– Я одет, но, поверь, я бы ни за что не облачился в эти брючки для мужского стриптиза, если бы знал, что ты встретишь меня в костюме Евы.
Он выразительно посмотрел на ярко-красные брюки, в которых накануне изображал Элвиса.
Она едва не задохнулась от возмущения, не отводя взгляда от его обнаженных… интимных мест, которые, как он утверждал, были скромно прикрыты. Святые небеса, она ему покажет.
– В костюме Евы? – закричала она. – Я знаю, что платье Рут трудно назвать приличным, но я хотя бы прикрыта. – Она взмахнула рукой, демонстрируя себя: – Видишь?
Он видел.
– Что это за новая игра, Феррама? Что ты затеял на этот раз?
Лицо Синтии стало пунцовым от смущения, когда ее взгляд уперся принцу чуть ниже живота. И еще пониже.
– Я хотела сказать, что это за демонстрация нудистов? Для принца с сомнительной репутацией ты действуешь слишком уж прямолинейно, – язвительно заметила она.
– Я не голый, а вот ты, как я вижу, раздета, – высокомерно заявил он.
Оба вздрогнули, точно от удара током, когда до них дошел смысл происходящего.
– Второй акт! – в один голос воскликнули они.
– Я убью Элмера, клянусь, что убью! – воскликнула Синтия, прикрываясь газетой.
– Я тоже, – поддержал ее принц, подумав про себя: «Спасибо тебе большое».
Прошел час, и Синтия рискнула выглянуть из-под покрывала, натянутого до самого подбородка. Принц был обнажен. Колдовство все еще имело силу.
Он сидел за карточным столом, абсолютно голый, и был занят чтением газеты. Ее бесило то, с каким беззаботным видом он хрустел хлопьями. Она-то думала, что ему больше по вкусу гусиная печень или какой-нибудь омлет по-испански с трюфелями.
Хрум-хрум-хрум!
Она натянула покрывало на голову. Казалось бы, она должна заснуть как убитая после бессонной ночи, но не тут-то было! Нервы у нее были на пределе.
Хрум-хрум-хрум!
Феррама сидел так, словно все происходящее ни в малейшей степени не влияло на его настроение. Она была готова задушить его собственными руками.
Хрум-хрум-хрум!
Или затолкать ему в горло сразу всю пачку этих чертовых хлопьев.
Хрум-хрум-хрум!
Она была из породы женщин, которые не могли сидеть, сложа руки, покорно ожидая милостей от судьбы. Больше всего ее раздражало то, что она утратила способность контролировать события. Она вспомнила, как однажды парень пригласил ее на свидание. Они планировали выйти под парусом. Худшего дня она не могла и представить: ветра не было, и им пришлось сидеть, ожидая перемены погоды. Лучше бы она сама прыгнула в озеро и начала толкать лодку.
Хрум-хрум-хрум!
Она резко встала, все еще натягивая простыню до самого подбородка, и с ненавистью посмотрела на него:
– Сделай же что-нибудь, черт побери!
От неожиданности он едва не рассыпал хлопья. Он смотрел на нее, оценивая ее жалкие потуги оставаться прикрытой. Бедняжка, она не знала, что он все равно видит все ее прелести. Заметив его похотливую улыбку, Синтия сразу поняла, в чем дело. Застонав от ужаса, она подтянула колени к груди.
– Ты что-то сказала? – вежливо обратился он к ней.
«Ты за мной наблюдала?»
– Нет, я не наблюдала за тобой.
«Черт побери, надо запретить красивым мужчинам улыбаться. Это же не улыбка, а мощное оружие соблазнения».
Сначала он непонимающе взглянул на нее. Затем, словно он прочел ее мысли, на его лице снова появилась улыбка. Она могла поклясться, что он тихо пробормотал:
– Ничего себе!
– Нам нельзя просто сидеть и ждать, – выпалила она.
Она была раздражена до крайности: ее убивало собственное бессилие и его нежелание хоть что-то делать.
– Ты хочешь, чтобы я встал? – спросил он.
