– Я посмотрел спектакль Татьяны Васильевны Дорониной по пьесе Михаила Булгакова и согласен с его оценкой в вашей рецензии, опубликованной в «Правде». Конечно, Булгаков не случайно обратился в этой пьесе к судьбе знаменитого французского комедиографа XVII века Ж.-Б. Мольера. Как прозаик и драматург, испытывавший чуть ли не с самого начала своей творческой жизни, что называется, тернии, он высмотрел в этом великом мастере сцены схожие обстоятельства или возможность схожих обстоятельств в поворотах их творческих судеб. Как в пьесе спасением мольеровского «Тартюфа», которому угрожало снятие со сцены, стало заступничество короля Людовика XIV, так и для булгаковской пьесы «Кабала святош» о Мольере, запрещенной цензурой, двери на сцену открылись только после вмешательства Сталина. Как недолго действовало заступничество всевластного короля, так недолго оставалась в силе и воля могущественного вождя: после семи спектаклей под названием «Мольер» работа Булгакова была снята с мхатовской сцены.
И вот теперь под третьим названием – «Комедианты господина…» (как и «Кабала святош», это тоже авторское название) – спустя десятилетия спектакль вернулся на сцену МХАТ. Препятствия нового времени Т.В. Дорониной не без труда, но преодолены. Однако не преодолено разное понимание у критиков сути спектакля. Художник и власть, вечная непримиримость таланта и принятого в государстве порядка, его охранительных сил… Людовик XIV мог быть и умен, и порой справедлив, и снисходителен, и испытывать уважение к таланту Мольера, но стражам порядка Мольер был ненавистен. И они, можно сказать, приговорили его к смерти, внушив многомудрому королю вместе с долей правды о Мольере несусветную ложь.
Булгаков вручает Мольеру страстный и резкий монолог о власти, произнесенный в финале. Он производит в этом интересном спектакле очень сильное впечатление, и мхатовский зал взрывается от аплодисментов. Так зрители невольно вмешались в ваш спор с рецензентом «Литературной газеты» Александром А. Висловым, которому показалось, что симпатии автора пьесы и ее постановщика отданы королевской стороне, а сторона Мольера, дескать, выглядит в спектакле убого.
Я не пишу рецензии, это только отзыв зрителя. Но я уверен, что и симпатичный, но и жестокий в игре Валентина Клементьева король, любивший повторять, как осталось в истории: «Государство – это я!», и мятущийся, загнанный в угол властью и предательством близких людей, да и собственными ошибками, Мольер (в исполнении Михаила Кабанова) имеют разные нравственные положения, какие они зачастую и были между художником и властью.
– Спасибо, Валентин Григорьевич, за разговор. У меня есть и еще вопросы, но это уже до следующего раза.
Май 2008 г.Нравственность или успешность?
Что значит быть успешным
Виктор Кожемяко: Валентин Григорьевич, в последнее время все больше мое внимание привлекает новое слово, которое появилось в нашем языке. Это слово – «успешность». Вообще-то оно вроде бы и не совсем новое. Ведь мы всегда говорили: успех, успехи, желали друг другу успехов. И все-таки вот такой формы – «успешность» – не было. А еще теперь стали говорить: «Успешный человек». В этом тоже, по-моему, непривычный оттенок. То есть коли успешность определяется неким постоянным, чуть ли не врожденным качеством каких-то людей, то, стало быть, неуспешные – это заведомо обреченные на второсортное или третьесортное существование. Что, мол, поделаешь, не дано…
Я думал, что, может быть, у меня какое-то субъективно пристрастное восприятие этой самой «успешности», что только мне она режет слух. Но вот на недавней Соборной встрече в храме Христа Спасителя, посвященной 50-летию Союза писателей России, услышал тревожное размышление на сей счет в выступлении Валерия Николаевича Ганичева. Говорил он именно о разрыве успешности и нравственности, о том, что в общественном сознании утверждается фактически безнравственная успешность…
Валентин Распутин: Давайте сначала вглядимся в это слово – «успешность». Ведь не случайно же оно взлетело сейчас. Поспешать, успех, успешность, даже приспешник – все это однокоренные слова, слова одного лексического гнезда. «Успех» у Даля в середине XIX века понимался как достижение желаемого. Но академик В.В.Виноградов в своей работе «История слов» отмечает, что в XVI–XVII веках и успех имел значение поспешности. Иметь успех означало тогда сорвать куш. Затем слово сняло с себя отрицательный смысл. А вот «поспешность» до сих пор не оторвать от поговорки: «Поспешишь – людей насмешишь». Удивительно, как форма слова влияет на его смысл, содержание. «Поспешность», «успешность» как были, так и остались родными братьями, только первое несет в себе физическое действие, а второе – нравственное, вернее, переступающее нравственные законы.
