Герн раздраженно подошел к окну и выглянул. Лицо его озарилось маниакальным блеском, вспыхнувшим в глазах.
— Вы не поверите! — воскликнул он.
— А вы все-таки попробуйте, — посоветовал ему Мажинни.
— Дружище, у меня для вас хорошие новости. В городе цирк! Сплошной цирк, ей-Богу!
27. Предпочтения
Итак, вот он перед нами, Мажинни, только что прошедший через ворота мимо сторожа или, возможно, стражника вместе — или они не вместе? — с довольно эфемерной женщиной, встреченной им несколькими строчками ранее. Появится ли эта женщина снова или нет? Имеет ли это значение?
Мажинни на наших глазах заходит в сектор неопределенности, где вещи имеют не только право выбора, но и обязанность одновременно быть и не быть. Небытие гораздо спокойнее для глаза, и цвета его так приятны на вкус, что их надо попробовать, чтобы увидеть. Небытие предполагает также непостроение, то есть такой метод композиции, при котором основной нажим делается на заранее оформленных героев и членов их семейств. Бытие и небытие, однако, пользуются общей терминологией и падежными окончаниями, поэтому отныне мы будем обращаться к любому из них, на свой вкус, и в любых выражениях, какие придутся нам по вкусу, и мы надеемся, что вас достаточно нас понимает, чтобы мы могли продолжать закручивать нашу жареную утку.
Итак, перед нами Мажинни, который идет по неописанию города. В этом секторе он в основном состоит из мощных питающих проводов, хотя чуть позже они превращаются в тающие проводы, а затем в слабый дождик и изморось. Мажинни сделал вид, будто не расслышал наших слов. Он искал описание. К сожалению, такового здесь не было на много миль вокруг, поэтому Мажинни пришлось его подделать. Он начал с городских стен, придав им цвет и форму, а также, пока никто не видит, некоторую эластичность, затем приступил к воротам. Их было два вида — проходные и непроходные, а последние, в свою очередь, делились на абсолютно непроходные и относительно. Различить их, тем не менее, было трудно, если у вас не было при себе описания их плюмажа — или я хотел сказать плюрализма?
Мажинни шагал осторожно, ибо почва тут была несколько зыбкой, как и все остальное. Она то и дело превращалась в вазы или в силуэты женщин с ротогравюрными профилями, что само по себе выглядело совсем недурно. Потом на пути его оказались ряды говорящих статуй, и тут Мажинни почувствовал себя почти как дома, потому что его самого вырастила говорящая статуя в какой-то вонючей дыре, где прошло его детство. Статуи наговорили ему ласковых и утешительных слов, а потом спели песенку о маленьких серых кошечках, дрейфующих по морю мармелада, и Мажинни сразу вспомнил, что слыхал эту песенку прежде, хотя Бог знает где и когда. Он пошел дальше, и другие аспекты Лу стали появляться в ретроспективе. Некоторые из них походили на длинные скрученные серые кошмы, а другие кичились яркой помадой на хромированных розовых бедрах. Мажинни избегал их, поскольку тот путь вел к безумию, в то время как он шагал к нормальности вечной с большим призом в конце.
Предположим, что так оно и есть, но Мажинни необходимо с кем-то поговорить. Однако поначалу говорить ему не с кем. Поэтому он просто шагает вперед, примечая всякие предметы. Он видит консервные банки на обочинах. Он видит зеленые бутылки, лежащие в пруду. Там же лежат несколько трупов, и выглядят они так, будто миллион лет тому назад здорово повеселились. Мажинни не позволил себе углубляться в размышления. Он прошел вперед, минуя парочку деталей, не имеющих особого значения для рассказа, после чего миновал третью, которая в дальнейшем сыграет, быть может, важнейшую роль. Детали были стандартные, и Мажинни не хотелось на них останавливаться. Чуть просветлело, хотя и не потеплело у него на душе лишь от песни — баллады о невозможной любви, исполняемой юношами из поколения в поколение.
Юноши были похожи на апострофы, по крайней мере некоторые из них, с гладкой шерстью и острыми крюками вместо зубов.
А потом опять появилась она — женщина из заснеженного параграфа далекой синтаксической страны. Была она миниатюрна и прелестна, разве что немного молчалива, и держала морской биоптер в узких ладонях.
— Послушайте, — сказал Мажинни, — с меня довольно этой символической дребедени! Нам нужно сейчас что-нибудь хорошее и конкретное, или даже плохое и конкретное, но хоть что-нибудь — надеюсь, течение моих мыслей вам понятно?
Женщина улыбнулась загадочно своим внутренним переживаниям, известным лишь ей одной и чудовищному ребенку, который не появился еще в нашем повествовании, поскольку мы с самого начала всеми силами старались этого не допустить. И так он добился успеха!
И так он добился успеха! Мажинни обернулся и с нежностью посмотрел на древний Лу, внушительный, но не такой уж неприступный.
— До свидания, старый чуждый город, — сказал Мажинни. — Ты был ко мне добр, и я хочу, чтоб ты знал, как я тебе благодарен. Я же не взял слишком много, дружище; только все, что смог унести. Ты ведь не станешь жалеть об этих безделушках, правда? Знаешь, когда я продам их, то закажу диораму и выставлю ее на всеобщее обозрение. Люди будут говорить о тебе по всей Терре — и обо мне, конечно, тоже.
С этими словами Мажинни отвернулся от города и шагнул в свой космический корабль. Люк моментально с лязгом захлопнулся за ним.
— Эй! — воскликнул Мажинни. Внутри корабля все переменилось…
Никто не знает своей судьбы. Мажинни считал себя простым воришкой. На самом деле он невольно стал исследователем, ценой своей жизни расширившим наши познания об изобретательности чужих цивилизаций.
Если вы отправитесь в туристическое путешествие на Лу, то увидите там Выставку Мажинни — диораму в натуральную величину. Вы войдете и, даже зная, что все это иллюзия, неожиданно окажетесь далеко-далеко от Лу: вы готовы будете поклясться, что стоите сейчас прямо перед входным люком своего космического корабля… в то время как на самом деле вы стоите перед замаскированным входом в самую жуткую камеру пыток на Лу.
Поддельные цветы манят к себе пчел, как землян — поддельные космические корабли. И все-таки в это трудно поверить, даже если вы знаете об иллюзии. Нельзя винить Мажинни за то, что он попался в ловушку. Возможно, под конец он это понял. Возможно, это послужило ему хотя бы слабым утешением.
История вторая
Город Мертвых
Мы летим по улицам Города Мертвых — призрак за призраком, огибая все углы, выказывая уважение к монолитности зданий, хотя, конечно, могли бы свободно проникать сквозь стены. Это документальный рассказ о преисподней. Без комментариев. Без дикторского текста. Город Мертвых — ад, Аид достаточно абстрактен, и вряд ли мы ухудшим ситуацию, пролетая сквозь стены, такие твердые с виду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
