем мы плату урезать. Едва жива Цитадель… — вновь завел свою песню Койра.
Глава досадовал. Насельники крепости молчали, привыкшие ждать окончательного решения от него. Да только у Нэда не припасено нынче решения. И греховно было возлагать принятие оного на обережников, которые, измотанные, сидели сейчас по лавкам и ломали голову над тем, что даже он не знал, как решить.
В дверь постучали.
Ну вот.
Смотритель устало потер переносицу и громко сказал:
— Входите с миром.
— Исполать, Глава, — поклонился от порога старший обоза.
Смотритель Крепости тотчас признал в мужике посадника Гродны — большого города к полудню от Цитадели. В Гродне жили аж три сторожевых тройки, так она была велика. Следом за посадником в горницу входили остальные прибывшие. В покое мигом стало тесно. Мужчины смотрели на обережников сурово, без заискивания, и в лице каждого отражалась твердая решимость стоять за свою требу насмерть.
Глава припомнил имя гродненского посадника и произнес:
— Мира в пути, Корислав, и мира под нашей кровлей. Долго ли добирались?
— Не долго, хвала Хранителям, — ответил тот, стараясь ничем не выказывать своего напряжения. — Добрались быстро, и ночи выдались спокойными.
— Что ж вы роздыху себе не дали? — мягко спросил Нэд, надеясь незаметно для Корислава выторговать себе лукавую отсрочку на раздумья. — Сходили бы омылись с дороги, выспались, а завтра бы и слово держать пришли…
Высокий крепкий мужик с бронзовой гривной на шее, стоящий рядом с Кориславом, вдруг качнул седой головой и ответил:
— Нет у нас времени, Глава, пиры пировать да кости парить. Пока мы к тебе ехали, два града без ратоборцев остались. Зажирают нас, Глава. Нас, деревни наши, веси, жен и детей. Живьем гложут, а вам и дела нет. Ни защиты от вас, ни подмоги. Только, знай, деньги отсчитывай. А у кого их нет — значит сгибнуть судьба. Не дело то. Нет в этом добра. И правды нет. Да и защита ваша, что ни день — слабее. К нам жалобщики со всех углов идут, говорят, нечисть едва не к самым домам выходит. Покойники после отчитки подымаются. За что ж мы платим?
Стоящие рядом с ним мужчины закивали.
Нэд почувствовал, как каменный пол Цитадели уходит из-под его ног. Впервые Глава понял, что не знает, как быть. Сбавить цену? А жить на что? И в тот миг, когда воевода лихорадочно собирал разбежавшиеся мысли, со своей лавки поднялся Клесх.
Его не сразу заметили, ибо ратоборец был не только моложе всех креффов, но еще и сидел ниже всех от управителя, однако спокойный ровный голос отвлек внимание старосты с бронзовой гривной на шее.
— Как звать тебя, уважаемый?
Посадник обернулся, окинул Клесха быстрым взглядом внимательных глаз и ответил:
— Кресом. Из Росстаней я.
— Я был в Росстанях лет пять назад, у тебя тогда родилась внучка.
При упоминании о ребенке жесткое лицо мужчины разгладилось, а во взгляде колючих глаз появилась теплота.
— Да. Пять годков сравнялось.
— Дело ваше мы рассудим, Крес, по всей правде. Я ездил в вашу сторону за выучами этой весной. Видел по пути разоренную деревню. Того мы больше не допустим.
Корислав неуверенно кашлянул и как можно учтивее сказал:
— Ты прости, обережник, да только пояса воеводского на тебе я не вижу. Отчего ты за Главу слово взял и говоришь, будто он тебя отрядил?
Нэд спросил:
— А ты, Корислав, требу разобрать приехал? Или на пояс поглядеть?
Смотритель шагнул вперед. Солнце, падающее в узкие окна, отразилось на медных бляхах тяжелого широкого ремня из турьей кожи.
Коротким отрывистым движением старший крефф расстегнул пряжку, снял с себя знак власти и перекинул Клесху через плечо, насмешливо обращаясь к посаднику:
— Так тебе его лучше слышно будет?
В горнице повисла тишина. Так тихо сделалось, что ветер донес крики выучей, скачущих по ратному двору и стучащих учебным оружием. Донатос открыл воспаленные от бессонницы глаза и посмотрел на окаменевшего Клесха. Лицо Бьерги было застывшей личиной изумления. Остальные креффы молча переглядывались.
— Так — лучше, — кивнул с достоинством Корислав, который путем и не понял,
что
произошло у него на глазах.
Клесху пояс показался горячим, многопудовым и каким-то негнущимся. Мерещилось — ноги вот-вот подломятся под неслыханной тяжестью.
— Цитадель может вовсе не брать с вас денег за оберегание, — тем временем сказал ратоборец, надеясь, что со стороны не видно, как он покачнулся, ощутив плечом многопудовую ношу.
— Как так? — удивился Крес, чуя подвох.
— Если вы согласитесь, Цитадель перестанет взимать серебро за работу Осененных. И защиту получат все, даже последние бедняки. Обережной чертой обнесем каждое поселение, каждую весь, каждую заимку. Но за то каждую зиму по санному пути будут приходить в Цитадель обозы с оброком. Десятую долю прибытка с каждого двора будешь собирать и отряжать сюда, в Крепость. Старосты снимут десятину всяк со своих. Без утайки, без лукавства. Узн
а
ю, что хоть плешивую кунью шкурку утаили — самолично приеду головы сечь.
Ходоки переглядывались. Десятина. Кусище немалый, но посильный. Всякому посильный. Вот только…
— А какую защиту упредишь за этот оброк людям? — быстро спросил Корислав. — За десятину что ж, каждый двор сможет обережника позвать, буде понадобится?
— Каждый. Оградительная черта, помощь целителя в родах или детской хвори, с которой не справляются травницы и знахарки, провожание поезда торгового до места, упокаивание мертвых. Все, что сверх — уже за отдельную плату. Может, жене твоей притирок захочется, чтоб лицом моложе девки красной стать? За такое уж ты из своего кармана платить будешь.
Ходоки усмехались в бороды.
— Но это не все, — продолжил Клесх. — Еще вы, посадники, при каждом городе срубите детинец. И туда на выучку ратоборцу отдадите по крепкому неженатому парню возрастом от шестнадцати до семнадцати весен с каждого двора в обучение. Ежели осиротеют в городе какие дети — их туда же определяйте, а не в закуп. Еще найдите десяток волкодавов. И чтоб псарня была при каждом детинце. Сверх того, отправьте ребятишек. Пусть наловят сорок для сорочатника. Птиц по двадцать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
