Далее, в соответствии с классической пьесой, последовала немая сцена. Только не в финале, а в самом начале.
Лизавета рассказала всю историю от начала до конца. Поведала и об инциденте в лондонском пабе, и об исчезновении приятеля в «Астории». На все хватило десяти минут.
Трое мужчин переварили мучившие Лизавету тайны довольно быстро, правда, по-разному. Вопросы и комментарии прозвучали почти одновременно.
– Я же говорю, есть такие везучие! Зашла перекусить – и убийство. Это в благопристойном-то Лондоне! – Саша Маневич уже не первый год твердил про Лизаветино счастье, благодаря которому громкие дела с убийствами и прочим добром приплывают к ней на блюдечке.
– А почему ты полгода молчала? – подозрительно поинтересовался Савва. Он не любил, когда от него что-нибудь скрывали.
Третий вопрос, уже по существу, задал Сунков:
– Как, говорите, зовут этого лондонского русского? Давыдов? Год рождения не знаете? Надо его прокачать на предмет нахождения в розыске, а заодно проверить, что там приключилось в «Астории». Паспорт у него русский?
Лизавета отвечала на вопросы в порядке поступления:
– Насчет везения я в последнее время сомневаюсь. Не нравится мне такое везение. О перестрелке я рассказывала, ты просто забыл. В декабре прошлого года Сергею исполнилось тридцать четыре. По гороскопу – Стрелец.
– Гороскоп не обязательно… В ориентировках знаки Зодиака не учитываются. – Сунков сразу заблестел голубыми глазами и достал маленький блокнотик.
– Ты не говорила, что это брат нашего Дагаева! – упрямо повторил Савва.
– Я сама не знала, мне только сегодня Сашка сказал, когда со съемок звонил.
– Это правда, – подтвердил ее слова Маневич и протянул Лизавете чашку. – Можно еще кофе? И бутербродов?
Лизавета снова полезла в холодильник. Все-таки Сашка на удивление прожорливый. Пока она возилась с хлебом, сыром и ветчиной, мужчины задавали вопросы – ей и друг другу.
– Значит, Дагаев. Что же вы молчали, ребята-демократы? И насчет медиков нам сказки рассказывали?
– Мы и сами так думали до последнего времени. Кстати, Савва к Коровину не просто так ходил. Только потом выяснилось, что «жучок» сторонний и нас никто не слушал…
– Это как же так выяснилось? – Оперативник прищурил левый глаз. – Какой-такой сторонний «жучок»?
– Мне позвонил начальник департамента по здравоохранению и сказал, что они ни при чем. – Лизавета наконец справилась с кулинарным заданием.
– Как это – позвонил? – Митя прищурил и второй глаз.
– По телефону! – вмешался в опасный разговор Савва.
– Понятно. Значит, позвонил. Говорит, «жучка» не мы вам вставили и бомбу не мы всадили.
– Точно. – Лизавета судорожно придумывала более или менее удобоваримую версию. Рассказывать о признании репортера Маневича отчаянно не хотелось. Все трое в этой истории выглядели придурковато. Один играет в шпионов, всаживает у себя же микрофон и, наигравшись, про него забывает. Двое других игрушку находят и бегут ябедничать.
– Хотите коньяку? – Лизавета вдруг вспомнила про недопитую бутылку испанского бренди «Дон Карлос» и сняла ее с полки.
– Это можно! – почти хором согласились мужчины, включая приехавшего на машине Сункова. Маневич метнулся к другой полке, за рюмками. Савва принялся рассуждать о недостатках иностранных коньяков – разумеется, в сравнении с отечественными.
Но сбить Алешу Поповича с курса, заданного Лизаветиными признаниями, оказалось не просто.
– За что пить будем? За чудесное спасение или за дивное откровение? – спросил он, когда рюмки были наполнены. Савва вздохнул и поднял глаза горе – ох уж эти вопросы с подковырками!
– Можно и за то, и за другое! – жизнерадостно хохотнул Маневич и одним глотком опустошил стопочку. Он опять был веселым, прожорливым и беспечным. С него, как шелуха с лука, слетели все неприятные воспоминания – и о том, как он подставил ребят с «жучком», и о том, как их чуть не переехал взбесившийся идиот.
Впрочем, Савва и Лизавета тоже не выглядели слишком растерянными и беззащитными жертвами. И коньяку выпили с удовольствием. Митя даже удивился:
– Что-то вы больно бойкие! Не похожи на запуганных неизвестно кем зайчиков.
– Вероятно, иммунитет. – Лизавета поставила рюмку на стол. – Что такое этот наезд? Стресс. А у нас на работе постоянный стресс. Привыкаешь.
