— Идемте пить чай! — предложил стоявший здесь же Терещенко.
Мы отправились к нему в кабинет, где секретарша главного врача принесла нам чай и бутерброды. Яков попросил кофе, ему сделали растворимого. Он его едва пригубил, к бутербродам вовсе не прикоснулся. Я стесняться не стал — целительство пробуждает зверский аппетит. «Как же так? — спросите вы. — Ведь энергия идет из окружающего пространства, сам говорил». Так-то оно так, но ведь кто-то пропускает ее через себя, направляет и контролирует? Силы тратишь — о-го-го! Поглощая бутерброды, я украдкой наблюдал за генералом. По его лицу читалось, что только усилием воли он сдерживает себя от желания встать и побежать к сыну. На мгновение ощутил острую зависть. Меня так не любили. Отца вовсе не знал — мать родила меня незамужней, а потом отдала сестре и укатила с очередным хахалем. Даже не знаю, где она сейчас. Вырастила меня тетя Оля. Вот она меня любила, но по-своему, по-деревенски. Лаской не баловала, хотя, заболей, как Арик, отдала бы все, чтоб вылечить.
— Ну, что навестим нашего пациента? — предложил я, сжалившись.
Генерал вскочил со стула, следом поднялись мы с Терещенко. Так, втроем, и ввалились в палату. Арик лежал на койке и читал книгу.
— В тумбочке нашлась, — объяснил подбежавшему к нему отцу. — Скучно просто так лежать.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Яков.
— Хорошо, — ответил мальчик. — Только таракан в голове бегает. Щекотно и чесать хочется.
— Какой таракан? — изумился генерал.
— Дядя Миша запустил, — объяснил Арик. — Говорит: он съест опухоль.
Яков уставился на голову сына, словно разыскивая дырку, через которую впихнули насекомое.
— Это образное выражение, — успокоил я. — Процесс исцеления вызывает такие ощущения. Разрешите?
Отодвинув генерала, я присел и положил ладонь на голову Арика. А неплохо так процесс идет! Уже четверть опухоли потеряла красный цвет. Вот что значит юный организм! Это не директор торга с его циррозом и угробленной иммунной системой. Да и выглядит мальчик неплохо. Кожа на лице хоть и бледная, но уже не серого оттенка, в глазах появился блеск.
— Есть хочешь? — спросил я, убрав руку.
— Да, — кивнул Арик. — Очень.
— Я сейчас! — сказал Яковлевич и исчез за дверью. Спустя несколько минут он вернулся с санитаркой. Та держала в руках поднос. Подойдя к тумбочке, поставила на нее тарелку с манной кашей, кусочком батона и стакан жидкого чая. Положила ложку. Арик схватил ее и за пару минут смолол угощение, после чего вопросительно посмотрел на нас.
— Ему нужно много есть, — сказал я. — Организм выздоравливает и требует высококалорийной пищи. Колбаса, черная и красная икра, масло, чай с сахаром.
— Распоряжусь! — пообещал Терещенко и торопливо вышел из палаты.
— Идемте, Яков! — я взял генерала под локоть. — Не будем мешать Арику выздоравливать. Пусть читает.
— В последнее время у него совсем не было аппетита, — сказал генерал в коридоре. — Заставляли есть.
«Фирма веники не вяжет, фирма веники плетет!» — хотел пошутить я, но не решился, глянув в лицо генерала. Не поймет.
— Навещу Арика вечером, — сообщил. — На сегодня хватит. Вы его тоже не беспокойте. Организм мальчика борется с болезнью, не отвлекайте. Пусть ест, пьет, читает. Вы пока можете съездить в город, навестить знакомые места.
— У вас есть дети? — спросил он.
— Нет пока.
— Вот будут, поймете, — вздохнул он. — Никуда я не поеду. Попрошу принести стул, сяду здесь, — он указал на место у двери, — и буду дежурить.
— Как хотите, — пожал я плечами и отправился в ординаторскую. Вовремя. Привезли детей с ДЦП. Мои новые способности сломали прежний график, очередь резко двинулась вперед, из-за чего родители часто не успевали подвозить детей. Я дал команду принимать всех, кто уже в Минске, вследствие чего пациенты шли волнами — то нахлынут, то сидим без дела. До часу дня исцелил пятерых. Мы с Викой съездили в ресторан, пообедали, вернулись, а тут еще подвезли. Провозился с ними до вечера, а затем пошел к Арику.
