бы много больше деревянного и потребовал бы мощных и частых опор.
Да и деревянный желоб таких размеров, наполненный водой, получался не легкий; поэтому опорные сваи надо было ставить не реже чем через каждые две сажени.
На все это требовалось около тысячи трехсаженных бревен толщиной не меньше фута.
Для безлесного Пенджаба это была огромная цифра.
— Правильно ли ты исчислил, юноша? — хмуро спросил Лал Чандр.
— Я цифири и циркульному действию обучался у самого Леонтия Филиппыча Магницкого, — обиженно ответил Федор.
— Не знаю, о ком ты говоришь. — Лал Чандр задумался. — Хорошо, — сказал он, помолчав. — Придется мне поехать к радже Мохинджи. В его владениях, в верховьях реки Рави, есть леса, а где лес — там слоны. Сплавим лес по Рави до наших мест, а потом слоны перевезут его к храму Кали.
— Слоны? — с интересом спросил Федор. — Слоны перевезут лес?
— Заканчивай здесь колесо и приступай к машине молний, — приказал Лал Чандр. — Когда лес будет на месте, переедешь с плотниками к храму, будешь строить желоб.
И Федор приступил к проектированию большой машины молний для храма Кали.
До сих пор он не имел представления о той страшной силе, удар которой однажды ощутил.
На своем веку изведал Федор и сабельного удара и пулевого пробоя. Хорошо помнил, как шведский книпель — снаряд из двух чугунных полушарий, соединенных короткой цепью, — перебил на их корабле бык-гордень[17] и оборвавшийся гротарей (стопудовое бревно) полетел вниз, круша все на своем пути. Кто-то крикнул: «Фан ундер!»[18] Матросы разбежались по палубе, а он, Федор, не успел отскочить — задело его малость, но и от этой малости рухнул он как подкошенный…
Но пуще прежних потрясений запомнился Федору холод медных бедер богини Кали, треск голубых молний, запах грозы и ощущение, будто тысячи иголок вонзились в тело. Мгновенная боль, а потом непонятная дрожь и металлический привкус во рту…
Хорошо понимал Федор: где есть валы да шестерни, никакой бог, хоть и шестирукая Кали, здесь ни при чем. Просто брахман знает что-то, другим неведомое.
Федор уже знал, что загадочная сила рождается от вращения диска и может проходить куда угодно по металлу. Знал, что Лал Чандр умеет копить эту силу в металлических сосудах, наполненных какой-то жидкостью, что медная статуя Кали была внутри пустая и залитая той же жидкостью.
Страстно хотелось Федору проникнуть в тайну брахмана и увезти ее с собой на родину. Еще не зная, как добраться до тайны и как бежать отсюда, он уже задумывался, через кого добиться, чтобы с глазу на глаз доложить государю о неведомой силе…
Иногда во время опытов с машиной молний Лал Чандр зажигал в чаше, стоявшей на медном треножнике, какие-то снадобья; от них шел пахучий дым. При этом Федор помогал брахману сдвигать и раздвигать бронзовые шары машины. От разных снадобий и молнии получались разные: то совсем слабые, а то проскакивали между далеко раздвинутыми шарами.
Каждый раз Лал Чандр записывал, при каком курении какой длины получается молния. Терпеливо добивался: что жечь, чтобы молния была подлиннее да поярче. И каждый раз, перед тем как попробовать другое снадобье, лабораторию тщательно проветривали пунками — полотнищами на рамах, подвешенных к потолку.
Запах курений напоминал Федору ладан, церковь; казалось, в этом есть что-то от бога. Но запах ладана сменялся иной раз такой вонью, что даже бесстрастный Лал Чандр крутил носом, тушил курильницу и проветривал помещение. Вонь, понятное дело, никак не связывалась с божественным промыслом…
Эта зависимость между курением и силой молнии казалась Федору особо таинственной[19].
Все больше убеждался Федор в правоте Рам Даса: злое дело замышлял Лал Чандр. Не науки ради вызывал он молнии, не только во славу многоруких идолов курились его адские снадобья…
Однажды в лабораторию внесли на носилках труп индуса средних лет, худого, но хорошо сложенного.
Около машины молний поставили стол, покрытый тяжелой мраморной плитой. К бронзовым шарам прикрепили два толстых гибких каната, сплетенных из бронзовых проволок. Канаты были обмотаны тонким шелком, пропитанным какой-то смолой, а их свободные концы впаяны в игольной остроты серебряные наконечники.
По знаку Лал Чандра слуги положили обнаженный труп на черный мрамор стола и неслышно удалились.
Лал Чандр бросил в дымящуюся чашу на треножнике щепотку снадобья. Помещение окуталось зеленоватыми клубами дыма. Остро и пряно запахло.
Брахман взял в руки один из канатов.
— Возьми второй, — велел он Федору, — но опасайся коснуться его обнаженного конца.
Диск машины молний начал вращаться все быстрее и быстрее. Золотые пластинки слились в один сияющий круг. Комната плотно наполнилась однотонным воем.
Федор обеими руками держал канат, выставив вперед острый наконечник, как багинет перед боем. Лал Чандр стал медленно придвигать к нему острие своего каната.
Треск! Слепящая голубая молния возникла между остриями. Клубы зеленого дыма засветились призрачным светом. Федор стоял неподвижно. Он уже привык к жизни среди молний. Лал Чандр резко отвел в сторону свой наконечник; с треском погасла молния. Не выпуская из рук каната, он подошел к столу и сбросил ткань, покрывавшую лицо мертвеца.
Федор вздрогнул: лицо было страшным, синевато-белым. Между искаженных судорогой губ торчал кончик языка. Стеклянные, широко раскрытые глаза хранили выражение предсмертного ужаса. На шее четко вырисовывалась синяя бороздка — рельефный оттиск плетеного шнурка.
Федор сразу вспомнил рассказы сикхов о страшной секте тугов-душителей. Скрывая под одеждой священный шнурок, туги бродили по дорогам, по темнеющим вечерним улицам городов, подстерегая свои жертвы. Держа шнурок обеими руками за концы, душитель, подкравшись сзади, накидывал его на шею одинокого
