мама немного рассказывала, хотя в прошлом мире подобного не было. Она говорила, что у каждого разумного может быть класс, но слабый телом не может быть воином, а слабый духом — магом. Скорее всего, это и есть те самые условия получения.
И, конечно же — я осквернён. Кто бы мог подумать, что это передастся и на форму ящеролюда? Вот неожиданность. Надеюсь, что ничего плохого не случилось и изменился только внешний вид источника маны.
Отвлекаясь от раздумий, я провёл рукой по груди. Когда воплотился думал, что шрамы лишь последствия воплощения и вскоре исчезнут. Но они всё ещё на месте. Практически вся грудь покрыта рваными шрамами, похожими на шрамы моей истинной формы. Вот отметина от падения с водопада, вот от удара об камень. Вся грудь покрыта ими, и ключицы, и плечи, и даже нижняя часть шеи. Но если шрамы передались форме ящеролюда, то почему руки целы?
Много непонятного, но следует отложить размышления — я немного отдохнул, так что пора приступить к работе.
Я ещё сегодня днём понял, что обувь нужна непременно. Не только для спуска к плато, но и подняться к вершине горы и осмотреть южный склон. Того маленького леса не существовало двадцать пять лет назад, когда я прилетел сюда, и есть надежда на такие же изменения с противоположной стороны горы.
Необходимо сплести обувь. И хоть я не знаю, как плести корзины или что-то ещё, но у меня есть знания о фабричном плетении огромных канатов из стальной проволоки. Взять пучок травы, толщиной в фалангу и длинной от щиколотки до колена — и связать в кольцо. Расположив узел по центру, прокручивать один край кольца по часовой стрелке, а другой — против. Через тридцать витков получится скрученная травяная верёвка длиной примерно в ладонь.
Солнце практически село, когда я закончил с нехитрым производством. Сделанных травяных скручёнок хватало на подошвы сандалий для обеих ног, но сделать их я уже не мог — света не хватало. Мир виделся в вечерних полутонах, а от усталости частенько подступала зевота. Пришлось отложить всё на завтра.
Стоило зайти в тёплую пещеру — и я замер, не понимая происходящего. Тьмы не было. Во внутренней пещере, как и во входной, у камней и стен потускнели цвета, но очертания были видны. Без труда определялось, где стена переходила в пол, а где лежал тот или иной камень.
Меня настолько шокировало увиденное, что минут десять я стоял неподвижно, как голый маньяк-эксгибиционист, с чёрным плащом на плечах, каменным ножом в одной руке и стопкой травяных скручёнок в другой. Лишь потом осознал, что пещера сама себя освещает. И без разницы, что в пещере вообще ничего не светилось: нечего забивать голову вопросами, на которые не найти ответа.
Но уснуть я не смог. Сон не шёл, несмотря на постоянную зевоту и усталость во всём теле. Тепло с трещины не убаюкивало.
Я забыл, как спать. Казалось бы, что может быть естественней, чем закрыть глаза и уснуть? Да что угодно, только не в моей ситуации.
Пришлось встать с расстеленного полотна и дойти до входной пещеры, в попытке успокоиться. Эффект оказался обратным — я ещё больше разнервничался. Вместо кромешной тьмы на улице был вечер с его приглушёнными тонами. Вот только не может быть вечер, когда по небу плывёт полумесяц в окружении бесчисленно мерцающих звёзд.
К лежанке я вернулся в ещё большем смятении. Не зная, что думать и как вообще понимать происходящее — я медленно лёг и прикрыл лицо морщинистыми руками. И глубоко задышал.
Старательно удерживаемые в течение целого дня чувства они накатывались на меня огромными волнами. Ком встал в горле, глаза увлажнились. Я как мог держался повторяя, что эмоции убьют меня раньше, чем закончится этот чёртов год. Убьют раньше, чем я воплощусь обратно в истинную форму и воссоединюсь с сестрёнкой и мамой.
Эти два светлых образа тараном пробили все перегородки. Слёзы покатились по щекам, я крепко сжал зубы, чтобы не заорать. Лишь лежал, прикрыв лицо руками и думая о семье.
