Тараканов совершенно бестактно ответил вопросом на вопрос:
— А что же Алинский любил одну сестру, а крутил с другой?
— Господи, боже мой! По-вашему, такого не бывает? Вы просто Веру Аркадьевну живьем не видели. Против ее чар вряд ли бы кто устоял. Даже я, старый грешник, когда с ней в обществе встречался, старался живот поглубже втянуть и распрямиться. Красива она была, словами не описать! Да-с. Через эту красоту и погибла. Убедил я вас?
— Да, но позвольте, все же еще вопросик. Вы говорили, что поручали проверить счетные книги Тименева, проверили?
— Вижу, что все еще сомневаетесь. Но ничего, на суде побудете, послушаете, все сомнения ваши рассеются. А что касается счетных книг, то да, проверил. Бухгалтер свел баланс и утверждает, что все ценные бумаги и векселя покойного находятся на месте. Тименев был аккуратен в денежных делах и вел подробнейшие записи. Что же касается до наличности, то здесь наш эксперт точной суммы назвать не может, но клянется, что в столе были найдены либо все имевшиеся у хозяина наличные деньги, либо не более чем на несколько тысяч меньше. Да! Раз уж вы ко мне явились, сослужите службу! Я записную книжку Тименева домой брал изучать и позабыл в камеру отнести. Дело у прокурора, он книжку у меня истребовал, а она дома. Я завтра поутру в деревню уезжаю, начальство отпуск мне разрешило, и уже хотел книжку с дворником прокурору послать, а тут вы! Вы не возьмете, не передадите Владимиру Алексеевичу?
— Почту за честь.
Несмотря на ночь и начинавшийся август, на улице и в доме было душно. Распахнутое настежь окно не помогало. Да еще дежуривший в ночь Моисеев притащил какого-то пьяного, который ревел, ругался и никак не мог успокоиться.
Тараканов встал с кровати, прошлепал босыми ногами на кухню, налил из кадки ковш воды, выпил, вернулся в комнату, зажег лампу, достал из кармана пиджака записную книжку Тименева и стал ее внимательно читать.
На одной из страниц он обнаружил следующую запись, судя по дате, сделанную за неделю до свадьбы Тименева: «П. С. — 3000 руб. Взыщу с приданого».
Заснул он только под утро.
8
Утром Тараканов поехал к Павлу Неверову.
Тот принял его нелюбезно, но гнать не стал и даже предложил чаю.
Пока кухарка разливала чай, за столом стояло неловкое молчание. Первым его нарушил хозяин:
— Так чем я все-таки обязан? Следствие, как мне сказали, окончено.
— Окончено, дело передают в суд.
— Тогда я не понимаю цели вашего визита.
— Павел Аркадьевич, я бы хотел поговорить с вами об Алинском. Он же был вашим приятелем?
— Нет, он моим приятелем не был. Он был и остается мне самым лучшим и верным другом.
— Даже несмотря на то, что его обвиняют в убийстве вашей сестры?
— Его могут обвинять в чем угодно. Я знаю, что Всеволод этого не делал.
— Почему вы это знаете?
— Я пять лет знаком со Всеволодом. Этот человек ни на какую гнусность не способен. Ни на какую! А вы мне говорите, что он мог убить Веру! Нет и еще раз нет!
— То есть вы отрицаете возможность убийства Алинским вашей сестры, исходя из его нравственных качеств, которые вы успели изучить за пять лет знакомства?
— Уверяю вас, если бы вы знали Всеволода хотя бы пару месяцев, вы целиком разделили бы мою уверенность. Этот человек никогда бы не поднял руки на женщину, никогда! Он скорее бы наложил на себя руки. Ну а с мужчиной он мог меряться силой только в честном поединке. Я в этом уверен так же, как в том, что теперь белый день. Понимаете?
— А как же улики?
— А что улики? Иван Ильич рассказал мне про улики. Да, они весомы, не спорю. Но они доказывают только одно: Всеволод был в доме зятя в ночь убийства. Более ничего.
— А манишка с кровью?
— Иван Ильич мне ее показал. Это не манишка Алинского, у него такой никогда не было.
— Почем вы знаете?