Яков сидел на стуле у двери в палату. Увидев меня, встал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Как сын? — спросил я.
— Нормально, — сообщил он. — Ест, пьет, читает. Много ест. Может…
— Пусть, — сказал я. — Ему нужно. Давайте посмотрим нашего больного.
Увиденное меня удовлетворило — уже большая часть клеток опухоли приобрела синий цвет. Но процесс замедлился, я его слегка подстегнул и попрощался с пациентом. Генерал попросил разрешения ночевать на свободной койке в палате с сыном, возражать не стал. Посоветовал только мальчика не тормошить. Утром следующего дня вновь отправился к Арику. В палате, кроме Якова, обнаружился Терещенко. Все трое оживленно разговаривали; при моем появлении смолкли и уставились на меня.
— Как твой таракан, Арик? — спросил я мальчика. — Более не ползает?
— Перестал, дядя Миша, — улыбнулся он.
Выглядел Арик совершенно здоровым, разве что недокормленным. Ничего, наверстает. Исхудавшее лицо светилось радостью. Удивительно красивый мальчик. Тонкие черты лица, серые глаза — не в отца пошел.
Я сел на стул и положил руку ему на голову. Красных клеток в мозге не наблюдалось. Быстро справился.
— Как чувствуешь себя, герой? — спросил.
— Хорошо, — ответил он и пожаловался: — Только надоело лежать.
— Так не нужно, — сказал я и повернулся к Якову. — Арик в первый раз в Минске?
— В Израиле родился, — подтвердил генерал.
— Ну, так устройте ему экскурсию. Провезите по городу, покажите места, связанные с вашей юностью. Думаю, ему будет интересно.
— Да, папа! — загорелся Арик.
— А ему можно? — засомневался генерал.
— Запросто. Он здоров. С транспортом помочь?
— Я распоряжусь, — заверил Терещенко. — Михаил, на пару слов!
Мы вышли в коридор.
— Вы уверены? — спросил Яковлевич.
— Абсолютно. Можно сделать снимок головного мозга, только я б не рекомендовал. Неизвестно как поведут себя клетки под рентгеновским излучением. Они только обновились. Как бы не пошел обратный процесс. И к чему этот вопрос, Семен Яковлевич? Вы же врач, сами видите. Пациент вчера лежал пластом, а сейчас гулять рвется.
— Вижу, Михаил, — вздохнул он. — Но поверить не могу. Мальчика приговорили к смерти. Лучшие врачи Израиля расписались в собственном бессилии. А вы взяли и исцелили. Невероятно.
— Нет такой крепости, которую не взяли бы большевики, — улыбнулся я. — Так учит партия.
— Какой вы большевик! — махнул он рукой. — Да и партию на дух не переносите. Тут поневоле подумаешь о Боге. Отчего он наделил такими способностями? И почему вас?
— Сам знать хочу, — вздохнул я и пошел к себе в отделение.
Вечером в ординаторскую позвонил Яковлевич, попросил зайти. Я отправился. В кабинете, кроме главного врача, обнаружился Яков. Приставной столик накрыт для банкета. Хм, даже горячее в судках подвезли.
— Михаил Иванович! — подлетел ко мне генерал. — Благодарю!
Он схватил и потряс мою руку. Затем вытащил из кармана пачку стодолларовых купюр, перетянутую банковской упаковкой.
— Держите!
Я взял и протянул Яковлевичу. Тот сунул пачку в карман халата.
— На сохранение, — пояснил в ответ на удивленный взгляд Якова. — У Михаила были неприятности с милицией. Приходили арестовывать по доносу одного партийного деятеля. Его сына Михаил отказался принимать без очереди. Михаила мы отбили, милицию прогнали, но возможно повторение. Обладание иностранной валютой — уголовная статья. А меня не тронут — депутат Верховного Совета.
— Узнаю СССР! — покрутил головой генерал. — Выдающегося человека — и в тюрьму. Да такому целителю цены нет. Кстати, Михаил, — повернулся ко мне. — Если будут доставать, перебирайтесь в Израиль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я не еврей.
— Ну и что? Полагаете в Израиле сплошь евреи? Всех хватает. Вид на жительство гарантирую. Примите иудаизм — получите гражданство. Вы говорите на иностранных языках?
— Английский и немецкий.
— Тогда вовсе без проблем. Английский в Израиле знают все. Русский тоже понимают. Для начала откроете свой кабинет, а там — и клинику. С необходимыми разрешениями поможем. Согласны?
