Дукас, которого, вероятно, звали Михаил, — фигура значительно менее известная, и о жизни его мы знаем довольно мало. Большую часть жизни, он, по-видимому, провел на службе у генуэзцев и во время осады Константинополя, очевидно, находился на Хиосе. Дукас был горячим сторонником унии и склонен смотреть на все глазами своих друзей-латинян. Он начинает свой труд кратким обзором мировой истории до 1341 г., затем переходит к несколько более подробному описанию, а события после 1369 г. излагает уже со всеми деталями. Заканчиваются записи 1482 г. Они написаны живым журналистским стилем, народным языком. Современные историки высоко оценивают достоверность излагаемых им фактов, по-моему, даже выше, чем он того заслуживает. Что же касается событий, происходивших при дворе Мехмеда II, то его записки просто бесценны; по всей видимости, он получал свою информацию от генуэзских агентов и купцов, находившихся в турецком лагере. Однако он не был в Константинополе и в изложении фактов, относящихся к жизни города, допускает ряд неточностей; кроме того, он крайне несправедлив к тем грекам, которые не разделяли его взглядов на церковную унию[325].
Афинянин Лаоник Халкокондилас писал свою историю после 1480 г., будучи уже очень старым. Он был учеником Плифона в Мистре и провел бóльшую часть своей жизни на Пелопоннесе. Его работа, как и у Дукаса, начинается с краткого очерка мировой истории, однако его главная тема — возвышение династии Османов, поэтому он пишет больше о турках, чем о византийцах. Он подробно изучил труды Геродота и Фукидида и писал в нарочито архаичном классическом стиле. Хронология Халкокондиласа местами несколько путана, и он не приводит многих деталей, касающихся непосредственно осады Константинополя. Но в его общем изложении событий чувствуется исторический подход. Книга Халкокондиласа обладает достоинствами и недостатками истинного произведения искусства[326].
Четвертый греческий историк, современник осады Критовул (Критовулос) находился во время ее на Имвросе в качестве правительственного чиновника. Он принадлежал к тем грекам, которые относились к турецкому завоеванию как к явлению хотя и трагическому, но неизбежному, и стремился примирить своих соотечественников с новым положением вещей. Описываемые им события охватывают период с 1451 по 1467 г. Его героем был султан. Тем не менее Критовула глубоко тронул и потряс героизм греков; он не пытается преуменьшить их страдания, хотя и невольно склонен не замечать или оправдывать те жестокости, в которых был повинен сам Мехмед. Его описание осады чрезвычайно важно, поскольку имеющаяся у него информация исходит как от турок, так и от греков, бывших в то время в Константинополе; кроме тех мест, где он защищает репутацию султана, он остается честным, непредвзятым и убедительным автором[327].
Так называемая «синоптическая» группа хроник, связанная с именами Дорофея из Монемвасии и Мануила Малаксоса, а также Ecthesis Chronicon не прибавляют ничего нового к нашим знаниям об осаде Константинополя, но содержат полезные сведения о событиях, происшедших непосредственно после того, как турки захватили город. Для большего удобства я ссылаюсь на Ecthesis Chronicon и две другие хроники, опубликованные в Бонне под названием Historia Politica и Historia Patriarchica[328]. Более подробное изложение этих событий, приведенное в [название на греческом языке],примечательно тем, что в части, касающейся осады, оно почти слово в слово повторяет откровенно антигреческую версию Леонарда Хиосского[329].
Различные погребальные песни и плачи по Константинополю интересны скорее как образцы народной поэзии, чем как исторические свидетельства, конечно, если не принимать во внимание, что они, кроме того, являются выражением народных традиций и взглядов на это событие[330].
Из греческого эпистолярного наследства, дошедшего до наших дней наиболее важными являются письма Георгия (Геннадия) Схолария, поскольку они проливают свет на события и личности в годы, непосредственно предшествовавшие осаде города. В частности, они дают нам возможность более объективно оценить политику Луки Нотараса, к которому Франдзис, Дукас а также латинские авторы, как правило, несправедливы[331].