— Да я знаю, сколько у него было пар носков! Мы пять лет прожили со Всеволодом в одной комнате в Петербурге. Он человек, крайне ограниченный в средствах, и приобретение нового носового платка для него — событие вынужденное и наступает только в том случае, если старый уже совсем невозможен. Вы понимаете? Фрак появился у него только этой весной, он пошил его в столице, к балу в честь окончания университета, заложив зимнее пальто. А манишки вместе с фраком купить уже средства не позволяли. На бал он брал мою. А собственные приобрел только в Туле. При мне купил две, обе они на месте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Откуда же у него дома чужая манишка?
— Я не знаю. Откуда угодно. Например, кто-то подложил.
— Кто же? Кроме следственных властей и чинов полиции, этого сделать было некому.
— Я вас за язык не тянул.
— Полагаете, что кто-то из нас? Зачем?
— Не знаю. Чтобы скрыть истинного преступника. За вознаграждение, например.
Тараканов поднялся. Неверов тоже.
— Простите, я позабыл, как вас звать.
— Губернский секретарь Тараканов, к вашим услугам.
— Господин Тараканов, прошу понять меня правильно. Мне это дело не дает спокойно спать. Всеволоду я верю как самому себе и знаю, что он не убивал, он не мог убить. Между тем эта проклятая манишка положительно его губит.
— Его губит не только манишка, но и молчание…
— Его молчание меня совсем не удивляет, наоборот, а вот манишка… Господин Тараканов, вы же проводили обыск, расскажите, как вы отыскали эту тряпку.
— Мой городовой нашел ее в корзине с грязным бель ем. В сенях. Павел Аркадьевич, давайте говорить начистоту. У меня тоже есть сомнения в виновности вашего друга. Я пока не могу рассказать, на чем они основываются. Если вы хотите помочь Алинскому, то должны быть со мной откровенны.
Неверов внимательно посмотрел на Тараканова.
— Вы мне не верите? Что ж, можете ничего не говорить. Только прежде, чем отказываться со мной общаться, подумайте: дело уже у прокурора, полиция по нему более расследования не проводит, улик против вашего приятеля предостаточно, так что, отвечая на мои вопросы, вы хуже ему не сделаете. А вот лучше можете.
— А какой у вас интерес?
— Такой же, как у вас: я хочу найти истинного убийцу и освободить от обвинений невиновного.
— Зачем?
— Служба у меня такая, Павел Аркадьевич. Как это ни пафосно звучит. Сплю я плохо через это дело. Понимаете?
Неверов сел за стол, жестом пригласил сесть Тараканова, достал из кармана папиросу, предложил сыщику. Они закурили.
— Спрашивайте.
— Вопросы вам не понравятся, Павел Аркадьевич, и весьма не понравятся. Но от ответов на них много чего зависит.
— Спрашивайте же! Не тяните быка за рога. Я готов ответить на все ваши вопросы.
— Речь пойдет об интимной стороне жизни вашей сестры.
Неверов поморщился:
— Спрашивайте…
— Скажите, с кем она была… эээ… дружна до замужества?
— Вере я уже ничем не помогу. А вот Севе помочь еще можно. Поэтому я отвечу на все ваши вопросы, несмотря на то что мне придется рассказать много гадостей о родной сестре. Разумеется, я буду отвечать только в том случае, если вы мне дадите слово, что о всем мною рассказанном никто не узнает. Даете слово?
— Слово.
— Хорошо. Скажите, вы Веру живой видели?
— Нет.
— Красавица была, каких редко встретишь. До позапрошлого лета она воспитывалась в частном пансионе, в Москве, и приезжала домой только на вакации. На время каникул она могла рассчитывать на поклонников только из числа моих друзей, которых я привозил в наше имение. Соседи у нас все старики, городского дома у нашей семьи нет, поэтому родители круглый год жили в деревне и практически никуда не выезжали, в уезд разве что, за покупками.
— А много ли у вас гостило друзей?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Немного. Я в дружбе разборчив. Алинский с матерью и младшей сестрой гостят у нас вот уже третье лето подряд, да Слепнев иногда наезжал.
— Давно вы знакомы со Слепневым?
— Несколько лет. Он учился на курс старше меня. Вышел из университета в прошлом году. Он же тульский, вот мы и сошлись в столице на почве землячества. Конечно, не так близко, как с Алинским, но были дружны, весьма дружны.
