Сели, выпили обжигающего нектара с резким запахом полыни и неведомых Фигаро трав, обстоятельно закусили, задымили трубками и начали рассказ. Один за другим, вспоминая и дополняя друг друга, не перебивая, но всегда находя момент дабы вставить словечко-другое. И постепенно оживала перед следователем и заместителем городского головы древняя, но от этого не менее удивительная легенда…
…Давным-давно, лет пятьсот назад, когда еще здравствовал Первый Квадриптих (трудно поверить, но Топкая Паль уже тогда стояла здесь, раскинувшись на лесной поляне, где бил из-под земли ледяной родник), приехал в эти места столичный вельможа, барон Оберн. Приехал и поселился в наскоро выстроенной усадьбе на холмах к востоку отсюда, где первое время и жил со своей немногочисленной свитой, десятком людей личной стражи и седым как лунь дворецким говорившим только по-немецки. Кто-то говорил, что барон попал в опалу у самого Мерлина Первого, кто-то рассказывал о неудачной попытке дворцового переворота и ссылке, кто-то — о запрещенных исследованиях (барон, как это вскоре выяснилось, был довольно сильным колдуном), но правды не знал никто, а слуги барона хранили молчание.
Сам Оберн редко показывался на людях, контактируя в основном с местными знахарями у которых он заказывал разнообразные декокты и вытяжки и с торговцами, что часто проезжали по здешнему караванному пути (те потом удивленно качали головами показывая длинные списки удивительных ингредиентов и веществ которые барон покупал через них в Столице и провинциях Халифата). Оберн очень быстро приобрел репутацию ворчливого склочника, острого на язык, скорого на руку, но, в целом, щедрого и справедливого. На вид ему было лет тридцать; за его длинные рыжие волосы Оберна прозвали «столичным львом». Одевался барон просто, всегда носил с собой шпагу — не изукрашенную золотом игрушку, а настоящую боевую шпагу, тяжелую и удобную — любил выпить, вкусно поесть, затащить в постель пару веселых девиц и набить морду-другую в местных деревенских кабаках. Словом, Оберн вел себя именно так, как и должен был вести себя опальный столичный аристократ, не особо богатый и не слишком заботящийся о соблюдении норм этикета.
Но настоящей дружбы между местными жителями и бароном так и не возникло — уж слишком много тайн окружало Оберна и уж слишком много историй о нем рассказывались лишь шепотом. Говорили, что вокруг его усадьбы по ночам кружат колдовские огни, что странные крики доносятся с чердака и что рядом с обиталищем барона иногда пропадают одинокие путники. Шептались о ночных торговых караванах, прибывающих к усадьбе Оберна в самый глухой час ночи, о людях с лицами замотанными черными тряпками, что разгружали на заднем дворе странные, резко пахнущие алхимией ящики, о том, что к усадьбе не приближаются ни звери, ни птицы и даже тучи обходят стороной низкий пологий холм, на котором стояло деревянное здание, похожее на наспех сколоченный ящик для овощей.
Шли годы. И все стали замечать, что время не оставляет на лице барона ни малейших следов. Ни один седой волос не появлялся в его огненно-рыжей шевелюре, ни одна морщинка не дерзала прорезать румяные щеки. И когда Оберну, по расчетам местных старожилов, должно было стукнуть шестьдесят, а его молодое лицо ни капли не изменилось, шепотки по углам стали совсем уж мрачными. Говорили что по ночам барон, обернувшийся летучей мышью, летает по округе высасывая кровь из честного люда, что Оберн приносит жертвы демонам, дабы длить свою жизнь без конца, и даже что барон — и не человек вовсе.
Поэтому когда стало известно, что Оберн собирается построить в здешних краях замок, реакция на эту новость была, скорее, скептической. Мол, «…ага, проклятый колдун хочет укрыться от расправы за каменными стенами, ну-ну…».
Торговцы, однако, довольно ухмылялись: большая стройка означала большие заказы, а большие заказы, в свою очередь — большие прибыли. Все больше караванов проходило через некогда тихий край; каждый купец, обладавший хотя бы зачатками предприимчивости, спешил первым наладить хорошие отношения с будущим покупателем и оттеснить возможных конкурентов. Собственно, именно тогда и появился на картах Нижний Тудым — тогда еще просто небольшая стоянка, где караванщики останавливались дать отдых лошадям, перегрузить товары и просто почесать языками.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Когда выяснилось, что замок барон будет строить на Вороньих скалах — в жуткой глуши к северу от Топкой Пали, окруженной болотами и непроходимым лесом, местные жители еще больше утвердились в своих подозрениях касательно Оберна. Однако же край жил, в основном, за счет торговли и когда по здешним дорогам пошли первые караваны со строительными материалами, все разом призаткнулись: слухи слухами, а деньга в карманах местных дельцов зазвенела вполне себе реальная.