«Привыкаешь» – эту формулу Митя понимал хорошо. Когда Дмитрий Сунков первый раз приехал на убийство, он тоже не выглядел молодцом. Дело было зимой, труп попался лежалый, полусгнивший, дотронешься – брызнет. И запах. Вот тогда ему поплохело, чуть не до рвоты. Напарник, старик предпенсионного милицейского возраста, лет сорока, принес водички, велел выйти на воздух. Потом бросил: «Привыкнешь». Митя ему не поверил, а через полгода они с ребятами пили водку, обнаруженную в сапоге утонувшего рыбака. И ничего…
– Этот стресс сегодня не первый. Так… дембельский аккорд, – продолжала Лизавета. – Меня и от эфира отстранили.
– За что? Ты… вы же сегодня работали!
– А теперь отстранили. Говорят, не вернут в кадр, пока я не перестану быть новостью.
– И ведь складно так излагает, козел! Мол, необъективность, пристальное внимание, надо разобраться с угрозами, со взрывами. Получается – до окончания следствия, а это значит навсегда. – В сердцах бросил Маневич и наполнил рюмки во второй раз.
Теперь тост произнес Савва. Свой любимый:
– Все за нас, даже приметы. Даже число тринадцать!
Эта присказка появилась у него, когда Ярослав пытался снять с эфира репортаж о школе двойников. Как раз тринадцатого числа. А репортаж все равно вышел в эфир, пусть и на месяц позже.
– Так что я теперь по вашей милости безработная, навсегда уволенная из кадра, – улыбнулась Лизавета Сункову.
– Не навсегда. Мы их найдем…
– Это я знаю, на каждом брифинге только об этом и речь, причем время обязательно будущее.
– Почему, иногда и задерживаем. Вон…
– Кресты переполнены, – перебил милиционера Маневич. – Это мы слышали. Ты вот этого, который нас сбивал, видел? Видел. На «хвосте» у него сидел? Сидел. И не задержал.
Митя хотел возразить, но не успел. Языкастый репортер не унимался:
– Знаем, знаем, и про техническую базу, и про плохие автомобили, и про то, что техника и оружие у них лучше, чем у вас, – тараторил репортер. – Все, все знаем. У тебя машинка действительно не важнец, но и на «мерсах» вы их не делаете.
– «Мерседесов» в нашем ведомстве нет.
– Это я преувеличил для художественности. Но ведь не догоняете?
– Не догоняем.
– Даже вот это дело со взрывом. Бабахнула машинка, поговорили вы с Лизаветой один разок – и дело в архив. Не так, что ли?
– Не так! Я же приехал!
– Ты и твой начальник, который меня утром встретил, удивительно приятные исключения. Я даже поражаюсь вашей добросовестности, – миролюбиво улыбнулась Лизавета.
– Это потому что у них парня порезали и вообще труп есть. Тяжкое преступление. А возиться с незначительным взрывчиком при отсутствии жертв – морока! Мне так мои опера и сказали, что особо искать не будут, раз все благополучно обошлось, – продолжал гнуть свою линию Маневич.
– В общем, мне надо куда-нибудь секретаршей пристраиваться. Слово нашего Ярослава тверже гороха. Пойду на биржу труда, раз тех, кто подложил пластит под мою бедную «Герду», не могут поймать!
Митя, кажется, обиделся.
– Но и вы хороши. Дружите с кем попало. Ничего о человеке не знаете, и сразу такая дружба…
Лизавета совсем развеселилась:
– Я вам больше скажу. У меня всегда так – приезжаем, ничего о человеке не знаем, и – бах! – сюжет. Или вот вы. Я вас второй раз в жизни вижу и ничего, домой пригласила, коньяком угощаю. Только не надо говорить, что это другое дело, что у вас в кармане книжечка с гербовой печатью. Это ничего не доказывает. Кстати, вы тоже к малознакомым людям пришли и выпиваете! А вдруг коньяк с клофелинчиком?
– Тогда вместе вырубимся. А брать у меня нечего, кроме блокнота и записной книжки.
– Не знаю, как у тебя, а моя книжка на вес золота. Там все, да и у любого журналиста так. – Маневич опять разлил коньяк.
– Хороший напиток, – вставил фразу Савва. Он молчал даже больше, чем обычно, наверное, потому, что был единственным, кто пострадал всерьез. Отдавленные пальцы ныли, боль отдавалась во всей руке.
– Значит, так, ребятки, время позднее, гадать на кофейной гуще – бессмысленно, – заявил Митя, когда они выпили по четвертой, съели третью порцию бутербродов и выстроили два десятка версий по поводу странных покушений. – Завтра я прокачаю в «Астории» насчет Давыдова. И придумаем, что делать. Безработная Елизавета Алексеевна посидит для надежности дома. Да и вы особо не гуляйте!
– А чего это ты раскомандовался? – возмутился Савва. – Меня вообще в милицию вызывают. На допрос. Не все же, как ты, с доставкой на дом работают.
– А я хотела Барановича навестить, – с грустью сказала Лизавета. – И вообще, это называется домашний арест, что во многих странах считается мерой пресечения и даже мерой наказания, почти равнозначной…
