— У меня украли честь и смысл жизни.
— За что тебя сюда?
— Мы с товарищами верили, что будущее за флотоводцем Яннасом. Владыка гиксосов казнил Яннаса, а следом за ним пришел и наш черед.
— Одним гиксосом меньше. Хорошая новость.
— Для тебя есть новости и получше. Царица Яххотеп освободила Мемфис и завладела крепостью Леонтополь. Очень скоро она пойдет на Аварис.
Голенастый не поверил своим ушам. Уж не спит ли он? Но в конце концов до него дошло, чего хочет этот гиксос.
— Врешь, чтобы помучить меня? — зашипел он. — Ах ты, сволочь! Я тебе поверю, а ты надо мной посмеешься!
— Успокойся, приятель. Я говорю тебе правду. Владыка гиксосов хочет моей смерти, но и твоя царица тоже. Выхода у меня нет — я должен сбежать с этой каторги.
Рот Голенастого приоткрылся от удивления.
— Никто не может сбежать отсюда.
— Мы, гиксосы, уничтожим стражу и сбежим. Ты пришелся мне по душе, поэтому я тебя и предупреждаю. Ты можешь бежать с нами, а можешь гнить здесь и дальше.
Голенастому очень хотелось верить, что кавказец его не обманул.
Но он не последовал за сторонниками Яннаса, когда те попытались открыть ворота и выйти на свободу. Он сомневался, что у них это получится. И не ошибся.
Растерзанные на куски трупы бунтовщиков скормили свиньям.
Захватив Леонтополь, египтяне получили в свое распоряжение немало колесниц и лошадей. Теперь они переделывали эти колесницы, обучали новых возниц и лучников, готовясь идти на Аварис.
Яххотеп вместе с фараоном отправились в священный Гелиополь, который был наконец освобожден от гиксосов.
Но как же он был пуст и безлюден! Ни жрецов, ни ремесленников, которые трудились в своих мастерских ради украшения храмов… Город был мертв. И откуда могла взяться сила Хеку в этой пустоте?
Насторожив уши, принюхиваясь, Весельчак Младший шагал впереди Яххотеп и фараона по аллее, ведущей к храму Атума и Ра. Ворота святилища были закрыты. Тогда они двинулись вдоль ограды и дошли до узенькой двери, которая была небрежно и наскоро заложена. Воин, сопровождавший царицу, разобрал кирпичи.
Яххотеп с сыном вошли в святилище. Ноги сами понесли их к обелиску с золоченым острием — он стоял на холме, который первым поднялся из предвечных вод при сотворении мира.
Затем они вошли во внутренний дворик, где росла древняя гигантская персея, священное дерево с копьевидными листьями, которые хранили имена всех фараонов.
Яхмос, не размышляя, поступил так, как и все его предки, — опустился перед святыней на одно колено. Он протянул персее меч Амона, чтобы незримое напоило его своей мощью.
Супруга бога читала на листьях имена фараонов. Удивившись, она перечла их еще раз и удостоверилась окончательно. Сомнений быть не могло.
— Апопи солгал: его имени нет на солнечном древе вечности! Персея отказалась сохранить память о деспоте. Хеку Гелиополя пребывает в сохранности.
Яххотеп начертала на листе дерева священные имена фараона Яхмоса, и в этот миг меч Амона засветился таким ослепительным светом, что Яхмос зажмурился.
— Встань рядом со мной, — позвала сына царица.
Яххотеп стала воплощением богини Сешат, оживляющей слова богов. Яхмос — воплощением Тота, подателя божественных повелений. Они вместе повторяли имена молодого фараона, укрепляя в нем священную силу.
Яхмос услышал в своем сердце голос Атума, сливший в себе бытие и небытие. С ним говорило всеединство, предшествовавшее разделению времени и пространства, первоматерия, из которой все было сотворено. Связь времен восстановилась, фараон воссоединился со своими предшественниками, и их магическая сила, напитав его, наполнила его дыхание.
— Мы еще не до конца исполнили свой долг, — сказала Яххотеп. — Я не чувствую всей полноты силы в храме.
Они долго блуждали между колонн, пока наконец не попали в просторное святилище, где стояли две барки, сделанные из дерева акации.
— Ночная и дневная барки, — прошептала царица. — Если они не смотрят друг на друга, нарушается гармония Вселенной, и тьма завладевает миром. Так вот почему владыка гиксосов смог установить на нашей земле свой закон.
Фараон терпеливо выровнял барки. Теперь они находились точно одна против другой.
На носу дневной барки стояла деревянная позолоченная Исида, на носу ночной — Нефтида. Они протягивали друг другу руки, передавая золотой диск, олицетворявший животворный свет.
Диск Апопи забрал и уничтожил. Яххотеп увидела лежавший на земле амулет познания, подняла его и надела на шею сыну.
— Встань между Исидой и Нефтидой, — попросила она фараона. — Как все цари Египта, ты — сын света, ты путешествуешь ночью по водам иного мира вместе с солнцем и возрождаешься вместе с ним поутру.
Радостная умиротворенная улыбка осветила лица богинь, передававших магическую силу Хеку фараону.
После того как Яххотеп и Яхмос покинули святилище, в руках Нефтиды появился золотой диск, и она передала его в руки Исиды.
Дневная и ночная барки вновь были в равновесии.
45
Нубийское царство Керма, лежавшее далеко за пределами Египта, процветало. Его правитель, Неджех, наслаждался негой и роскошью. Когда-то, став союзником гиксосов, он пытался взять над ними верх и подчинить себе Южный Египет. Потом воевал против царицы Яххотеп. Теперь его помыслы не простирались дальше радостей и удовольствий.
Поселившись на плодородной равнине, услаждая себя обильной и вкусной пищей, он растолстел и не помышлял о военных походах. Он даже редко выходил из дворца, который был построен на египетский лад и снабжен особыми отверстиями, поддерживающими постоянное движение воздуха, несущее прохладу. Пять раз в день он садился за стол, уставленный изысканными блюдами, наслаждался ласками своих наложниц. Этого ему было довольно для счастья. Никто не смел ему перечить, ибо гнев старого деспота по-прежнему устрашал всех его слуг. Не угодивший ему умирал с проломленным черепом и отправлялся к другим скелетам в могилу, приготовленную для Неджеха, куда более обширную, чем дома вечности фиванских царей.
— Опять явился, — недовольно проворчал толстяк, увидев перед собой верховного стража по имени Ата.
— Господин, мы не можем больше пребывать в бездействии. Нубийские племена изменили нам, они заключили союз с воинами Яххотеп, и мы…
— Оставь меня в покое, Ата. Перестань суетиться.
Ата, худой высокий, подвижный, не мог устоять на месте от негодования, за что и получил выговор от своего господина. Он был исправным верховным стражем, поддерживающим в городе образцовый порядок.
