…
— Я знаю, где его кабинет.
— Во всём Тенкилле? Это же целый запутанный город.
— Да. Я знаю, где его кабинет.
— Господи, да снимите вы уже номер!
— Будь осторожна, возвращаясь в Салем. Ты сразу обработаешь этот жёсткий диск?
— Гре-та, — и я слышу гудки. Таким образом она напоминает мне не задавать глупые, очевидные вопросы, чтобы облегчить беспокойство по поводу рабочего плана. Заткнуться и довериться команде. И никогда не манипулировать. Я выдыхаю с облегчением, как всегда, когда работаю с Викторией.
Выехав с новой станции в Нью-Йорке, мы садимся в Убер на пересечении Тридцать первой и Восьмой улиц, спрятанный в тени грузовика с едой. Пока что мы не видим, чтобы кто-то следовал за нами, так что катим в Тенкилл вполне спокойно, даже рискуем снять колючие парики.
Поздний вечер летнего дня. Солнечно, и люди гуляют, заполняя тротуары, удлиняя очередь такси у старого Пенсильванского вокзала. Мы проезжаем мимо ресторанов, магазинов, банков, зданий, специализированных ресторанов, например, такого, где подают одни фрикадельки; в общем, перед нами проносятся типичные нью-йоркские достопримечательности, и звуки тоже типично нью-йоркские. Я тоскую по своим привычным командировкам, по красивому и комфортабельному отелю в Сохо на Кросби-стрит. Я думаю о своей прежней яркой, насыщенной, увлекательной жизни, где было много работы и много отдыха, модные отели и платья от Александра Мак-Куина. Невозможно не сравнить ту гламурную жизнь и нынешний хаос с его жуткими нарядами и колючими париками.
Я смотрю на Лену и вижу в отражении окна её глаза, бегающие вверх и вниз по деревьям-небоскребам Брайант-парка. Я знаю, что она мысленно смешивает тюбики с краской, чтобы передать оттенки их белых, коричневых, чёрных стволов. Она может изобразить что угодно, любой лес, любой парк. Она могла бы быть Матерью-природой и нарисовать нам новую землю. Я беру её руку, сжимаю и улыбаюсь, глядя, как она любуется деревьями, будто медитируя.
— Лена, — мягко говорю я, касаясь ее руки.
— Ну? — Её взгляд ясен и безмятежен, она рисует в уме деревья.
— С Парком всё в порядке, и он вернётся. И ты тоже вернёшься к своим реставрациям и захватывающим монографиям об утерянных классических картинах. Обещаю.
— Ты читала мои монографии?
— Мне больше всего нравится та, где ты рассказываешь, что есть много неизвестных работ мастеров в стиле барокко, тайно заказанных частными коллекционерами.
Она поворачивается ко мне, сжимает мою руку.
— Это лишь теория, — говорит она, слегка улыбаясь, и возвращается к своему занятию. В эту секунду, единственную за столько времени секунду покоя, взрывается звуком мой анонимный айфон. Это Виктория.
— Ви?
— Блин, я всё ещё у тебя. Команда Эл Рэ собиралась перевезти меня обратно, вместе с коробкой Генри и пакетом Брэда. Но …
Наш водитель сигналит и жмёт на тормоза. Мы все наклоняемся вперед, ремни безопасности возвращают нас на место. Я не слышу, что сейчас сказала Виктория.
— Чего-чего?
— Ребята Эл Рэ остановили какого-то типа у двери. Он говорит, что он твой брат Тоби. Так и торчит внизу. Я говорила с ним по домофону. Он велел передать тебе вот что: саламандра в окне у пальцев Святого Петра.
О господи. Тоби там.
— Это правда Тоби. Правда мой брат. Скажи ребятам Эл Рэ, чтобы впустили его. Пусть поднимется на лифте и звонит мне. Прямо сейчас. Пожалуйста.
Я слышу, как Виктория идет к переговорному устройству в лифте и передает команду парням Эл Рэ и Тоби. И пока мы ждём, когда Тоби поднимется в лифте, я, немного придя в себя после нового шока, спрашиваю:
— У Эл Рэ точно нормальный план? Никто за тобой не последует?
— Да вроде не должен, но всё это очень странно. Ей ведь явно приходилось делать это миллион раз для своих печально известных клиентов.
— Я не всем в её офисе доверяю.
— Ясно, босс.
На заднем плане звучит свист и звон лифта.
— Это твой брат, — говорит Виктория и передаёт Тоби телефон.
— Грета?
— Тоби, о господи, Тоби! Что ты тут делаешь?
— Что, чёрт возьми, происходит? Мама и папа сходят с ума. Я убедил их скрыться, как мы всегда планировали, только в связи с Вайолет. Но это дерьмо не связано с Вайолет, верно? Оно связано с тобой!
Я собираюсь ответить, но он перебивает. Я никогда не слышала, чтобы Тоби повышал голос или выражался. Он всегда очень спокоен. Настоящий философ.
— Нет, Грета. Нет. Говорить буду я. Люди из твоей фирмы приехали в оба наши места. Влезли в мой заповедный лес! Мы все утром видели новости. Я, знаешь ли, у себя в Вермонте тоже смотрю телевизор, я не полный отшельник, мать твою! Твоя пресс-конференция с адвокатом — сраный собачий бред, и ты знаешь, что я это знаю. Ты что-то задумала. Что-то замышляешь, как Вайолет. И я еду к тебе, чтобы убедиться, что тебя не постигнет её участь. Где ты?
Я поражена, услышав такую бурную и такую грязную речь от моего порядочного братца. Это уже какой-то новый Тоби. Как бы то ни было, мне нужно оградить семью, потому что мы всего в квартале от Тенкилла.
— У меня нет времени спорить. Виктория отвезёт тебя в конспиративную квартиру. Я в Нью-Йорке. Вернусь завтра утром. Виктория всё расскажет. Я ей доверяю. И только ей. Понятно?
Он громко вздыхает, как обычно, когда хочет дать понять, что раздражён, но всё понимает, хотя его идеи борются с моральными принципами. Я представляю себе его высокое и худощавое тело, подтянутое кето-диетой и рубкой дров. Он занимается земледелием, выбирается в походы, ходит на снегоступах и катается на беговых лыжах на своей земле, чтобы вот так вот рассуждать о жизни. Как всегда.
— Понятно?
— Угу, — отвечает он. И в мгновение ока мы снова в сговоре, как были давным-давно, как были всю нашу жизнь, начиная с Определяющего Жизненного События с тётей Вайолет. Мы хранили её тайну с детства — тяжёлое бремя.
Может быть, поэтому мы, не сговариваясь, решили жить особняком — трудно быть верным кому-то, храня в памяти страшный секрет. Может быть, поэтому Тоби так и не женился, а я столько времени мучилась недостижимой любовью. Сложно сказать. На долю секунды в моем сознании всплывает образ Генри, и моё сердце начинает бешено колотиться при мысли, что я еду к нему. Все это время я была в боевом режиме, но я еду к Генри, а Тоби говорит по телефону в моем пентхаусе. У меня перехватывает дыхание. Все люди, к которым я питаю сокровенные чувства, теперь втянуты в эту смертельную игру: Генри, Тоби,