Но, знаете, мне в слове «успешность» слышится скорее бесстыдство людей среднего порядка. Оно больше приложимо к хватким чиновникам, ворам в законе, ловкачам разного рода, остающимся в тени, и целой армии бизнесменов, только еще поднимающихся на орбиту. Для поднебесного положения олигархов понятие «успешность» – дело копеечное, их фигуры достигли такого размаха, что и Россия мала, им требуется весь мир.
Но начиналось, конечно, с «успешности».
– Нетрудно понять, что знак, символ «успешности» – большие деньги. За последние пятнадцать – двадцать лет у нас упорно внушается просто-таки культ сверхбогатого человека. Мерилом престижности стали банковский счет и собственность. Теперь говорят: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» А ведь раньше подобная логика, зацикленная на одном лишь материальном богатстве, показалась бы странной. Как же произошли эти изменения в обществе?
– Общество наше больное, и нет никаких признаков, что оно озабочено своим здоровьем. Россия изменила себе и продолжает изменять все больше. Всегда она была самодостаточной, даже в трагическом XX веке, когда формы государственности и жизни претерпели огромные изменения. Отказались от веры – и все-таки выиграли жестокую войну; перевернули деревню, изменили в ней уклад жизни – и все-таки сохранили и преобразовали ее; испытывали и гонения, и бедность, но не Родину свою винили в том и не отказывались от нее.
То, что произошло в конце 80-х и в 90-х годах при Ельцине, Чубайсе и Гайдаре, – гораздо большая беда, чем Мамаево побоище. Богатырскую страну разграбили в считаные годы. Хлебные поля забросили и деревню, можно сказать, уничтожили. Промышленность заглохла, за обладание выгодными предприятиями шла кровавая война. Народные и природные богатства в спешном порядке поделили между собой те, кто вознесся затем на высоту олигархов. Нравственность и совесть отменили, одно упоминание этих понятий вызывало издевательства. Отменили, в сущности, и Россию, хотя именем ее и продолжали пользоваться. Но много ли радости в родном имени, если наполнение его чужое? Чужие нравы и песни, чужое образование и чужие кумиры, русский язык переполнен мусором и грубостями, великая русская литература существует в положении пенсионерки и тихо уходит в тень. Перечислять все эти перемены (а они везде и всюду), право же, сердца не хватит.
Вот такие изменения и произошли, вот такая переоценка ценностей.
Россия живет сейчас в двух ипостасях: в глубинке из последних сил держатся за родное; а на виду – вся пропаганда и агитация, говоря старым языком, то есть телевидение, радио, бесконечные, вытряхивающие вкус сериалы, культура бесноватых с громкими именами, – вся эта «успешность» круговой поруки продолжает властвовать и калечить людей.
– Наверное, внедрение понятий «успешность» и «успешный человек» нынешними законодателями мод, теле– и радиовещателями (все ведь идет «в массы» именно от них!) и настойчивая ориентировка на эти понятия связаны с желанием окончательно утвердить, легитимизировать, как говорится, создавшееся неправедное положение («Пересмотра итогов приватизации не будет», – повторяет власть). Положение, при котором на общественной вершине оказались как раз те «успешные», чья «успешность» вызывает неприятие большинства в нашем обществе. И тем не менее пожелание быть успешным звучит как призыв во имя этого ничего не стесняться. Вы не ощущаете такое в самой атмосфере теперешнего бытия?
– Как не ощущаю, когда это сегодня в так называемых деловых кругах главное мерило деятельности? В кругу «успешных» совесть не в почете, она там – тоже отжившее понятие.
До революции в России, как известно, было немало богатых фигур, в том числе с очень крупными капиталами. Но сидеть на этих капиталах тогда считалось все-таки неприличным. Конечно, приличия эти не всеми соблюдались, но в таких случаях и отношение к скупердяям было соответствующее. Но в каждом губернском городе и в каждом уездном, будь то Сибирь на всем ее протяжении, Русский Север, центральная или западная часть империи, – всюду состоятельные люди считали необходимым заниматься благотворительностью и давать деньги на бедность, на храмы, больницы, училища, музеи, библиотеки, театры.
