Это было хорошо. Ей совсем не нужно было, чтобы ее замечали. При всем том, что творилось. И особенно при всем том, что уже стряслось.
Ведь она знала, что ей не нужно было встречаться с ним. Проклятый Кид с его растрепанными волосами и маленькой кривой усмешкой. Ну почему она не смогла не пойти? У нее все шло так прекрасно. Такой рывок в карьере. Она стала такой… такой чертовски утонченной. Будь он проклят за то, что зашел к ней, что умолял встретиться с ним и сказал то, что сказал…
То, что он знал о ней, знал о ее прошлом, не давало ему права делать то, что он делал. Ничто не давало ему такого права.
Она почувствовала, что снова начинает злиться.
А потом перестала. Может быть, злиться уже больше не стоило. И бояться тоже. Теперь Кид был мертв.
И поэтому, быть может, все было кончено.
Быть может, всему этому пришел конец.
Она очень надеялась на это.
И она так думала.
Но тогда почему она до сих пор злилась? И почему до сих пор так боялась?
Ошибка
Как он мог погибнуть? Это было невозможно. Невозможно!
Они же должны были остаток жизни провести вместе.
Они должны были любить друг друга, и помогать друг другу, и быть вместе до скончания веков.
Кид был слишком хорош для этой жизни, вот что. Слишком хорош, слишком красив, слишком чист. Он не был идеален — о, у него случались ошибки. В ту ночь, на вечеринке, Кид сказал что это было ошибкой. Но он был не прав. Нет, нет, нет. Чем угодно, только не ошибкой. Это было идеально. Идеально, чудесно и… и…
И кончено.
Больше этого не случится никогда. Не будет больше совершенства. Не будет любви.
Так бывало всегда, верно? Люди ревновали, так ведь? Люди были одиноки, печальны и измучены. Люди всегда хотели разрушить любовь, ведь так?
Да, так.
Но на этот раз они пожалеют.
Очень, очень сильно пожалеют.
Совсем как Кид. Бедный, бедный Кид. Он был мертв. Для него больше не будет любви. Не будет совершенства.
Не будет ошибок.
Цель
Один для нее был все равно что мертв, а теперь по-настоящему умер второй.
Так почему же она не огорчилась?
Возможно, потому, что в этом было что-то неизбывно справедливое. Что-то чертовски симметричное.
Что посеешь, то и пожнешь. Что-то в этом было утешительное, правда? Тому, кто причиняет боль, потом самому становится больно.
Ведь это по-божески, верно?
Или по-дьявольски.
Все равно.
Главное, что в ее пользу.
33
Джек понимал, что ему надо тренироваться, заниматься на беговой дорожке, поднимать штангу и делать упражнения на растяжение мышц, но пошел уже шестой день, как он не прикасался к спортивным снарядам и тренажерам. Он начал ощущать скованность, у него стало немного побаливать бедро, но он еще не был готов вернуться к привычному распорядку. Почему-то казалось, что пользование всем этим оборудованием без Кида — это проявление неуважения к его памяти. «А может, я просто ищу себе оправдание, — думал Джек. — Может, я просто обленился, или устал, или теперь мне все безразлично». В любом случае тренироваться ему не хотелось, и он этого не делал.
В тот день он еще не выходил из дома, а было уже почти три часа пополудни. Это его удивило. Он не мог понять, на что ушла большая половина дня, и чувствовал, что должен хоть что-то сделать. Поэтому он вызвал лифт и спустился в вестибюль, чтобы забрать почту. Очень активная деятельность.
В подъезде появился новый консьерж. Кажется, его звали Мика, а Мике явно кто-то успел доложить, что Джек — заядлый спортивный болельщик. В общем, они обменялись мнениями по поводу «Никс» (те успели проиграть «Лейкерс» в финальных играх), поболтали о том, значили ли что-то шесть побед подряд команды «Метс».[36] Мика считал, что значили. Джек не был так уж в этом уверен.
Джек забрал из ящика почту и по пути до лифта принялся ее сортировать. Ничего особенного. Буклет с рекламой пароходного круиза. Парочка журналов. Несколько счетов.
Вернувшись в квартиру, он быстро пролистал журналы, отметил для себя статью, которую следовало бы прочесть в «Ньюйоркере», а в «Вэнити фэйр» его ничего не заинтересовало. Любительницей журналов в семье была Кэролайн, но Джек обновил все ее подписки. Для него это была еще одна робкая попытка сохранить ее присутствие в доме. Он понимал, что в этом мало смысла, но отказаться от журналов никак не мог.
