приют в квартире Галины Бениславской в Брюсовом переулке (дом № 2А), когда там поселилась сотрудница газеты «Беднота», юная, с прелестным личиком фарфоровой куклы, Елена Кононенко. Поселилась она в коммунальной квартире на правах гражданской жены заместителя ответственного редактора газеты Михаила Семеновича Грандова, горячего поклонника поэзии Сергея Есенина. Еще шестнадцатилетней девушкой Лена зашла в книжную лавку «Московской Трудовой Артели Художников Слова» и, замирая, показала тетрадку своих стихов обожаемому поэту – Есенину, стоявшему за прилавком. Есенина озадачил псевдоним хорошенькой девушки: «Неплохо. Но почему Гамсун? Как ваша фамилия?» И вот она проживает в одной квартире со своим кумиром! Как-то утром, когда Бениславская ушла на работу, Елена сбегала в цветочный ларек и вернулась с охапкой васильков. Тихонько пробралась в комнату, где спал Есенин, и разложила цветы на подушке и одеяле спящего. Не удержалась – позвала соседку, Соню Виноградскую. «На подушке, залитой солнечными лучами, – вспоминала Софья, – утопая в васильках, обрамленная воротом шелковой рубашки, лежала чудесная золотая голова! Он проснулся, синие васильки глянули из его глаз, солнце и васильки веселили его и радовали. И он неутомимо ходил по квартире, говорил, шутил, смеялся, был необычайно ласков и нежен со всеми». Выходки влюбленной в Есенина жены не могли не вызвать раздражения у мужа. Грандов, который из любви к поэту, пытался помочь ему с получением собственного жилья, строчил на бланках газеты «Беднота» ходатайства в Президиум ВЦИК с копиями в секретариат Л. Троцкого, стал с удесятеренной силой добиваться выселения Есенина из квартиры, уже мотивируя тем, что поэт нарушает покой соседей, грозил судом. Напор ревнивца не принес результатов, но еще больше осложнил положение поэта. После оформления брака молодожены сами переехали в новое жилье. Вскоре у Кононенко и Грандова родилась дочь. Назвали девочку Василисой. Имя предложил Сергей Есенин.
Аня Назарова: Николоямская, дом 50
Прихотливая судьба иной раз так закручивает сюжет… Сидят в Большом зале Консерватории две незнакомые между собой девушки. Одна, Аня Назарова, пришла послушать выступление своего кумира – поэта-имажиниста Вадима Шершеневича. Другая, Галя Бениславская, тоже пришла послушать бархатный голос Шершеневича, но – с удивлением и восторгом обнаруживает, что влюбилась с первого взгляда в юношу в оленьей куртке, в его хулиганскую удаль и прекрасные стихи, в будущего великого поэта России – Сергея Есенина. Есенин пристально вглядывается в девушку, сидящую на первом ряду. Выделяет ее лицо из сотен других, оживленных и восторженных… Этот пристальный взгляд (поэт Есенин имел проблемы со зрением) вспоминала не одна влюбленная в него девушка. На этом памятном вечере Аня и Галя встретились и подружились… Через много лет Вадим Шершеневич напишет: «В эпоху имажинизма к нам подошли две девушки. Одна была тонкой брюнеткой с немного злым лицом, другая курносая, русопятая. Первую звали Галей Бениславской, вторую – Аней Назаровой. Весь путь имажинизма они проделали рука об руку с нами. Они помогали нам в наших проделках, они волновались нашими волнениями. Когда кого-нибудь из нас преследовали неприятности, жертва была спокойнее, чем Аня и Галя. Ане ничего не стоило сбегать к себе на Таганку пешком только для того, чтоб принести оттуда книгу. Аня с подругами клеила ночью манифесты имажинистов на улицах, рискуя службой и многим другим. Если нас критиковали на вечерах, Анин голос раздавался из зрительного зала громче других, и она кричала критику: «Долой!» Они не пропускали ни одного из наших выступлений, стихи наши знали, конечно, лучше нас самих. Много позже, когда я работал на Таганке как режиссер и без трамваев мне тяжело было ходить к себе в конец Арбата, Аня устраивала мне ночлег у себя. Я не знаю, где теперь Аня. Вероятно, она вышла замуж и забыла свои годы «спутника имажинизма», именно имажинизма, а не кого-либо из имажинистов <…>»
Лукавит Вадим Шершеневич, ох, как лукавит. Не кого-либо, а именно его любила Аня Назарова. Берегла его фотографии и книги, собирала вырезки из газет и журналов, где хоть что-то писали о нем. Еще она любила свою подругу Галю Бениславскую и почитала Есенина, и настойчиво пыталась «выбить» ему, бездомному, квартиру, терпеливо ходила по инстанциям. Когда Вадим Шершеневич полюбил Юлию Дижур, тихо стояла в сторонке или утешала его в душевных терзаниях, затаив глубоко-глубоко свои. Есенинские автографы, его книги, все самое дорогое, связанное с именем Есенина, Галина Бениславская завещала своей задушевной подруге, и застрелилась на могиле Сергея Александровича. Аня же пережила свою неразделенную любовь. Вышла замуж. Была счастлива в браке. Дом № 50 на Николоямской улице, который с такой теплотой вспоминал объект ее девичьих грез – поэт Вадим Шершеневич, сохранился….
Николоямская, дом 50
Сёстры Лившиц
Женщины не просто любили Есенина, многие из них поклонялись ему. Именно этим словом определил Лев Повицкий отношение к поэту девушек из своего окружения, которых он познакомил с Есениным в Харькове. Уроженец Гродно, Повицкий учился в Харьковском университете, весной 1920 года он приехал туда навестить знакомых, остановился в семье Лурье. Случайно встретил на улице Есенина и Мариенгофа, приехавших по делам в компании издательских работников, и уговорил их остановиться у себя. Средь пяти представленных поэтам девушек, поклонниц поэзии, особенно приглянулась Есенину Женя Лившиц. «Целомудренные черты ее библейски строгого лица, по-видимому, успокаивающе действовали на «чувственную вьюгу», к которой он прислушивался слишком часто, и он держался с ней рыцарски благородно», – писал об этом знакомстве поэта Лев Повицкий. Беседовали о поэзии… Есенина умиляло, как Женя произносила слово «рифма» – «рыфма». На прощанье Есенин подарил девушкам книгу с кокетливой надписью: «Фриде и Жене. Я тебя, милый друг, помнить буду. С. Есенин». Кто-то из девушек приписал дату: 19.lV. 1920. Друзья вернулись в Москву. Эпизод харьковского знакомства так и остался бы эпизодом, если бы серьезная девушка Женя 19-ти лет, влюбившись не на шутку, не напомнила ветреному поэту о себе письмом. Письмо девушки не сохранилось, но сохранился ответ Есенина от 8 июня 1920 года: «Милая, милая Женя!
Сердечно Вам благодарен за письмо, которое меня очень тронуло. Мне казалось, что этот маленький эпизод уже вылетел из Вашей головы <…>» А за тем, Женя получила еще одно письмо, написанное в поезде «Кисловодск-Баку» 11–12 августа 1920 года, увековечившее ее. Эпизод с жеребенком, пытавшимся обогнать поезд, позже вошедший в поэму «Сорокоуст», так потряс Есенина и настроил его на философский лад, а компания Мариенгофа и остальных, видимо, не была на тот момент расположена к обобщениям, поэтому именно серьезная девушка Женя получила письмо о том,