Ни много ни мало — двадцать пять лет строился замок Шератон. Сотни строителей приехали в здешний лесной край из далеких городов (многие из них так и осели тут, обзаведясь семьями), лесные тропинки, по которым ранее едва проезжал обоз с дровами, превратились в широкие грунтовые дороги. Песчаный карьер выкопали на Мокрой Луговине, два каменных карьера — дальше к северу, почти у самого замка. Строительный тракт — добрая дорога, защищенная окопами от паводков — соединила Топкую Паль и Вороньи скалы. Десятки новых деревень появились там, где вчера еще выли волки, да росла ежевика, а мужики что недавно обматывали ноги сеном, скрепленным просмоленной бечевой обзавелись сапогами, шляпами с широкими полями, щегольскими тросточками и курили хороший привозной табак, попивая белое вино, что везли сюда из южных винокурен.
Да и на лице барона Оберна стали, наконец, появляться морщины и первая седина зазмеилась в рыжих кудрях аристократа. Местные вздохнули с облегчением — да нет, просто человек. Да, колдун, да, живет долго, ну, может, еще и алхимические опыты тут виноваты, но — человек! И хотя ночные караваны все так же прибывали к усадьбе барона, а заказы которые он делал у караванщиков становились все более экзотическими, кредит доверия к Оберну был в полной мере восстановлен.
…Никто не заметил, как и когда барон перебрался в замок Шератон. Но усадьба более полувека служившая приютом Оберну была сожжена дотла лично бароном, а винный погреб (как оказалось, в усадьбе был даже он) начинен «алхимической ярью» и взорван. Но долго, долго еще после этого местные энтузиасты копали ямы на пепелище, надеясь найти клад или хотя бы что-нибудь ценное. Тщетно: барон вывез все подчистую. Лишь однажды молодой охотник Гичка (это произошло через год после того, как барон окончательно перебрался в замок) откопал обгорелый медный переплет, на котором с трудом просматривалась гравировка на чудном языке, которого не знал никто в Топкой Пали. Гичка не поленился и отвез находку в Нижний Тудым показать ее местному колдуну Резорду Хладному (Резорд сбежал в Тудым из Белоречья скрываясь от кредиторов). Однако, по слухам, когда колдун увидел надпись на закопченном переплете, он побледнел как утопленник, зашвырнул находку охотника в окно и в тот же вечер уехал из города в неизвестном направлении.
Строительство было окончено. Вокруг замка Шератон каменщики разбирали леса, мастера занимавшиеся внутренней отделкой получали последние расчеты и вот уже караваны потянулись назад, на юг. Те, кому довелось побывать в замке, рассказывали в тавернах что Шератон, конечно, не шедевр архитектуры, но место надежное и красивое. «Простоит века!», важно говорили каменщики, сдувая с усов пивную пену. «Добротное место! Крепость! Стены — скала! Залы — хоть дракона заводи! А какие подвалы — лабиринты! И даже на сад барон расщедрился! С фонтаном!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Следующее десятилетие было периодом спокойствия для лесного края: барон как в воду канул, строители уехали, нажившие какой-никакой капитал местные торговцы и охотники тоже снимались с места уезжая вдогонку за той обустроенной жизнью, к которой они успели привыкнуть, почти исчезли торговые караваны, стихли звуки пил, падающих деревьев, и дымы больше не стояли над карьерами, где раньше круглые сутки брали камень и песок. Никто не ездил по Строительному тракту и некогда широкая дорога пришла в запустенье прямо-таки с удивительной быстротой. Лишь изредка отправлялись к замку барона повозки везущие вино и фрукты да проходили в ту сторону местные пастухи, гнавшие в Шератон скот. Странные караваны, источавшие ужасающую алхимическую вонь все так же шли в глухой полночный час к обиталищу барона, но к ним все уже настолько привыкли, что просто не обращали внимания. К тому же на восьмой год затворничества барона случилось событие, несколько разрядившее обстановку: одна их таинственных ночных повозок перевернулась, влетев колесом в промоину на дороге и разбросав ящики. Пара ящиков затерлась и была впоследствии найдена местными охотниками. Разумеется, ящики были немедленно вскрыты, однако в них, как и следовало ожидать, были лишь аккуратно упакованные склянки с алхимическим варевом и цифрами на бирках — очевидно, номерами в каком-то каталоге. Был также найдет список с рядом длинных названий на латыни, изучив который алхимики Нижнего Тудыма пришли к выводу, что в склянках содержались обычные бальзамические декокты, подобные тем, что столичные колдуны использовали для продления жизни. Таким изрядная доля мистического флера окутывающего затяжную молодость барона Оберна развеялась; теперь уже редко кто рассказывал после пятого стакана, что видел барона летающего над их деревней в облике нетопыря.