Личной корреспонденции оказалось мало, а еще меньше чего-либо интересного. Но вот на глаза Джеку попался маленький квадратный конверт. Письмо было адресовано ему. Правильный адрес, но без почтового индекса. Обратный адрес был написан от руки. Письмо от Кида Деметра. Был указан его домашний адрес: 487, Дьюэйн-стрит, и почтовый индекс. Джек посмотрел на дату на почтовом штемпеле. В маленьком красном кружке штемпеля с трудом читались цифры, но все же он разобрал, что письмо было отправлено в тот самый день, когда Кид покончил с собой. Шесть дней назад. Наверное, пролежало несколько лишних дней на почте из-за того, что почтовый адрес Джека был написан не полностью.
Джек открыл конверт, подцепив клеящий край кончиком ногтя. Внутри лежала открытка с приглашением. Не красочная — стандартная карточка с напечатанными словами «Вы приглашаетесь на», после которых отправитель писал, куда он вас приглашает. В данном приглашении говорилось, что Джек приглашается на церемонию выпуска Кида Деметра в Хантер-колледж. Киду предстояло получить диплом. Церемония должна была состояться через две недели. Внизу Кид приписал: «Я знаю, тебе не верится, что я все-таки сделал это, поэтому лучше приходи и посмотри своими глазами». Затем стояла его подпись и постскриптум: «Спасибо». Это слово было трижды подчеркнуто, а после него стояло три восклицательных знака.
Джек положил приглашение на журнальный столик, пошел в кухню, взял литровую бутылку минеральной воды «Поуленд спринг» и выпил залпом примерно треть. Потом вернулся в гостиную и снова взял в руки приглашение. Он смотрел на открытку добрых пять минут и наконец понял, что вдруг в нем всколыхнулось.
— Черт побери! — воскликнул он и, не помня себя, разрубил кулаком воздух.
Сунув открытку в конверт и сжав его в руке, он вбежал в кабину лифта, спустился в гараж и завел свой черный БМВ.
По пути он уточнил по мобильному телефону адрес восьмого полицейского участка Трибеки.
Сержант Пейшенс Маккой, похоже, не слишком огорчилась, увидев Джека. Но и не обрадовалась. Она приготовила ему чашку кофе, и он ее поблагодарил.
— Это не «Ямайский голубой», — предупредила сержант, — но он вас взбодрит.
— Хорошо, — проговорил Джек после первого глотка, и, похоже, его слова понравились Маккой.
— Ну, чем могу быть вам полезна, мистер Келлер? У меня сегодня много дел.
— Я понимаю, сержант. Я… гм… Мне очень неловко этим заниматься, но я просто не мог придумать, как еще это сделать.
— Не надо стесняться, честное слово. Что бы вы мне ни рассказали, это не будет более диким, чем все то повседневное дерьмо, которым завален мой рабочий стол. Вы уж мне поверьте.
Джек кивнул, сунул руку в карман брюк и вытащил конверт с открыткой от Кида. Вынул приглашение из конверта и положил на стол Маккой.
— Итак, — сказала она, изучив открытку. — Что это у нас такое?
— Это приглашение на церемонию выпуска от Кида Деметра.
— Это я вижу.
— А вы понимаете, что это значит?
— Мистер Келлер, я не понимаю даже того, что я должна понять.
Джек постарался смягчить тон, чувствуя, что начинает закипать.
— Он отправил по почте приглашение на выпускную церемонию в день своей смерти.
— А-а, — глубокомысленно протянула Маккой. — Вот теперь я поняла. И вы думаете, что это…
— Я не думаю. Это значит, что у него были планы на две недели вперед. Ни один разумный человек не строит планы, чтобы потом прыгнуть с балкона.
— Согласна с вами. Разумный человек так не поступит. А хотите знать, что это значит, по моему мнению?
— Хочу, — ответил Джек.
— Это может означать несколько вещей. Прежде всего, что мы с вами разговариваем не о разумном человеке.
Джек сдержался.
— Сержант, Кид не убивал себя. Я думаю, это письмо — доказательство.
Маккой кивнула и несколько секунд молча покусывала губы. Потом взяла трубку телефонного аппарата и быстро набрала на базе три цифры — внутренний номер. Когда на другом конце провода кто-то ответил, Маккой сказала:
— Сделай одолжение, милочка, принеси мне папку с делом о самоубийстве Джорджа Деметра. Да-да… То самое.
При слове «самоубийство» Джек поморщился, но промолчал. Через несколько минут молодая чернокожая женщина, худенькая, с очень плохой кожей, подошла к столу Маккой и положила на него тоненькую папку. Маккой пробормотала «спасибо» и вытащила из папки бумаги — какие-то бланки. Несколько минут она их просматривала.
