— успех операции Красной Армии под кодовым наименованием «Багратион» в Белоруссии с 23 июня по 29 августа 1944 года;
— открытие второго фронта в ходе проведения нормандской операции «Оверлорд» англо-американскими войсками с 6 июня по 24 июля 1944 года;
— вытеснение вермахта за пределы СССР и вступление воинов Красной Армии на территории некоторых европейских стран;
— и, наконец, заговор против фюрера с прямым покушением на его жизнь.
Взрыв бомбы, заложенной под столом, застиг фюрера врасплох. Это произошло 20 июля 1944 года в 12 часов 42 минуты в зале совещаний летнего флигеля полевой ставки верховного командования Германии «Вольфшанце» («Волчье логово»), находящейся возле города Растенбурга в Восточной Пруссии. Исполнителем покушения являлся начальник штаба Резервной армии полковник вермахта граф Клаус Шенк фон Штауффенберг.
Гитлер мог, конечно, и погибнуть. Но ему всегда везло в тех сорока двух покушениях на его жизнь. Фюрер и на сей раз отделался легкими увечьями — испугом, царапиной на ноге да разодранными брюками, которые наци № 1 с удовольствием демонстрировал Муссолини, как бы подчеркивая, что он тоже «понюхал пороха» в этой его второй войне с русскими. Кроме всего прочего после этого взрыва он оглох на одно ухо и усилились симптомы паралича правой руки.
На совещании присутствовало 24 человека. Бомба убила личного стенографиста Гитлера. Умерли от ран, несовместимых с жизнью, военный чиновник Брандт, начальник генерального штаба люфтваффе генерал Кортен, начальник отдела кадров ОКВ генерал Шмудт. Двое были тяжело ранены — представитель Геринга в ставке Гитлера генерал Карл Боденшатц и адъютант фюрера Боргман. Взрыв повредил им барабанные перепонки и обжег руки.
Канцлер и фюрер в одном лице теперь точно знал, кто его друг среди политиков и военных, а кто враг. Знал и то, что с теми генералами, которые остались ему верными, он ещё может устоять в противоборстве со Сталиным.
Ещё повоюет! Это ему подсказывало его Провидение, а он в небесную подсказку маниакально верил, постоянно и активно подогреваемый бункерными шептунами.
Что же касается предателей — то они наказаны: одни расстреляны, другие повешены, третьи сожжены в крематориях или отправлены в концлагеря. Ненадежных, разуверившихся военных и слабых морально он решил удалить из штабов разных степеней и штаба верховного главнокомандования (ОКВ).
Вождь нации, каким он себя считал и каким всё ещё продолжали, как думал фюрер, считать многие соотечественники его Третьего рейха и соратники из окружения, понимал — это уже не те люди, которые были до 1941 года, но и не открытые враги. В категориях друзей и полностью преданных соратников они тоже подвизаться не смогут, потому что напуганы неимоверным давлением «восточного поршня», неумолимо приближающегося к границам центральных земель рейха, а также появлением войск англо-американского альянса у западных границ Германии. Этот животный страх и опустошенность он читал в глазах многих прибывающих для докладов фронтовиков, — как правило, командиров среднего звена, в основном дивизий. Близкое окружение и командующие армиями и группами армий умело скрывали суровую реальность.
В его голове никогда не роились мысли сожаления о массе погубленного собственного народа. Он в последнее время даже успокаивал себя, часто говоря сам себе:
«Не умершего надо оплакивать, а рождающегося для тяжелой борьбы с невзгодами жизни. В метрических свидетельствах пишут, где человек родился, когда он родился, и только не пишут, для чего он родился. Счастливы те, кто не родились: они не могут ничего претерпеть от настоящего и ничего не ожидают от будущего».
И всё же он, цепляясь за жизнь когтями новых фантомных прожектов, надеялся на мифический поворот событий на фронтах в свою пользу. Недаром говорится, что войны превращают отдельных людей в озлобленных животных. Наверное, это сравнение вполне применимо и к фюреру.
К Гитлеру пришла очередная бредовая мысль — нужно остановить победоносное шествие войск западных союзников Советской России путем полной реорганизации своих вооруженных сил, а затем предпринять мощное наступление, которое привело бы к разгрому англо-американских войск.
Прежде всего он создал «фольксштурм» — юных защитников рейха от англо-американских войск, успешно атакующих части вермахта Западного фронта. Здесь он чувствовал, что может не справиться с англо-американским нашествием.
Затем, прочесав германские госпиталя, фюрер выкачал оттуда «уставших» от войны — дезертиров, легко раненных, выздоравливающих и просто отлынивавших от военной службы на передовой. Из этой категории своих сограждан он составил довольно приличное войско. Назначение его было одно — поддержать воюющих на Западном валу. Он всё уже просчитал. Надо признаться, что память на цифры у Гитлера, как у всякого шизофреника, была кошмаром для окружающих. Он хорошо помнил отдельные детали давних разговоров, забываемые для нормального человека цифры и номера телефонов, погоду в дни бесед и прочие, казалось бы, мелочи для нормального человека.
А ещё нужно отметить, что вообще вожди привыкли эксплуатировать проклятую человеческую надежду — эту лесть дураков. Человеческая надежда одна из благороднейших вер в возможность осуществления чего-то радостного, благоприятного, победоносного. Проклятою матерью дураков делают её те, кто эксплуатирует чистейшую веру человеческого сердца. Конечно, можно остановить, убить, растоптать эту прямо-таки дикую, а скорей — дичайшую эксплуатацию из всех эксплуатаций, какие есть в мире. Но к кому обратиться? Где найти такого заступника?
Для разговора на эту тему он нашел объекты обращения. Таковыми оказались — Кейтель и Гиммлер… Они никогда ему не возражали, а принимали на веру все указания своего патрона, считая их пророческими. Он им верил, особенно первому, до последнего своего часа, хотя и считал его справедливо слабовольным человеком. Гиммлер и Геринг его предадут, но это будет потом — в апреле — мае 1945 года.
С Кейтелем и Гиммлером фюрер, как всегда, предавшись бредовым размышлениям, с удовольствием разглагольствовал об очередной надежде:
— Эта новая моя армия остановит союзников на западе. Дивизии же Восточного фронта должны работать там, где они освоились. Ещё ничего не потеряно! Понимаете, ничего не по-те-ря-но! — На фоне высказанных слов фюрер даже несколько приободрился. Речь и глаза его стали выразительнее, они внезапно округлились и ожили, а потому засверкали желанием убеждать.
К нему отчасти вернулся его старый задор и, казалось бы, на некоторое время покинувшая его энергетика оратора — словоблуда и мистика. Он даже пытался улыбаться и подшучивать. Но это были уже натянутые гримасы обреченного человека в войне на собственную казнь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
