д’Авена, — печально промолвила Джоанна. — Его фламандские борзые словно знали, что хозяин не вернется, поскольку были очень подавленными и плохо ели. — Она помедлила, обменялась взглядом с Беренгарией, потом кинулась в омут с головой: — Если бы тебя тоже убили при Арсуфе, это причинило бы нам страшное горе. Но погибни ты в бою на Михайлов день, все было бы стократ хуже, потому как мы терзались бы «что, если» и «если бы не», и даже согрешили, обвиняя покойника, ибо как нам было бы не ругать тебя за такой ненужный риск?
Ричард, редкий для него случай, лишился дара речи.
— Любой, кто считает женщин не способными говорить начистоту, не встречался с тобой, сестренка, — заметил он. — Мне жаль, что Ги рассказал про тот случай, ведь я знаю, что вам и так хватало беспокойства за мою жизнь. О чем Ги не знает, так это о том, что Генрих, Андре и прочие уже задали мне взбучку. Мне напомнили, что моя смерть практически гарантирует победу Саладину, и я пообещал постараться впредь быть осторожнее.
— А нам ты тоже пообещаешь, Ричард?
— Да, Беренгуэла, — сказал он, и молодую женщину утешило то обстоятельство, что в кои веки его тон был серьезным.
— Просто помни, — предупредила Джоанна. — Если ты не исправишься, брат, у меня не останется другого выбора, как написать матушке о твоем дурном поведении.
— Боже упаси! — воскликнул король, и когда они с усмешкой переглянулись, у Беренгарии сжалось сердце — их родственная близость всколыхнула в душе воспоминания о брате Санчо, оставшемся в далекой Наварре.
Джоанна вскоре посерьезнела, так как они не коснулись еще в разговоре Гийома де Пре. Ее благодарность к норманнскому рыцарю усугублялась печалью — ей нравился Гийом, она с признательностью вспоминала про его добрый поступок на Кипре, когда он наскоро изобрел историю с целью оградить Беренгарию от небрежения со стороны Ричарда.
— Ги серьезно сомневается в возможности выкупить Гийома де Пре. Он прав, Ричард? — спросила она.
— Я начинаю подозревать, что Ги де Лузиньян прав во всем и везде, — ответил король, раздраженно поморщившись. — Но тут он определенно заблуждается. Гийома не казнили, ему не причинили никакого вреда. Но Саладин отказывается принять выкуп, так как знает, как сильно хочется мне освободить рыцаря. Это превращает Гийома в ценнейший товар, и султан намерен придержать его до поры.
— Но сарацины ведь наверняка сильно разозлились, обнаружив, что пленили не тебя. Не захочется ли им заставить Гийома заплатить за обман?
— Нет, Беренгуэла, аль-Адиль заверил меня, что с де Пре обращаются уважительно. Сарацины не меньше нас ценят отвагу и преданность.
Облегчение Джоанны было столь велико, что она откинулась на спинку оконного сиденья и закрыла глаза. Беренгария улыбнулась и сжала ладонь Ричарда.
— Аль-Адиль ведь брат султана, да? Но уверен ли ты, что ему можно доверять?
—Да, уверен, — отозвался король.—Вскоре после Арсуфа я возобновил переговоры с ним, и полагаю, это человек чести. Разумеется, Бургундец и этот мерзавец Бове задохнулись бы от ярости, скажи я такое при них! Послушать их, так я прибыл в Утремер с единственной целью — передать королевство в руки сарацинам. А тем временем идет молва, что их союзник, Конрад Монферратский, пытается заключить с Саладином сделку, которая позволит ему сохранить Тир и Сидон.
Обе женщины были настолько возмущены, что прошло некоторое время, прежде чем Джоанна вспомнила о припасенном для Ричарда сюрпризе.
— Чуть не забыла! — воскликнула она. — В прошлом месяце в Акру приехал трубадур из Аквитании. Он может и не так знаменит, как Гаусельм Файдит, но очень хорош, и я дозволила ему поразвлечь нас сегодня.
— Может быть, перенесем представление на завтра, ирланда? Развлекать меня сегодня я доверил бы Беренгарии. — Ричард лукаво улыбнулся жене.
Как он и ожидал, на ее белоснежной коже выступили пунцовые пятна, а ресницы смущенно затрепетали. Однако уголки губ наваррки приподнялись кверху, когда с них слетели едва слышные слова, что это доставит ей удовольствие.
— Надеюсь, не только тебе, голубка, — промолвил король и помог супруге подняться.
Джоанна осталась сидеть у окна. На другой стороне зала Морган и Мариам играли в шахматы, но в смехе их угадывалась задушевность, подсказавшая Джоанне, что затянувшийся флирт перерастает в нечто большее. Взгляд ее переместился на брата и его жену, с неподобающей торопливостью выходящих из зала, и она с тихим вздохом откинулась на подушки. Ее радовало, что Ричард уделяет Беренгарии заслуженное ей внимание и что Мариам встретила мужчину, которого способна полюбить, но в душе шевельнулась толика зависти. Ей ведь всего двадцать шесть, она слишком молода, чтобы спать не одной.
— Это рана от арбалета?
Получив от Ричарда сонное подтверждение, Беренгария полюбопытствовала насчет шрама на бедре, проведя по нему пальчиком. Король ответил, что эта отметина осталась с юных его лет в качестве графа Пуатуского.
— А этот рубец на запястье?
— Про этот даже и не вспомню. — Он зевнул. — А с какой стати ты занялась учетом всех моих ранений?
— Не всех, — тихо отозвалась наваррка, стараясь не смотреть на уродливые лиловые синяки на плечах и груди, не сошедшие за восемь дней после засады на Михайлов день. Потом решила повернуть разговор в более приятное русло: — Ты выглядишь совсем другим с такими короткими волосами!
Ей подумалось, что с такой шевелюрой Ричард напоминает ежа — если бывают, конечно, рыжие ежи, — но она сомневалась, расценит ли это супруг как комплимент, поэтому воздержалась.
— Мне просто показалось, что лучше сбрить их начисто и дать отрасти снова. — Король снова зевнул, но Беренгария не вняла намеку, намеренная выжать из этой непредвиденной встречи все, поскольку не знала, когда доведется им свидеться в следующий раз.
— Я так рада, что Гийом в безопасности, — сказала она. — Я в неоплатном долгу перед ним.
— Я тоже, — промолвил Ричард так тихо, что жена едва расслышала его. — Я отдал бы половину всего, что имею за возможность переиграть тот день...
Ее глубоко тронуло, что супруг доверяет ей настолько, чтобы покаяться в своей ошибке.
— Я не знаю войну так, как знаешь ее ты, Ричард, но уверена, что Генрих, Андре и прочие твои друзья скажут то, что я собираюсь сказать сейчас. Те люди погибли не по твоей вине — даже не кинься ты за