«О, это первое разумное предложение, которое я услышал от нее за все эти дни. И разве мне трудно выполнить просьбу леди? Питер, что ты на это скажешь?»
– Her, я не хочу, чтобы ты вставал, тупица, – горячо ответила она. – Я хочу, чтобы ты прекратил трескать эти хлопья. Я хочу, чтобы ты придумал какой-нибудь план. Я хочу, чтобы ты вытащил нас из этого сумасшедшего дома.
«Я хочу тебя».
У него расширились от удивления глаза. Ей показалось, что они изменили цвет, превратившись из синих в черные, как ночь.
– Я тоже тебя хочу, детка.
«Питер, будь готов, дружище! Похоже, нас все же пустят на клубничную поляну».
– Единственный фрукт, который ты сможешь отведать, – это черника в этих чертовых хлопьях.
– Я люблю чернику, – ответил он ей.
«Но малину я люблю больше. Я бы с удовольствием отведал твои малиновые соски, детка. Давай скорее приступим к десерту».
– Никакие они не малиновые, – залившись румянцем, сказала она.
«Я так и знала. Мои соски вызвали у него отвращение. Они слишком большие. О, лучше бы мне умереть прямо на этом матраце».
– Малина? – нахмурился он. – Я не говорил этого. Ты что, умеешь читать мысли? – До того как она успела сказать хоть слово в ответ, он добавил: – Кстати, ты сама прекрасно знаешь, что у тебя великолепная грудь.
– Я ничего не говорила… Вернее, я не говорила этого вслух…
Они в ужасе взглянули друг на друга.
– Третий акт!
Оба погрузились в молчание, но мысли, словно стрелы, пронзали их, становясь для них откровением.
«Я так хочу тебя!»
«Я еще никогда в жизни так сильно не хотела мужчину, как я хочу тебя!»
«Она такая красивая! Если бы она только знала, как велико мое желание, то точно бы этим воспользовалась».
«У него самые длинные ресницы, какие мне только доводилось видеть. Я возбуждаюсь, глядя на них! Это удивительно».
«У нее грудь, как у богини. Я бы хотел ласкать ее до тех пор, пока она не начнет сладко постанывать. А потом кричать от наслаждения. Да, кричать».
«Я дрожу от одного взгляда на его губы. Нет, нельзя! Они такие чувственные, твердые, как вишни. Как бы я хотела поцеловать их! Только поцеловать, больше ничего».
«Я только за!»
На этот раз холодный душ понадобился Синтии. Когда она вышла из ванной, завернутая в полотенце, как мумия, то буквально услышала, что в это мгновение подумал принц: «Великолепный зад!» Жизнь не могла сложиться хуже.
Глава двенадцатая
Луна на небе меняла обличье едва ли не реже, чем менялось настроение Синтии и принца. Им казалось, что они охвачены лихорадкой.
К вечеру они ожидали Элмера. Устроителя рок-н-ролльных праздников ожидал более чем торжественный прием. Решив исполнить роль феи, он обрек себя на повышенное внимание к собственной персоне.
Синтия решила, что худшим можно было считать то, что они видели друг друга обнаженными, но принц с ней не согласился. Он-то как раз получил от этого огромное удовольствие. Кто же знал, что румянец может разливаться не только на щечках? И что существует не меньше пятидесяти способов вильнуть бедрами? Нет, по мнению П. Т., худшим было то, что он послушно исполнял серенады Элвиса, как последний дурак распевая их. Не то чтобы это его так уж сильно напрягало. Черт побери, для него самого стало неожиданностью то, как убедительно он звучал: его голос с хрипотцой, его широкая улыбка (пожалуй, он включит ее в свой арсенал соблазнения на будущее), и, конечно, жесты и движения, которыми был так знаменит Элвис. Все сработало в лучшем виде: хотя справедливости ради следовало признать, что Синтия еще сопротивляется и упирается, однако он видел пылающий в ее глазах огонь страсти. Перевоплощение принесло ему такое глубокое удовлетворение, что на мгновение он даже всерьез задумался над тем, чтобы отпустить бакенбарды. Бог ты мой, он ли это?!
