«Помню, как однажды на рассвете, глядя на чернеющие очертания мыса Стар на севере, я вдруг задумался об Англии как-то совсем по-другому — Англия, над которой нависла угроза, стала какой-то более реальной и своей, потому что оказалась в беде. Я думал о лежащих за черными очертаниями утесов деревенских пейзажах Девона: безлюдные вересковые пустоши и неровные вершины далеких холмов и, у моря, узкие извилистые долины с крутыми зелеными склонами; я думал о диких утках и чирках, выводивших потомство в гнездах из камыша в Слэптон-Ли. Это и были те деревенские пейзажи, которые мы были готовы защищать от захватчиков».
Похоже, Скотту даже не показалось странным, что он думает о том, что сражается за долины и изгороди, а в это время гитлеровские бомбы дождем сыплются на города и порты.
Пару месяцев раньше в одной из передач домашней службы Би-би-си выступал и Джон Бетчемен, который рассказывал, как во время «Битвы за Англию» ездил в одну деревушку в Кенте, где Женский институт проводил конкурс на лучшее украшение стола:
«С небес падали бомбы и самолеты; гремели орудия, и вокруг свистели осколки снарядов. «Боюсь, что кое-кого из наших здесь нет, — сказала возглавлявшая институт дама. — Видите ли, некоторым нашим членам пришлось не спать всю ночь, но тем не менее у нас будет замечательное шоу». И вот они, подставки из рафии, вазочки в форме луковиц, кончики декоративной спаржи, оплетающей флакончики с горчицей и перечницы. Слава Богу за такую упрямую невозмутимость».
Далее он продолжал:
«Для меня Англия — это англиканская церковь, эксцентричные священники, свет масляных ламп в церкви. Женские институты, скромные постоялые дворы, споры по поводу того, место ли на алтаре бутеню одуряющему, треск газонокосилок по субботам после полудня, местные газеты, местные аукционы, стихи Теннисона. Крабба, Харди и Мэтью Арнольда, местные дарования, местные концерты, походы в кино, пригородные поезда, скоростной трамвай, возможность опереться на калитку и смотреть в поля; для вас она может значить не что иное, такое же чудаковатое для меня, каким могу показаться и я сам, что-нибудь имеющее отношение к Вулверхэмптону, или милому старому Суиндону или другому местечку, где вы живете. Но такое же важное. Ведь я знаю, что Англия, куда хочу вернуться я, не слишком отличается от той, где хотите жить вы. Если бы она была рациональным муравейником, каким ее пытаются сделать все эти сторонники стекла и стали, плоских крыш и прямых дорог, то разве мы могли бы так любить ее?»
Ну что ж, по крайней мере, он допустил возможность, что люди могут жить в Вулверхэмптоне или в «милом старом Суиндоне», однако все критерии характерно английского связаны у него со спокойствием, простотой и сельскими занятиями. Через полвека после этой радиопередачи те самые «сторонники стекла и стали, плоских крыш и прямых дорог» отставили причуды в сторону. Настоящими разрушителями Англии Бетчемена оказались не «люфтваффе», а эти градостроители, эти счетоводы, вынесшие смертный приговор линиям пригородных поездов, и трусливые политики, склонившие колени перед торгашами, для которых главное «взгромоздить повыше и продать подешевле», и алчными застройщиками, стремящимися получить право строить там, где хочется. По данным Совета по защите сельской Англии, к 1990-м годам дороги в Англии занимали площадь, равную Лестерширу, а автостоянки — в два раза большую территории Бирмингема. Эти последствия должны были убедить англичан больше чем когда-либо, что, где бы ни была Англия, это, конечно же, не то, что они видят вокруг себя.
Предлагаю занятную игру. Встаньте в одно субботнее утро посреди главной улицы в «поясе биржевых маклеров», то есть живописном предместье какого-нибудь городка в графстве Суррей, чтобы мимо текли толпы покупателей. Считайте их, когда они проходят мимо, и рассмотрите повнимательнее каждого седьмого. Согласно статистике, вы определили члена «Нэшнл Траст». Поразительно, но факт: каждый седьмой из всего населения этого богатого графства, даже мойщики окон, полицейские, пенсионеры, преступники или душевнобольные, принадлежат к этой организации, посвятившей свою деятельность сохранению исторических памятников.
И конечно, это Суррей. Суррей с его фахверковыми особняками в эдвардианском стиле стоимостью полмиллиона фунтов, хорошо поливаемыми полями для гольфа и бесконечной процессией безымянных членов парламента от консервативной партии. Это соотношение — один из семи — нельзя назвать действительно представительным срезом населения, ведь сохранение прошлого — хобби богачей. Бедных больше заботит лучшее будущее. Успех «Нэшнл Траст» в Суррее объясняется тем, что члены этой организации смогли ощутить свою принадлежность к некоему клубу и без этого их общественная жизнь была бы беднее. Эта формула прекрасно работает и в Западном Уэссексе, где это соотношение составляет почти один к десяти, и даже у северного соседа графства Суррей — Чешира количество членов в местах, где живут более состоятельные люди, находится примерно на том же уровне.
Со времени своего основания в 1895 году «Нэшнл Траст» прошла долгий путь. В те времена она занималась тем, что защищала живописные участки сельской местности, не нужные землевладельцам для «спорта на природе». Целью этого было создание нескольких «загородных гостиных» для бедных, куда те могли вырываться из задымленного воздуха викторианских городов. Таким образом получали защиту уголки «старй Англии», которые в романах Томаса Харди исчезают на глазах под напором ненасытных машин. По большей части это отвечало настроениям того времени, когда страна, находясь на пике индустриального величия, оглядывалась назад, на исчезающую «настоящую» Англию. Любящий взгляд назад, на то, что осталось от деревни, предложил журнал «Кантри лайф» (он был основан два года спустя): успех журнала был настолько грандиозен, что его основатель Эдуард Хадсон смог позволить себе то, о чем могли только мечтать целые поколения его читателей. Он купил целый ряд загородных домов и в конце концов поселился в замке Линдисфарн. С английским музыкальным Ренессансом, во главе которого стояли композиторы Эдуард Элгар, Ральф Воэн Уильямс и Фредерик Делиус, связано возвращение музыки XVI и XVII веков и (несмотря на восхитительное выражение Элгара — «Народная музыка — это я») новая жизнь народных мелодий. В архитектуре британский павильон Эдвина Лютьенса на Парижской выставке 1900 года был точной копией загородного дома XVII века, а в самой Англии все так ударились в постройку псевдофахверковых домов, что вскоре они появились вдоль главных дорог по всей стране.
