выглядело так, будто я пытаюсь соревноваться. Просто я понимаю.
Интересно, беспокоится ли он о своей маме теперь, когда его нет рядом, чтобы защитить ее? Может быть, это одна из причин, почему он все время такой ворчливый?
Проходят минуты. Достаточно, чтобы по радио тихонько проиграли две песни. И за это время я представляю, как маленького мальчика выгоняют из дома за то, что он защищал свою маму.
Джип резко сворачивает на грунтовую дорогу. Я хватаюсь за ручку двери, чтобы не упасть, когда шины взбалтывают камни и землю.
— Куда мы едем? — Это был его план с самого начала? Убаюкать меня ложным чувством безопасности, чтобы потом завезти в глушь и сбросить с обрыва?
— В объезд. — В его глазах мелькает озорство, которое превращается в подозрение, когда он смотрит на меня. — Ты боишься меня?
— Ха! Тебе бы этого хотелось, — кричу я, но это звучит слабо и лишено убедительности.
Он хмурится.
— Нет, не боюсь.
И это действительно заставляет меня чувствовать себя немного лучше.
— Я голоден. — Он поднимает подбородок в том направлении, куда мы едим. — Здесь наверху есть место, где мы можем поесть.
Мы наезжаем на кочку, которая отправила бы меня в воздух, если бы не ремень на моих бедрах. Мой живот переворачивается от резкого толчка, и я смеюсь.
Матео усмехается, как будто этот звук делает его счастливым.
Но это невозможно. Ведь так?
ГЛАВА 14
«Фотография забирает мгновение из времени, изменяя жизнь, удерживая ее неподвижной».
— Доротея Ланж
Деревянный знак с надписью «Ферма Алоха-айна» стоит среди разросшихся деревьев джунглей. Мы проезжаем через ворота, которые открываются на просторную равнинную местность. Белые здания появляются на фоне пышных зеленых гор и бесконечных полей. У входа в самое большое здание стоит ярко-синий школьный автобус с нарисованным на боку логотипом фермы, а на грунтовой площадке припарковано несколько десятков машин.
— Алоха-айна. От фермы до стола, — читаю я вслух надпись. На ней изображено причудливое солнце в солнцезащитных очках с зубастой ухмылкой, которое светит на улыбающуюся землю. — Что это значит?
Матео открывает дверь.
— Алоха-айна означает любить землю и заботиться о ней. — Он берет ключи.
Я выпрыгиваю из джипа, взволнованная тем, что мне предстоит увидеть. Это не то место, на которое я наткнулась бы случайно. Здесь нет туристов, делающих селфи, ни одной безвкусной рубашки с гавайским принтом в поле зрения.
Нет, я уже могу сказать, что это место — скрытая жемчужина. Чтобы найти его, человек должен быть готовым уехать далеко от проторенной дороги.
Матео ждет меня у каменной дорожки. Когда подхожу к нему, он приглашает меня пройти вперед. Двери ресторана распахнуты настежь, и нас окутывает аромат спелых фруктов, свежесобранной зелени и пекущегося хлеба. Мой желудок урчит, и слюнки текут.
— Тео! — Миниатюрная женщина с темными волосами, тронутыми серебром, распахивает руки. С глубокими морщинами на улыбающемся лице и любовью в глазах, я задаюсь вопросом, не бабушка ли она Матео. Ее очки сползают на нос, когда она прижимается к его грудной клетке.
— Меа алоха. — Гавайские слова произносятся с таким обожанием, что у меня сердце сжимается.
— Тетя. — Матео краснеет и избегает моего взгляда. Ему неприятно, когда люди видят его уязвимость, это я поняла за то короткое время, что мы провели вместе. Он вырывается из ее объятий, и ее взгляд переходит на меня. — Это Элси. Подруга с материка.
Она берет обе мои руки в свои. Ее костлявые пальцы скрючены и покрыты темной, состарившейся кожей, которая на удивление нежна.
— Малихини. Ты голодна. Пойдем.
Я смотрю на Матео, который, кажется, доволен реакцией женщины.
Она похлопывает меня по рукам, затем машет кому-то рукой с большим энтузиазмом для человека ее возраста.
— На улицу.
— Как она меня назвала? — тихо спрашиваю я, пока мы идем за ней через лабиринт деревенских столов с разномастными стульями.
— Это как, — шепчет он, — новичок или гость.
— Фух, я думала, это может означать «шлюшка».
Матео издает короткий смешок, а потом, кажется, удивляется сам себе. Я изо всех сил стараюсь не выглядеть слишком гордой собой.
В ресторане нет ничего вычурного. Стены уставлены полками, на которых выставлены всякие хитрые безделушки, которые хранятся у бабушки. Стены также украшают картины, изображающие пляжи, кур и фермерские постройки, похожие на те, которые я видела, когда мы подъезжали. Есть также фотографии в рамке, на которых изображена молодая женщина, обнимающая разных людей. Никто из них не знаменит и нет автографов, как я видела в ресторанах раньше. Тем не менее, эти люди должны быть достаточно важными, чтобы заслужить рамки и висеть на стенах.
Пространство не имеет четкой тематики оформления, создавая ощущение домашнего уюта, пропитанного историей, о которой я ничего не знаю. Внутренний дворик такой же большой, как и внутренняя обеденная зона, со скамейками для пикника и зонтиками, разбросанными вокруг. Открывается вид на засеянное поле, окаймленное различными оттенками зеленого, и на разбросанных повсюду людей в огромных шляпах от солнца.
— Я так рада, что вы здесь. — Женщина сжимает плечо Матео. — Прошло слишком много времени. — Она практически подпрыгивает на носочках. — Я принесу вам специальное блюдо. Садитесь. Садитесь. — Она взмахивает руками, показывая, чтобы мы сели на ближайшую к перилам скамейку. — Напитки. — Она уходит пружинистой походкой.
Я ловлю себя на том, что широко улыбаюсь.
— Это невероятно. Как ты нашел это место? Я бы никогда не узнала, что оно здесь.
Матео опирается локтями на выцветшую на солнце деревянную столешницу, в его темно-карих глазах сверкают искорки карамели.
— Не я. Они нашли меня.
— Нашли тебя?
— Привет, племянник. — Высокий, стройный мужчина с длинными волосами, собранными в тонкий хвост, и улыбкой без нескольких зубов, ставит перед нами два запотевших бокала с чем-то розовым. — Давно не виделись.
— Чаки. — Матео пожимает руку мужчины.
Руку, которая, если судить по шрамам и мозолям, повидала изрядную долю ручного труда.
— Я слышал, что в прошлом