Я думал о маме и о том, как она ждала меня всё это время. Как извела себя, не находя места и всё летала вокруг острова в ожидании, что вот сейчас на горизонте появится силуэт её дитя, что прилетит её сын и семья воссоединится и навсегда будет вместе. И те годы, пока я провёл в спячке — как они отразились на Ликуре? Что чувствовало её материнское сердце, когда прошли все сроки, а я так и не появился? Что она думала? Она уже похоронила меня, или всё тешит себя надеждой?
Я думал о сестрёнке и о том, как она не находила себе места и каждый день доставала маму одними и теми же вопросами: где братик; его уже видно; это он летит; поищем его? Как Калиса всё время предлагала маме полететь туда-то или туда-то, или поискать меня там-то и там-то, а если сестрёнка меня не найдёт — то поищет ещё раз, но только внимательно. Что она думала, когда проснулась и не обнаружила меня? Ждёт ли она меня и надеется, что я вернусь и мы воссоединимся?
И теперь, целый год, что они будут делать? Полетят к ящеролюдам в надежде, что именно они нашли меня? Отправятся к нам в пещеру надеясь, что я где-то там, в нашей пещере или в заброшенном городе? Останутся на острове, лелея надежду на моё скорое возвращение?
Утро наступило так же внезапно, как и накативший сон. В горле першило, в уголках глаз покалывало от кристалликов соли, а голова казалась дырявым горшком. С огромным трудом я заставил себя встать и пройтись до входной пещеры. Пропитанный утренней прохладой воздух разбудил сонный мозг.
Оказалось, что у меня нещадно болели ноги. Так сильно свело мышцы, что пришлось облокотиться об стену. Руки мелко дрожали, а из поясницы словно вырвали кусок мяса.
Вчерашний день стал для меня настоящим испытанием. Как физическим, так и моральным.
С первым я справился на отлично.
Второе — провалил.
Но это единичный случай: вчера была стрессовая ситуация и она уже закончилась. Точнее, она закончится только через год. Обязательно закончится и всё будет хорошо, а до тех пор — надо быть сильным, и не отрекаться от своей гордости.
Солнце только недавно взошло и не успело прогреть воздух после ночи, так что я приступил к работе. Потребовалось два часа, чтобы изготовить простецкие травяные сандалии. Я даже гордился собой, ведь смастерил их по наитию. Подошва из травяных скручёнок, которые нанизаны на палки, и лямки из травы. Всё это было простым и недолговечным, но без хлопот чинилось из подручных материалов.
Казалось бы, это лишь простецкая защита для ног, но для меня они значили это нечто большее. Эти травяные сандалии — символ, что я всенепременнейше преодолею любые невзгоды и обязательно выстою. И эта обувь лишь начало пути длиною в год. И именно сегодня путь лежал к маленькому леску. Маленький, буквально триста метров в диаметре и с невысокими деревьями, он появился не так давно. Но появился практически на пустом месте, где мало земли, а под ней много камней. Это внушало оптимизм.
На спуск с горы сегодня было потрачено гораздо больше сил, чем вчера, а во время десятикилометрового похода до леса я вообще останавливался каждые десять минут, чтобы отдохнуть. Во время этих остановок я наконец-то услышал какофонию насекомых. Вчера их не было, когда срезал траву, но сейчас слышалось щёлканье кузнечиков, стрекот сверчков, всюду виднелись различные насекомые, перелетавшие от травинки к травинке.
— Если есть насекомые, должны быть и те, кто их ест, — промелькнула мысль, когда я едва не провалился куда-то пяткой.
Чёрной выбоиной в земле зиял вход в чью-то норку размером с кулак. Мышка — это не только весёлая игрушка, за которой раньше с превеликим азартом носилось одно маленькое и озорное изумрудное создание. Мышка — это хоть и крошечное, но мясо. А ещё природа не терпит пустоты и застоя. И если есть мышь, значит есть кто-то крупнее: рыжая лиса или волк. Как минимум ещё есть птицы, которые не только охотятся на мышей, но и любят отдыхать среди крон деревьев, пережидая дневной в прохладном воздухе.
Вот только прохлада просто так не появляется, даже в небольшом лесу. Дождя не было как минимум дня три, но в маленьком лесу воздух полнился освежающей прохладой. Я всем сердцем надеялся, что…
Внезапный шорох и дикий писк заставил меня подпрыгнуть
