В этот день предчувствие грядущих бед повергало его в полное отчаяние.
– Все меняется, – стонал он вслух, глядя куда-то вдаль остекленевшими глазами. – Все, что имеет истинное значение, будет утрачено. Сейчас мы знаем так много, мы занимаем надежное место в этой жизни; находимся в полном единении с духами. Но нет, нас привлекает мнимая новизна; мы готовы отрешиться от нашего образа жизни, сойти с привычного пути. Сердце мое надрывается, когда я думаю об участи моего племени.
Он сунул руки в очаг, выгреб оттуда горячую золу и высыпал ее себе на голову и лицо, не испытывая никакой боли, продолжая горько оплакивать судьбу кельтов.
Когда солнце достигло зенита, а Эпона все еще не вернулась, Ригантоне надоело ждать ее. Она вышла из дома и стала расспрашивать поселян, но никто не знал, где ее дочь. Настроение ее резко испортилось.
Закончился день, наступила ночь полнолуния. Если Эпона так и не появится, чтобы пойти добровольно к друидам, они сами придут за ней. И как она тогда объяснит отсутствие дочери?
Наконец Ригантона отправилась в волшебный дом; во рту у нее пересохло, в висках болезненно стучало, но она не могла просить гутуитер о помощи. И не могла вернуться назад; ведь она была кельтской женщиной и готова была встретить лицом к лицу все, что бы ее ни ждало.
Из дома жреца тянуло едким дымом. При виде ее черные дрозды недовольно затрещали. Из волшебного дома доносился какой-то ритмичный шум, как будто там трясли наполненные камешками тыквы-горлянки, и слышалось пение друидов.
Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы войти.
От пылавшего посреди дома очага было жарко и душно. Воздух пропитывала вонь. И тут Ригантона почему-то вспомнила слова, которые ей передала дочь, слова скифского предводителя: «Место живых людей – под открытым небом».
Она и сама не знала, почему вспомнила об этом.
Переступив через порог, Ригантона остановилась, и к ней тут же подошел Кернуннос.
– Ты привела дочь? – прошипел он сквозь зубы.
Нечего было и думать о том, чтобы лгать друиду.
– Я не могу ее найти. С самого утра никто не видел ее в селении, и я очень обеспокоена.
Кернуннос приблизил свое лицо к ее лицу.
– Ты хочешь сказать, что она опять убежала? Эта девушка истощает мое терпение, Ригантона. Она поступает чересчур опрометчиво и безрассудно, боюсь, что она губит свои способности. Обучить ее жреческим обязанностям будет нелегко, потому что ты была ей плохой матерью, Ригантона, не воспитала в ней необходимую покорность.
Ригантона обозлилась.
– Я воспитала ее смелой, решительной и трудолюбивой, она не боится никакой трудной работы. Я не знала, что она друидка и ей понадобятся другие душевные качества.
– Тебе следовало знать, женщина, что любая девушка может оказаться друидкой. Ты упустила ее из-за своей дурости. Но, где бы она ни была, я всегда сумею найти ее, Ригантона. – Он неприятно улыбнулся.
– Тогда найди ее, – сказала женщина, которой не терпелось покинуть волшебный дом.
Его рука, словно когтистая лапа, сжала ее плечо.
– Куда ты торопишься? Уж если твоя дочь не пришла, может быть, ты поможешь нам в наших занятиях магией?
Она посуровела.
– Меня ждут мои дети, Кернуннос. Я нужна и в других местах.
– Твои дети могут сами о себе позаботиться. И ни один мужчина не ждет тебя, Ригантона. Твое ложе давно остыло. Ты стала старой и жилистой, женщина. Ты лакомая еда для медведя, но я думаю, он единственный, кто захочет заключить тебя в свои объятия. Не согласишься ли ты, чтобы тебя принесли в жертву Косматому Человеку, Ригантона? С помощью этого жертвоприношения я смог бы приготовить сильнодействующие магические снадобья. – Он заухмылялся, наслаждаясь вспыхнувшим в ее глазах страхом.
Она вырвалась и перешагнула через порог. За ее спиной звучал смех, сливаясь с тарахтением черных дроздов.
После ухода Ригантоны Кернуннос погрузился в глубокое раздумье. Побег Эпоны – еще одно дурное предзнаменование. Уж не прогневал ли он, сам того не зная, могущественных духов?
Нет, не может быть. Меняющий Обличье никогда не должен сомневаться в себе самом, ибо его способности растают тогда, как снег под весенним солнцем. Все еще поправимо, он найдет и вернет Эпону, уничтожит влияние всадников и позаботится о своем племени.
По его велению пение возобновилось.
Кернуннос присел на корточки возле костра и попытался определить, где находится Эпона. На какой-то миг она, казалось, мелькнула перед ним, он даже ощутил ее запах, но тут же исчезла, удаляясь с поразительной быстротой, вне досягаемости его рук. Но не вне досягаемости его магии.
Меняющий Обличье обнажил свои острые зубы.
– Я верну ее, – поклялся он. – Мы не можем ее потерять. И то, что обещано мне, навсегда мое!
Часть вторая
МОРЕ ТРАВЫ
ГЛАВА 14
Подковы скифских лошадей молотили каменистую землю, как молот Гоиббана бил по звездному металлу. Сперва Эпона лежала на холке серого коня, точно мешок зерна, довольная, что ее увозят прочь, радуясь, что отныне сама распоряжается своей жизнью.
Однако постепенно неудобство ее положения давало о себе знать все сильнее и сильнее. Каждый шаг коня встряхивал ее так, что она с трудом переводила дух. Его костистый загривок буквально врезался в ее тело, превращая его в один большой ушиб. Она заворочалась, ища более удобное положение, но на ее спину тяжело опустилась рука Кажака.
– Лежи тихо, – приказал он. – Ты мешаешь конь.
Эпона испугалась, что он оставит ее прямо на дороге, вновь презрительно отвергнутую, и тогда, из-за своей слабости, она потеряет последнюю возможность спастись от волшебного дома. Стиснув зубы, она решила терпеть до конца.
Лошади скакали по узкой тропе одна за другой, вереницей, иногда скользя по камням. Невзирая на свои намерения, не в силах преодолеть мучительную боль, Эпона все старалась устроиться хоть чуть-чуть поудобнее. Ей даже удалось перенести часть своей тяжести на согнутые руки, но Кажак тут же опять шлепнул ее по спине.
– Послушай, женщина, – сказал он ей. – Не вертись! Мы скачем очень быстро – поскорее отъезжать от этого проклятого места.
Она была не менее скифов заинтересована в том, чтобы уехать подальше, но ее покоробило, что ее родное селение называют «проклятым местом». Как смеет этот невежественный дикарь чернить ее родной край? Она попробовала перевернуться и посмотреть на него, но его кулак ударил ее точно в челюсть, и земля закружилась у нее перед глазами, она впала в беспамятство.
Когда она очнулась, лошади уже не скакали стремительным галопом к подножью горы, они перешли на рысь, ничуть, однако, не облегчившую положение Эпоны: сотрясение от ударов передних ног серого коня передавалось на его спину, и уже оттуда – Эпоне.
