Беда была в том, что корабли не могли развить полную скорость. Слишком велика была опасность снова налететь на мель, льдину или обломки какого-то судна, которые были здесь потоплены за время навигации.
Снаряд «семидесятипятки» взорвался по ходу «Верного», осколками был убит один из моряков с лодки, показывающий путь. Открыли огонь минометы, поднимая многочисленные фонтаны воды.
Костя Ступников стрелял по вспышкам полевого орудия, к которому вскоре прибавилось еще одно. Попадал или нет, непонятно. Но один из трехдюймовых снарядов угодил в цель. На берегу вспыхнул огненный клубок.
– Ближе к берегу, – показывал рукой направление матрос-лодочник.
– Куда еще ближе? Потопят нас!
– Еще двести метров, товарищ мичман. И уйдем на чистую воду.
Морозов приказал повернуть ближе к берегу. Спустя полминуты снаряд врезался в борт, встряхнув катер. В трюмах кричали раненые, некоторые пытались лезть по трапу наверх. Что-то горело на «Быстром», который не отставал от головного корабля. Было слышно, как часто и звонко бьет его зенитная «трехдюймовка».
С берега тянулись пулеметные трассы. Перехлестнуло лодочника, который, спасаясь от пуль, бежал к рубке. Ему не хватило сделать двух шагов. Теперь оставалось надеяться только на себя. Морозов уже приготовился дать команду «Полный ход!», когда впереди возникла темная полоса.
Это был залив, который образовался перед оврагом, прорезающим берег. Мичман включил на секунды прожектор. Пробивая туман, луч осветил ступенчатый обрыв, полукруглую песчаную косу и копошившиеся человеческие фигуры. Костя первый раз видел врага так близко: массивные каски, серо-голубые шинели, зенитную пушку с длинным тонким стволом. Прожектор погас, но уже дробно застучала 20-миллиметровка. Не такой и сильный это калибр, но из удлиненного ствола с расстояния ста метров обрушилась светящаяся трасса снарядов, каждый второй – бронебойный.
Они били по катеру, как огромное зубило. Если осколочно-фугасные заряды разрывались, почти не причиняя вреда, то бронебойные снаряды сразу вывели из строя носовое орудие, просадили в нескольких местах борт и верхнюю часть рубки.
Вскрикнул и обмяк на своем тесном сиденье Федя Агеев. Костя давил на спуск. Спаренная трасса разбивалась огненными брызгами о щит зенитки, кого-то из артиллеристов отбросило назад. Щит звенел от многочисленных попаданий, видимо, пули достали еще кого-то из расчета, и пушка замолчала.
Катер, крутанувшись на месте, вырывался на скорости из неожиданной ловушки. Костя развернул башню, увидел, как вылетает огонь из трубы миномета, рядом с зениткой. В сторону катера вели огонь два или три пулемета. Закончились обе ленты.
– Федя, патроны!
Ответа не последовало. Коробки протянул боцман Нетреба. Доведенными до автоматизма движениями Костя перезарядил установку и открыл огонь по минометчикам. Он смахнул одного и другого, перекосило ствол. В этот момент ожила зенитка. Она успела выпустить десятка полтора снарядов, прежде чем ее достала кормовая «трехдюймовка» «Верного» или какое-то из орудий «Быстрого». На берегу взлетали фонтаны взрывов, обрушился кусок берега.
Но Костя ничего этого не слышал. Два снаряда пробили башню, смяли казенник одного из пулеметов, осколки хлестнули в голову, плечи, руки. Старшина Ступников, теряя сознание, сползал с сиденья.
Его подхватил Валентин Нетреба, положил на пол рубки. Расстегнули, стащили бушлат, остальную одежду. Фельдшер Репников быстро перевязывал многочисленные раны.
– Живой? – спросил Николай Морозов.
Корабль тряхнуло близким взрывом.
– Не дают работать, гады, – бормотал фельдшер. – Живой… пока. Крепко его осколками побило. В госпиталь быстрее надо.
Он покосился на тело Феди Агеева, накрытое бушлатом.
– А дружка его наповал. В бедро снаряд угодил.
Оба катера шли, огибая остров, к левому берегу. Уже светало, туман понемногу рассеивался, но повалил густой снег. Вдали слышался сильный гул. Стреляли сразу десятки, а может, и сотни орудий.
– Опять воюем, – вздохнул Репников, глядя на лежащего без сознания Костю Ступникова.
– Кажись, наши бьют, – сказал Валентин Нетреба.
Было утро 20 ноября 1942 года. Начиналось наступление на южном фланге войск Сталинградского фронта.
Эпилог
Январский день был морозным и солнечным. Костя второй раз за полтора месяца вышел из палаты на улицу. Рядом с ним медленно шагал, опираясь на палку, Вася Дергач.
Госпиталь располагался в поселке Средняя Ахтуба. Отсюда, с высокого берега, виднелась покрытая снегом пойма, а вдали угадывался Сталинград. Там еще шли бои, добивали зажатую в кольцо 6-ю армию Паулюса. От чистого холодного воздуха слегка кружилась голова. Оба присели на скамейку и закурили, подставив лица яркому солнцу.
Вчера приезжали Валентин Нетреба, Настя и механик Тимоха Донцов. Тоже посидели на дальней скамейке, выпили, поговорили. Дивизион стоял на зимовке в одном из волжских затонов, неподалеку отсюда.
– Вовремя вы в госпиталь залегли, – смеялся Валентин. – Мы там мерзнем, печки не успеваем топить, а вы тут под ватными одеялами греетесь.
Настя сидела, обнимая Костю, осунувшегося, с загипсованной рукой и шрамами на лице. Что-то шептала ему на ухо, Костя улыбался, кивал, не слишком вникая в слова женщины. Просто было хорошо слышать ее голос, смех.
Выпили за погибших. Валентин рассказал, что Николая Морозова направили на курсы, вернется к весне лейтенантом. Зампотех Сочка получил «капитана», передает привет, как и другие ребята.
– Вы тут долго не залеживайтесь, – говорил Валентин, временно исполнявший обязанности командира «Верного». – Без вас как без рук. Да и весна скоро.
Костя и Вася Дергач посидели еще немного. Из дверей выглянула санитарка, позвала на обед.
– Идем, – отозвался Ступников.
Но оба пока не спешили. Как хорошо быть просто живым, видеть своих друзей, вдыхать морозный воздух и ждать весны, забыв на время о войне!..