2. Славянские источники.Имеются две важные работы славянских авторов об осаде Константинополя. Одну из них обычно и, надо сказать неверно считают дневником янычара-поляка. На самом деле ее автором является некий серб Михаил Константинович [Константин Михайлович] из Островины, который состоял в отряде, посланном сербским деспотом на помощь султану, а затем уехал в Польшу. Янычаром он никогда не был. Свои записки Михаил Константинович делал на любопытной смеси польского и сербского языков. Эта книга, содержащая не такой уж подробный материал, интересна тем, что отражает точку зрения подневольных христианских союзников султана.
Вторая работа — «Славянская летопись», известная в различных вариантах, была написана на старославянском диалекте, который кажется ближе к языкам балканских славян, нежели к русскому; кроме того, существуют также ее русская, румынская и болгарская версии[332]. Несомненно, что в основе этой летописи лежат записи какого-то лица, которое находилось в Константинополе и вело нечто вроде дневника; однако первоначальный текст в значительной степени переделан, изменены и перепутаны даты, добавлены вымышленные фигуры патриарха и императрицы, хотя время от времени в работе встречаются эпизоды, описанные столь живо, что на них, несомненно, лежит печать достоверности. Авторство русской версии приписывается некоему Нестору-Искандеру. Может быть, это и есть ее первоначальный создатель?
3. Западные источники. До настоящего времени наиболее содержательным из западных источников является дневник осады, который вел Николо Барбаро. Этот венецианец из хорошей семьи, изучавший медицину, прибыл в Константинополь в качестве судового врача на одной из крупных венецианских галер незадолго до начала осады. Он общался с венецианскими военачальниками и был наблюдательным и неглупым человеком. Свой дневник он вел ежедневно. Какое-то время спустя Барбаро вернулся к старому тексту и добавил несколько ссылок на другие места дневника, а также, видимо, изменил дату лунного затмения, которая у него разнится с действительной на два дня. Как истый венецианец, он не любил генуэзцев и с удовольствием писал обо всем, что могло их дискредитировать. В то же время он менее враждебен к грекам, чем большинство других представителей западных стран. Именно благодаря ему нам известна хронологическая последовательность событий[333].
Следующими по важности являются записки архиепископа Митиленского Леонарда Хиосского, написанные им на Хиосе примерно через шесть недель после падения города. События были еще очень свежи в его памяти, и он излагает их живо и убедительно; однако не следует забывать при этом упомянутую ненависть его к грекам вообще. Даже императора он считает чересчур беспечным и намекает также на то, что кардинал Исидор, старший над ним в церковной иерархии, был слишком слаб. В то же время Леонард не лишен критицизма и по отношению к своим соотечественникам генуэзцам и склонен обвинять Джустиниани в том, что тот дезертировал со своего поста. Это был человек резкий, самоуверенный, но хороший рассказчик[334].
Письма кардинала Исидора к папе и ко всем благочестивым христианам кратки и не много добавляют к известным нам фактам, однако написаны они со знанием обстоятельств[335].
Отчет о событиях, сделанный Анджело Джованни Ломеллино, подесты Перы, написан был через несколько дней после падения города и предназначался генуэзскому правительству. Он ценен не только описанием событии и судьбы самой генуэзской колонии, но также и тем, что автор излагает свои взгляды на то, что произошли с Константинополем. Он утверждает, что очень многие генуэзцы Перы пошли сражаться на стены города, зная, что, если падет Константинополь, не выживет и Пера[336].
Краткий отчет о событиях, сделанный главой францисканцев, находившихся в Константинополе, содержит не слишком много материала, за исключением описания грабежей.
Из других европейцев, переживших осаду и писавших о ней, можно назвать солдата-флорентийца Тетальди, генуэзцев Монтальдо, Кристофоро Риккерио и ученого из Брешии Убертино Пускуло. Из этих источников наиболее полезным для нас является сообщение Тетальди. Оно было написано для кардинала Авиньонского Алэна де Коетиви и содержит некоторые детали, нигде более не встречающиеся. Тетальди относится справедливо как к венецианцам, так и к генуэзцам и признает, что греки сражались мужественно. Так же как и в живом описании Риккерио, в записках Монтальдо приводится ряд дополнительных подробностей. Пускуло, который излагает свои впечатления много лет спустя тяжеловесным, возвышенным слогом, допускает несколько неточностей относительно самого сражения, в котором сам он, по всей вероятности, не участвовал; зато он приводит более интересный материал о событиях, предшествовавших осаде. К грекам он относится с ненавистью.
